Над головой густо вился плющ. Она впервые смотрела на плющ под таким ракурсом, но видела его не впервые. Она знала, где находятся эти заросли. Над кроватью Кинана. Однажды дверь в его спальню была приоткрыта, и она увидела и кровать, и плющ.
— Зачем они здесь?
Айслинн знала: Кинан где-то рядом. Ей не требовалось приподниматься и искать его глазами. Сейчас он мог быть только здесь.
— Эш, — произнес он. — О чем ты?
— Я о зарослях плюща. В лофте их больше нигде нет. Только... здесь.
Он подошел и присел на край диковинного красного с золотом плюшевого покрывала. Кровать Кинана была просто огромной.
— Этот сорт называется «чаша золота». Мне он нравится. Жаль, что наш последний разговор закончился так нелепо.
Айслинн не могла на него смотреть. Кажется, из одной нелепой ситуации она прямиком угодила в другую. В мозгу стал проигрываться их диалог с Донией, как будто этот повтор мог изменить смысл и исход разговора. Следом явился страх.
«Я могла умереть».
Айслинн не знала, так это или нет, но, когда она сидела на улице и не могла остановить кровь, смерть казалась ей вполне реальной.
— Я тоже виновата. Прости.
— За что? Ты не сделала ничего неожиданного для меня. — Голос Кинана был теплым, как и его слезы, когда он поднимал ее с тротуара. — Мы это обсудим. Позже. Главное — ты дома, в безопасности. И как только я узнаю, кто тебя...
— Дония, кто же еще. — Айслинн приподнялась на локте, и их глаза встретились. — Дония ударила меня ледяными пальцами.
— Дон? — побледнел Кинан. — Намеренно?
Айслинн пожалела, что не умеет, как Сет, поднимать одну бровь.
— Сомневаюсь, что такие штучки происходят случайно. Она пробила пальцами кожу и натолкала мне льда в живот. Меня чуть не вывернуло от холода.
Айслинн попыталась сесть и сразу ощутила свои раны. Боль была гораздо слабее, чем во дворце Доний, но даже эта тупая боль вызвала у нее слезы. Айслинн снова легла.
— Раньше я верила, что фэйри умеют мгновенно исцелять. Оказалось, это сказка.
— Это потому что тебя ранила Дония.
Кинан старался говорить спокойно. Его слова заглушались раскатами грома. Скорее всего, такая же гроза бушевала и у него внутри.
— Дония противостоит нам. К тому же она королева.
— И... что теперь?
Кинан опять побледнел.
— Я не хочу войны. Это не выход.
Айслинн шумно выдохнула. Ей тоже не хотелось войны, особенно когда их двор значительно уступает в силе двору Зимы. Вряд ли придворные фэйри мечтали о сражениях. Смена правителей трех дворов и так потрясла их мир.
— Ты прав.
— Если бы тебя обидел кто-то другой, моя расправа была бы быстрой и жестокой. — Он провел по волосам Айслинн, оставляя полоску солнечного света. — Когда я увидел тебя на улице... Она посмела напасть на мою королеву. Это равносильно вызову, брошенному нашему двору.
Сейчас Айслинн не имела ничего против Кинана и его заботы. Она слишком хорошо помнила ледяной холод внутри тела. На мгновение ей даже захотелось, чтобы их отношения с Кинаном были еще теснее. Тогда она могла бы попросить его лечь рядом и обнять ее.
«Тепло, жара, лето, солнце, жара».
Эта мысль заставила ее виновато покраснеть. Кинан расценил бы ее просьбу по-своему. Нет, так далеко она не зайдет.
— Я бы мог помочь. — Он смущенным кивком указал на ее живот. — Я хотел это сделать сразу же, но ты ведь... твое личное пространство... особенно после...
Только сейчас Айслинн заметила, что на ней другая рубашка.
— Кто меня переодел?
— Сиобан. Я осмотрел рану, а она сменила твою окровавленную рубашку. Сиобан стояла рядом, когда я осматривал рану. И потом тоже.
— Я тебе верю, Кинан, — сказала Айслинн, стискивая его руку в своих.
И потом тоже.
— Я тебе верю, Кинан, — сказала Айслинн, стискивая его руку в своих. — Даже если бы ты сам меня переодевал, — покраснев, добавила она.
Она не лукавила. Возможно, ее беспокоили близость и внимание Кинана, но вряд ли его действия предполагали какие-то обманные маневры и нежелательные для нее последствия. Айслинн предполагала это, когда еще не знала его, но теперь, в самых сокровенных глубинах сердца, была уверена в обратном. Здесь Дония ошиблась.
— И чем бы ты мог помочь? — спросила Айслинн.
— Солнечным светом. Как ты помогла мне в свое время, но только в большей степени. Исцеление не будет быстрым. Оно продлится почти столько же времени, как если бы ты была...
Он оборвал фразу на последнем слове.
— Смертной? Не бойся, меня это не обидит. Я знаю, кто я.
Айслинн увидела, что их руки по-прежнему сплетены, и сжала руку Кинана.
— Будь я смертной, я бы уже умерла от ран Доний.
— Будь ты смертной, она бы тебя не ранила.
— Что-то я сомневаюсь. Если ты заботился о летних девах... как сейчас обо мне, разве Дония не мстила им потом?
Вплоть до сегодняшней стычки она не считала Донию жестокой. Однако теперь Айслинн лежала в постели Кинана с четырьмя ранами, нанесенными льдом, и прежние представления о королеве Зимы казались ей ошибочными.
Кинан не отвечал. Он смотрел не на Айслинн, а на «чашу золота». Плющ обвивал столбики кровати. Стебли были усыпаны темно-пурпурными звездочками цветов.
— Не хочешь отвечать?
— Я не знаю. Так ли это важно? Особенно сейчас.
— А что сейчас важно?
— То, что она посмела ударить мою королеву. Глаза Кинана сверкнули, как пара мечей. Затем погасли.
Вспышка гнева в глазах ее короля должна была бы испугать Айслинн, но в эту минуту такое проявление чувств ее успокаивало. Помимо гнева, тут были разные чувства: чувство собственности, страх, тоска. Все — довольно пугающие.
— Но ты быстро пришел мне на помощь. Я поправлюсь.
Кинан осторожно вытащил свою ладонь из ее рук.
— Я могу заняться твоим исцелением?
— Да.
Айслинн не спросила, что и как он собирается делать. Это опять породило бы сомнения, а сейчас они оба не хотели сомнений. Они — друзья. Партнеры. Остальное они сумеют обговорить и уладить.
«Благодаря ему я осталась жива».
Ведь именно Кинан извлек из ее тела все льдинки. Пока они были внутри, кровь не унималась. Айслинн могла запросто умереть от потери крови.
Кинан откинул плотное одеяло, захватив и край мягкой простыни.
К боли добавилось напряжение. Айслинн сделала для себя не слишком приятное открытие: ее дискомфорт вызван не болью, а удовольствием.
— Подними рубашку. Мне нужно осмотреть раны.
Его голос немного дрожал. Возможно, от страха. А может, еще от чего-то, о чем Айслинн очень не хотелось думать.
Двери спальни и кабинета оставались открытыми. Айслинн и Кинану было нечего скрывать от придворных, однако никто из них не нарушал уединения короля и королевы. Двор признал их особые отношения, хотя это и вызывало недовольство, которое почти не скрывали.
Айслинн молча задрала рубашку, обнажив живот. Сама рана была перевязана белой кисеей.
— Повязку тоже снять?
Он кивнул, но не предложил помочь. Кинан стоял с сомкнутыми ладонями, стараясь не глядеть на нее.
Айслинн сняла повязку. Красные полоски четырех ран были окружены лиловыми островками. Ширина ран не превышала дюйма, но каждая уходила в глубь тела. Айслинн помнила, как пальцы Доний проникали все дальше и дальше, и на них постоянно нарастал лед.
— Больно не будет, — прошептал Кинан. — Но могут появиться другие... странные ощущения.
— Я тебе верю.
Айслинн покраснела еще сильнее.
Кинан молча прижал свою ладонь к ее ранам.