Иобазатихлиопять,итолькоструйкидыма по-прежнемубежали из их безмолвных уст и поднимались, слабо змеясь, над их волосистыми
головами.
В передней раздался стук калош.
—Вот он! — шепнула Машурина.
Дверьслегкаприотворилась, ивотверстие просунуласьголова — но только не голова Нежданова.
То была круглая головка с черными, жесткими волосами, с широким морщинистым лбом, с карими, очень живыми глазками под густыми бровями, с
утиным, кверху вздернутым носом и маленьким розовым, забавно сложенным ртом. Головка эта осмотрелась, закивала, засмеялась — причем выказала
множество крошечных белыхзубков — ивошла в комнатувместесосвоим тщедушным туловищем, короткими ручками и немного кривыми, немного
хромыми ножками. И Машурина и Остродумов, как только увидали эту головку, оба выразили на лицах своих нечто вроде снисходительного
презрения, точнокаждый из них внутренно произнес: „А! этот!“ и не проронили ни единого слова, дажене пошевельнулись. Впрочем, оказанный ему
прием не только не смутил новопоявившегосягостя, но, кажется, доставилему некоторое удовлетворение.
—Что сие означает? — произнес он пискливым голоском. — Дуэт?Отчегоженетрио?Игдежеглавный тенор?
—ВыоНеждановелюбопытствуете, господин Паклин? — проговорил с серьезным видом Остродумов.
—Точно так, господин Остродумов: о нем.
—Он,вероятно,скороприбудет,господинПаклин.
—Это очень приятно слышать, господин Остродумов.
ХроменькийчеловекобратилсякМашуриной.Она сиделанасупившисьипродолжала, неспеша, попыхиватьиз папироски.
—Каквы поживаете, любезнейшая... любезнейшая. Ведь вот как это досадно! Всегда я забываю, как вас по имени и по отчеству!
Машурина пожала плечами.
—Исовсем это ненужнознать!Ваммояфамилия известна. Чего же больше! И что за вопрос: как вы поживаете? Разве вы не видите, что
я живу?
— Совершенно,совершенносправедливо! — воскликнул Паклин, раздувая ноздри и подергивая бровями, — не были бы вы живы — ваш покорный
слуга не имел бы удовольствия вас здесь видеть и беседовать с вами! Припишитемойвопрос застарелой дурнойпривычке. Воти насчет имени и
отчества... Знаете: как-тонеловко говоритьпрямо: Машурина! Мне, правда, известно, чтовы иподписьмамивашимииначене
подписываетесь, как Бонапарт! — тобишь:Машурина!Новсе-такив разговоре .
..
— Да кто вас просит со мной разговаривать?
Паклинзасмеялсянервически, какбы захлебываясь.
— Ну, полноте, милая, голубушка, дайтевашу руку, несердитесь,ведьязнаю:выпредобрая — иятоже добрый... Ну?..
Паклинпротянулруку...Машуринапосмотрелана него мрачно — однако подала ему свою.
— Есливамнепременнонужнознатьмое имя, — промолвилаона все с темжемрачным видом, — извольте:меня зовут Феклой.
— Аменя — Пименом, — прибавилбасом Остродумов.
— Ах, этоочень...оченьпоучительно!Новтаком случае скажитемне, оФекла! и вы, оПимен! скажите мне, отчеговыобатак
недружелюбно,такпостоянно недружелюбно относитесь ко мне, между тем как я...
— Машуринанаходит,— перебилОстродумов,— ине
онаодна это находит, что,так каквы навсе предметы смотрите с их смешной стороны, то и положиться на вас нельзя.
Паклин круто повернулся на каблуках.
—Вотона, вотпостояннаяошибкалюдей, которые обомнесудят, почтеннейшийПимен!Во-первых, яне всегдасмеюсь,аво-вторых
— это ничемунемешаети положиться на меня можно, что и доказывается лестным доверием, которым я не раз пользовался в ваших же рядах! Я
честный человек, почтеннейший Пимен!
Остродумов промычал что-то сквозь зубы, а Паклин покачал головою и повторил уже без всякой улыбки:
— Нет! я не всегда смеюсь! Я вовсе не веселый человек! Вы посмотрите-ка на меня!
Остродумов посмотрелна него.Действительно, когда Паклиннесмеялся, когдаонмолчал, лицоего принималовыражениепочти
унылое, почтизапуганное;оно становилосьзабавным и дажезлым, как толькоон раскрывал рот. Остродумов, однако, ничего не сказал.
Паклин снова обратился к Машуриной:
—Ну, аучениекакподвигается? Делаетевы успехиввашемистинночеловеколюбивомискусстве?Чай, штука трудная — помогать
неопытному гражданину при его первом вступлении на свет божий?
—Ничего, труда нет, коли он немного больше вас ростом, — ответила Машурина, только что сдавшая экзамен на повивальную бабушку, и
самодовольно ухмыльнулась.
Года полтора тому назад она, бросив свою родную, дворянскую,небогатую семьювюжнойРоссии, прибылав Петербург с шестью целковыми в
кармане; поступилав родовспомогательное заведение и безустанным трудом добиласьжеланного аттестата.