ЧАСТЬПЕРВАЯ
"Поднимать следует новь
не поверхностноскользящей сохой,
но глубоко забирающим плугом".
Из записок хозяина — агронома
I
Весною 1868 года, часув первом дня, вПетербурге, взбирался по черной лестнице пятиэтажного дома в Офицерскойулицечеловек лет
двадцатисеми, небрежнои бедноодетый.Тяжелошлепаястоптаннымикалошами, медленнопокачиваягрузное,неуклюжеетело,человек
этотдостигнулнаконецсамоговерхалестницы, остановилсяперед оборванной полураскрытой дверью и, не позвониввколокольчик,а
толькошумновздохнув, ввалилсяв небольшую темную переднюю.
— Неждановдома? — крикнулонгустымигромким голосом.
— Егонет — я здесь, войдите, — раздалсявсоседней комнатедругой,тожедовольногрубоватый,женский голос.
—Машурина? — переспросил новоприбывший.
—Она самая и есть. А вы — Остродумов?
—ПименОстродумов,— отвечалтоти,старательно снявсперва калоши, а потом повесивнагвоздь ветхую шинелишку, вошел в комнату,
откуда раздался женский голос.
Низкая, неопрятная, со стенами, выкрашенными мутно-зеленой краской, комната эта едваосвещалась двумя запыленнымиокошками. Толькои
быловнеймебели, чтожелезнаякроваткавуглу, дастолпосередине, да несколькостульев,даэтажерка,заваленнаякнигами. Возле
столасиделаженщиналеттридцати, простоволосая, вчерномшерстяномплатье, икурилапапироску. УвидеввошедшегоОстродумова, она
молчаподалаему своюширокуюкрасную руку. Тоттак жемолча пожал ее и, опустившись настул, достализбокового кармана полусломанную
сигару.Машуринадалаемуогня — он закурил, иоба, неговоря нисловаи даже неменяясь взглядами, принялисьпускатьструйки
синеватогодыма втусклыйвоздухкомнаты,ужебезтогодостаточно пропитанный им.
Вобоихкурильщикахбылонечтообщее, хотя чертамилица они не походили друг на друга. В этих неряшливыхфигурах,скрупными
губами,зубами,носами (Остродумов к тому же еще был ряб), сказывалось что-точестное, и стойкое, и трудолюбивое.
—ВиделивыНежданова? — спросил,наконец, Остродумов.
—Видела; онсейчаспридет.Книгивбиблиотеку понес.
Остродумов сплюнул в сторону.
—Чтоэтоонвсебегать стал?Никакегоне поймаешь.
Машурина достала другую папиросу.
—Скучает,— промолвилаона,тщательноее разжигая.
—Скучает! — повторилсукоризнойОстродумов. — Вот баловство!Подумаешь, занятийунасснимнету. Тутдайбогвседела
обломатькакследует — аон скучает!
—Письмо из Москвы пришло? — спросила Машурина погодя немного.
—Пришло... третьего дня.
—Вы читали?
Остродумов только головой качнул.
—Ну... и что же?
—Что? Скоро ехать надо будет.
Машурина вынула папиросу изо рта.
—Это отчего же? Там, слышно, идет все хорошо.
—Идетсвоимпорядком.Толькочеловек один подвернулсяненадежный. Так вот... сместить его надо; а не тои вовсе устранить. Даи
другие есть дела. Вас тоже зовут.
—В письме?
—Да, в письме.
Машуринавстряхнуласвоимитяжелымиволосами. Небрежно скрученные сзади в небольшую косу, они спередипадали ей на лоб и на брови.
—Ну,чтож! — промолвилаона, — коливыйдет распоряжение — рассуждать тут нечего!
—Известно, нечего. Только без денег никак нельзя; а где их взять, самые эти деньги?
Машурина задумалась.
—Неждановдолжендостать, — проговорилаона вполголоса, словно про себя.
— Язаэтимсамымипришел, — заметил Остродумов.
—Письмо с вами? — спросила вдруг Машурина.
—Со мной. Хотите прочесть?
—Дайте...илинет,ненужно.Вместепрочтем... после.
—Верноговорю, — пробурчалОстродумов, — не сомневайтесь.
— Да я и не сомневаюсь.
Иобазатихлиопять,итолькоструйкидыма по-прежнемубежали из их безмолвных уст и поднимались, слабо змеясь, над их волосистыми
головами.