Великан шумно сопел - видимо, от избытка чувств. Ларс Разенна смотрел на него с любопытством. Ходили легенды, что Пузанову сопку насыпал некий великан. Будто поспорил он с неким демоном, что вот не слабо ему песка натаскать и сопку насыпать, чтобы высотка над болотом образовалась. Тагет уверял, что некий демон - это он сам, а великана Пузаном звали. Разенна над легендой посмеивался, хотя в Устав Ордена, по просьбе отцов-учредителей, ее включил. И вот теперь оказалось, что все это чистый миф.
Торжествующий Тагет тыкал маленьким пальчиком в грудь Пузана, яко в несокрушимую скалу, и говорил:
-Ведь это живой миф Элизабетинских болот… Живая легенда! Пузан! Вся эта низина… и сопка… Да что говорить! Ларс, ты должен принять его в Орден.
Великий Магистр немедленно возмутился при виде такого откровенного посягательства на свои права.
-Детка-Тагетка, - сказал он слащавым тоном, не предвещающим ничего хорошего. - Давай ты подождешь, пока тебя не выберут Великим Магистром…
-Ну хорошо, - не сдавался демон, - но жить он будет у нас. Все-таки сопка… В честь кого названа! Живая легенда…
Великан нерешительно посмотрел на Синяку, видимо, признавая в нем своего хозяина, но юноша улыбнулся ему и кивнул. Затем он повернулся к Ларсу.
-Я иду в город, Ларс Разенна, - сказал он. - Не обижай великана, хорошо?
Ларс молча поправил карабин, хотя необходимости в этом не было. Не дождавшись ответа, Синяка хлопнул его по плечу и двинулся через болота в обратный путь. Великий Магистр долго смотрел ему вслед. Демон Тагет жался к боку великана, постукивая от холода зубами. Великан вертел головой и безмолвно восхищался вновь обретенным отечеством.
-Эх, зря мы парня отпустили, - задумчиво сказал Великий Магистр.
Когда Синяка добрался до края болота, повалил снег. Тучи все еще ползли с востока, от реки Элизабет, и в городе было черно. Синяка так и не понял, когда наступила ночь. Там, где по улицам промчались потоки воды, остался мелкий хлам.
Синяка был уже возле форта. Белые хлопья летели сквозь темноту и беззвучно исчезали в черной воде. Неожиданно, словно напоследок, прогрохотал гром, и волны, бившиеся о стены форта, ответили ему грохотом.
Синяка остановился и нагнулся, растирая заледеневшие ноги. Внезапно ему показалось, что здесь есть кто-то еще. Он поднял голову и увидел, что на краю стены со стороны моря показались две белых руки. Чьи-то пальцы ловко цеплялись за камни. Синяка склон ил голову набок и стал смотреть. Над стеной форта появился сверкающий шлем, из-под которого ниспадали четыре длинных светлых косы. Затем он увидел молодую женщину, одетую в мокрое, плотно облепившее тело платье. Тяжелый кожаный пояс сползал на бедра, короткий меч в ножнах бил ее по ногам.
Юноша переступил с ноги на ногу, и тогда воительница заметила его. Блеснув в полумраке белозубой улыбкой, она поманила его к себе.
-Подойди же, раб, - сказала она. - Что стоишь чурбан чурбаном и глазеешь на знатную даму?
Синяка не двинулся с места.
-Ты что, глухой к тому же? - Она пожала плечами. - Ты меня слышишь?
-Слышу, - ответил Синяка. - Почему ты решила называть меня рабом? Я Синяка, если ты хочешь со мной познакомиться.
-В первый раз вижу свободного человека безоружным.
-Почему ты думаешь, что я безоружен? - Синяка подумал о том, что произошло в подвале у Торфинна и еле заметно улыбнулся.
-Подай мне руку, - приказала девушка.
Опираясь на синякину руку, она спрыгнула со стены, хрустнув каблуком о камень. Синяка подхватил ее, и сквозь мокрое платье ощутил под ладонями жар, исходящий от ее тела.
-Я Амда, - сказала она, - племянница Бракеля Волка.
Она провела ладонью по мокрому от растаявшего снега лицу. Синяка смотрел на нее, слегка прищурив глаза, и улыбался. Девушка ему нравилась.
-Слушай, а кто ты такой? - спросила Амда, окидывая его изучающим взглядом. - Ты не похож на пленного. Ты тот, с «Медведя»? Дружок сиятельного фон Хильзена?
-Не все ли тебе равно, Амда?
-Дурачок, - заявила она покровительственно и, привстав на цыпочки, погладила Синяку по влажным волосам, однако объяснять ничего не стала. - Я вспомнила, тебя подобрал Косматый Бьярни, так?
-Верно, - ответил Синяка.
-Сегодня у ваших в Датской башне, вроде бы, праздник первого снега,
-сказала она. - Парням только повод дай, чтобы напиться.
-Идем, я провожу тебя, - сказал ей Синяка.
Амда открыла тяжелую дверь башни, и в тот же миг грянул пушечный выстрел. Девушка отпрянула и прижалась к стене.
-Проклятье, - пробормотала она.
Вокруг все заволокло пороховым дымом, сквозь который еле-еле пробивались пятна света от горящих факелов. Из дыма донесся дружный радостный вой, на гребне которого взлетел фальцет Батюшки-Барина:
-Вот это бабахнуло!
Синяка споткнулся у входа о бочонок, выпрямился и прищурил глаза. В бочонке что-то булькнуло. Судя по всему, в башне действительно полным ходом шла пирушка. Галдели голоса, стучали кружки, топали ноги, и в эту какофонию особенным, отчетливым звуком вплетался хруст снега и звон шпаг.
-Там дерутся, - ревниво сказала Амда.
-Пойдем посмотрим, - с готовностью предложил Синяка.
Они обошли башню кругом и в желтом пятне света, падавшем из окон второго этажа, увидели поглощенных поединком Хильзена и Норга.
Хильзен, стройный, темноволосый, легкой тенью скользил по тропинке, и в его глазах светилось вдохновение. Он сражался левой рукой. Широкоплечий Норг со взъерошенными жесткими волосами цвета соломы был груб и небрежен, как всегда. Он уже тяжело дышал, хватая ртом холодный воздух, но сдаваться пока не хотел.
Блестящими глазами Амда посмотрела на бойцов несколько минут, потом вздрогнула от холода и пошла в башню следом за Синякой.
Их появление встретили радостными воплями. Завоеватели подгуляли уже до такой степени, что обрадовались бы даже черту.
-Синяка! - крикнул Иннет с «Черного Волка». Язык у него основательно заплетался. - А мы тут такой «о танненбаум» отгрохали! Во!
Он широко взмахнул рукой в сторону елки, укрепленной в углу комнаты; ее всунули доспеху между ног и привязали ремнем, чтобы не падала.
Пьяным жестом Иннет имел неосторожность задеть по уху Косматого Бьярни. Капитан «Медведя» мимоходом ударил его кулаком в лицо, не прекращая дружеской беседы с Тоддином. Иннет упал под стол и не показывался более.
В углу возле елки сидел на полу Хилле и ел засохшие оладьи невероятно грязными руками, время от времени обтирая их об одежду. Изредка он задумчиво озирал окрестности большими карими глазами, похожими на глаза оленя. Батюшка-Барин был с ног до головы заляпан жиром.