– Тогда и королева турнира…
– Королева будет, – отрезал я.
– Настоящая?
– Тоже как бы пробная. На ней поймем лучше, что она может, что нет, чего ожидать и чего требовать.
– Ох, сэр Ричард… Даже не пойму, что мы делаем.
Я сказал недовольно:
– Перестаньте ныть. Если вам плохо, то и другим с вами плохо.
Еще издали мы услышали частый стук копыт, что перерастает в грохот. Сердце взволнованно дрогнуло и пошло постукивать в нарастающем ритме. Я
уже сам, как дурак, мысленно скачу на горячем коне и направляю острие копья то в щит, то в шлем противника, чтоб даже зрители не
сообразили, куда в последний миг садану со всей молодецкой дури…
– Зеленые, – сказал сэр Жерар за спиной.
– Что? – переспросил я.
– Первые пробные стычки, – пояснил он. – Испытывают себя молодые рыцари. Для них это первый выход на турнирное поле. Пока смотреть не на
что.
Один из рыцарей за нашими спинами хохотнул:
– А посмеяться?
Народ уже занял почти все три ряда сидений, только верхний наполовину пуст, на нем два кресла с высокими спинками, ступеньки устелены
красным бархатом. Сэр Жерар жестом указал мне, что это для меня, а то я совсем дурак, не догадаюсь.
Леди Розамунда, как ждала нашего прихода, появилась точь-в-точь, пришла в сопровождении подруг, они же и свита, и, обворожительно улыбаясь
мне и всему миру, опустилась в соседнее кресло.
Я учтиво поклонился.
– Леди Розамунда…
– Сэр Ричард, – ответила она.
«Ваша светлость» она опустила, для меня это мелочь, но чутким придворным говорит о многом, в частности то, что по имени ко мне обращаются
только допущенные, так сказать, а допущенные обладают властью.
Мы синхронно опустились в кресла, именно опустились, а не сели, потому что когда человек садится, он может суетиться, щупать сиденье,
устраиваться, двигая задом, что недопустимо для благородного человека, а благородный не делает ни одного лишнего движения, скуп в жестах,
потому каждый из них на вес… в общем, чего-то да стоит.
И так же милостиво и лучезарно улыбнулись народу, тоже синхронно. Эта Розамунда в самом деле умеет себя держать. Будет ли такой новая
королева турнира… Впрочем, неважно, у нее статус будет изначально занижен, а значит – и требования. И когда знают, что королева лишь до
следующего турнира, то привлекать ее к участию в долгосрочных интригах не станут.
На поле герольд вопросительно взглянул в мою сторону. Я благосклонно отмахнулся, мол, я не буду давать старт каждому поединку, сам, все
сам, я только зритель, и он обрадованно взмахнул клетчатым флагом.
Закованные в сталь всадники понеслись навстречу один другому, грохот, звон железа, копья в щепки. Один из поединщиков откинулся на круп и,
как ни пытался удержаться, но сполз на бок и ударился о землю, где его трижды перекувыркнуло.
Расторопные оруженосцы мигом выскочили на арену. Рыцарь попытался встать, но его унесли, чтобы не задерживать другую пару и не давать
остыть накалу соревнований.
Двое слуг, работая быстро-быстро широкими метлами, замели небольшое пятно крови, а герольд провозгласил:
– Третья чистая победа присуждается барону Лонгширскому!
Зрители орали, свистели, подпрыгивали, в воздухе реют дамские платки и шарфики.
– Барон Лонгширский, – пробормотал я, – хороший удар… Кто он? В боях не встречал…
Леди Розамунда весело прощебетала:
– Сэр Лиенер, барон Лонгширский, как настоящий рыцарь, избрал самую красивую дамой сердца, а умную – женой.
Потому, как вы понимаете…
– На войну его не отпускает, – пробормотал я. – Понятно.
– Поделитесь, – попросила она. – Что вам понятно?
– В Сен-Мари уже позднее рыцарство, – объяснил я без веселья в голосе. – Люди считаются с реалиями. С романтикой еще не расстаются, но
имущество бедным уже не раздают.
Она неуверенно усмехнулась, не зная, похвалил или обругал, да я и сам не знаю, что мне нравится и одновременно не нравится во взрослении
всего рыцарского сословия.
– В состязание вступает граф Олдвудский!
Зрители бурно аплодировали, особенно девушки, их мордочки разрумянились, глазки блестят, граф в самом деле хорош, несмотря на свою мрачную
фамилию, ладно сложен, с приятным лицом и постоянной доброжелательной улыбкой. Люди слабые и неуверенные в себе стараются выглядеть
угрюмыми и грозными, а вот граф просто излучает дружелюбие и веселье.
Конь его украшен пышным султаном из крашеных перьев, попона красно-оранжевая, он красиво проскакал вдоль рядов зрителей, гордясь таким
замечательным всадником.
Слева от леди Розамунды целый цветник девушек, скромниц поодиночке, очень смелых и уверенных вот так в куче, хихикающих, сплетничающих,
размахивающих платочками, а самая дальняя от нас, скромно одетая молодая девушка, очаровательная лишь в силу своей юности, сидит тихая, как
серая мышка, щечки рдеют от волнения, блестящие глазки то и дело прячет под длинными густыми ресницами, очаровательный вздернутый носик,
пухлые губки…
Граф Олдвудский остановился перед нами, поприветствовал почтительно:
– Ваша светлость…
– Сэр Айсторн, – ответил я благосклонно.
Он галантно поклонился, распределив поклон точно посредине между мной и Розамундой, истолковать можно по-разному, конь сделал несколько
осторожных шагов дальше, цветник девушек встретил его ликующим щебетом, глазки блестят, как у веселых домашних зверьков, мордочки хитрые и
умильные.
Он миновал почти всех, его провожали сожалеющими взглядами, наконец он придержал коня.
– Леди Хорнегильда, – произнес он, – могу я просить вас о великой чести… повязать вашу ленту на мое копье?
Все зрители с обеих сторон трибун смотрели на серую мышку, у которой такой звучное и громкое имя. Она смешалась на мгновение, брови
взлетели, ресницы затрепетали, в глазах промелькнуло беспомощное выражение, но тут же бодро вскинула подбородок, на щеках появились милые
ямочки.
Сэр Айсторн галантно ждал, как и замершие зрители. Наконец она грациозно поднялась, в руках лента нежно-голубого цвета, граф медленно
опустил копье. Тяжелое и грозное, словно из другого мира, оно аккуратно легло острым наконечником на покрытый яркой праздничной тканью край
перил и застыло в ожидании.
Леди Хорнегильда, смущаясь и краснея под взглядами многочисленных зрителей, неуклюже повязывала ленту. Тонкие нежные пальчики вздрагивают и
путаются, мешая один другому, украдкой бросила взгляд на веселое лицо сэра Айсторна, беспомощный румянец растекся шире и стал ярче.
Мне показалось, что завязывает узел нарочито медленно, пальцы трепещут, как крылья бабочки, концы ленты выскальзывают, за это время дважды
поднимала взгляд на молодого рыцаря, щечки уже не алеют, а горят, как маков цвет, а он смотрит откровенно по-мужски, что ввергает ее в
краску сильнее.
Наконец закончила трудную работу, едва заметно наклонила голову, он ответил поклоном более глубоким, а улыбка растеклась по лицу шире, чем
половодье.
Зрители тоже довольно улыбаются, только некоторые юные леди несколько принужденно, великолепный рыцарь мог бы избрать более заметную
красавицу.