– Только один человек мог побить Барнса или Малыша.
– Кто же он? – спросил Гейнс.
Большой Рыжий передал вопрос Эйнштейну, улыбнулся, прочитав ответ.
– Совсем и не он.
– Инопланетянин? – спросил Гейнс.
– Нет, – ответил Большой Рыжий. – Женщина.
– Я в это не верю! – пренебрежительно бросил Гейнс.
– Эйнштейн никогда не ошибается.
– На этот раз ошибся.
На экране появилось новое послание Эйнштейна.
– Он хочет знать, слышал ли кто о Киборге де Мило? – озвучил его Большой Рыжий.
– Киборг де Мило? – повторил Гейнс. – Он ее не выдумал?
– Нет, – от противоположной стены ответил ему Ахмед Альфардский. – Я ее знаю. Она существует.
– И ее зовут Киборг де Мило?
– Теперь да. Я ее знал как Венеру.
– Только не надо напрягать меня ее полным именем, – пробурчал Гейнс.
– Да кому нужно ее имя? – согласился с ним О’Грейди. – Лучше скажи нам, почему Эйнштейн думает, что она могла бы справиться и со Спиноломом Барнсом, и с Пенджакским Малышом?
– Он не думает, – поправил его Большой Рыжий. – Знает.
– И он прав, – кивнул Ахмед.
– И все же, почему?
КИБОРГ ДЕ МИЛО
Ее настоящее имя (начал Ахмед Альфардский), или, вернее, имя, которое ей дали при рождении, – Венера Дельмонико. В те стародавние времена, когда мы встретились, Венера, симпатичная, вежливая, воспитанная девушка, только‑только сдала вступительный экзамен и собиралась вылететь на Аристотель, вы знаете, университетскую планету. Изучать она хотела что‑то очень уж экзотическое, кажется, поэзию третьего столетия Галактической эры. К тому моменту Венера и так обладала энциклопедическими знаниями по этому предмету, и только два человека, оба профессора с Аристотеля, могли ее чему‑то научить.
Но за три недели до отлета на Аристотель грабители ворвались в дом ее родителей. Отец попытался остановить их, и его убили. Мать попыталась убежать, зовя на помощь, и ее тоже убили. Потом, чтобы замести следы, грабители сожгли дом. В огне погибла и ее коллекция ценнейших раритетных томиков поэзии. Венера осталась жива только потому, что в это время занималась в местной библиотеке.
Я жил по соседству и стоял рядом с дымящимися развалинами, когда приехала Венера. Полиция сообщила ей о случившемся. Я думал, у нее начнется истерика, может, она упадет в обморок, но мои ожидания не оправдались. Ее лицо стало бесстрастным, голос смягчился, и она задавала вопросы следователю, пока не узнала от него все, что тот мог ей сказать.
Потом увидела меня, подошла, попросила связаться с Аристотелем и сообщить, что учиться не будет, ни в ближайшем семестре, ни в обозримом будущем.
– Но что ты собираешься делать? – спросил я. – Не можешь же ты из‑за этой трагедии порвать все связи с обществом и уйти в себя?
– С обществом я не порву, – спокойно, холодно ответила она. – У меня есть дела.
– Будешь и дальше изучать поэзию?
Ее симпатичное личико перекосила гримаса презрения.
– Нет, Ахмед. Более важные дела. – Она бросила последний взгляд на пепелище, повернулась ко мне. – Я увижусь с тобой перед тем, как приступлю к ним.
И она ушла.
Исчезла почти на год. Я пытался навести справки, но никто не знал, что с ней сталось. Потом, безо всякого предупреждения, она объявилась в моем доме.
– Венера! – воскликнул я. – Где ты была?
– Готовилась, – ответила она, проходя в гостиную.
– Где ты была?
– Готовилась, – ответила она, проходя в гостиную.
– Ты совершенно не изменилась. – Я оглядел ее с головы до ног.
Она хохотнула.
– Спасибо, Ахмед. С того дня как погибли мои родители, я смеюсь первый раз.
– А что такого забавного я сказал? – в недоумении спросил я.
– Ты и представить себе не можешь, как я изменилась.
Я вновь оглядел ее.
– Я ничего не вижу. Сомневаюсь, чтобы ты набрала или потеряла даже пару фунтов.
– Я потеряла больше двух фунтов. Я потеряла обе руки.
Я глянул на ее руки.
– Не понимаю.
Она постучала пальцами правой руки по левой. Послышались металлические щелчки.
– Я заменила обе руки протезами.
– Но зачем? – в изумлении воскликнул я.
– Потому что в обычных руках необходимость отпала. – Она вытянула руки перед собой. – Мне требовались такие.
– Для чего?
– Для моей работы.
– Я думал, твоя работа – изучение поэзии.
– Моя работа – убивать людей, которые заслужили смерть, – ответила она. Растопырила пальцы правой руки. – Этот палец стреляет лазерными лучами. Этот – звуковыми волнами. Вот этот – пульсатор. А этот стреляет пулями. – Она подняла левую руку. – Этот – огнемет, этот – атомный бур, этот выбрасывает нож, этот – прожектор, пробивающий не только темноту, но и туман.
Она постучала пальцем по своим прекрасным синим глазам. Раздался тот же звук.
– Мои глаза видят не только то, что видишь ты, но и в ультракрасном и ультрафиолетовом диапазонах. Левый, к тому же, телескоп, правый может использоваться как микроскоп.
– Господи! – воскликнул я. – Зачем ты все это сделала?
– Я сжала в один год миллионы поколений, которые потребовались бы эволюции для достижения такого же результата, и добилась максимальной эффективности своего тела. С этого дня я уже не Венера Дельмонико, а Киборг де Мило. Как Венера древних, я потеряла обе руки, но в отличие от нее нашла им достойную замену.
– У нас преступников ищет полиция, а в Пограничье этим занимаются профессиональные охотники за головами, вроде Могильщика Гейнса.
– Они работают за деньги, – ответила она. – Я – во имя справедливости.
– Но…
– Полиция год ищет убийц моих родителей. Результат есть?
– Не знаю, – признался я.
– А я знаю. Они не продвинулись ни на шаг.
– Что тебе сказать. – Я печально вздохнул. – У меня такое ощущение, что ты порушила свое будущее.
– Возможно, это ты порушил свое будущее, – предположила она, направляясь к двери, – не сделав всего, что в твоих силах, чтобы гарантировать себе это самое будущее.
Ей потребовалось три дня, чтобы разыскать убийц родителей. Я не знаю, что она с ними сделала, но слышал, что хоронить было нечего.
В звездной системе Альфард она задержалась еще на месяц. Перебив всех известных преступников, решила попробовать свои силы, схватившись с противником посерьезнее, и отправилась во Внутреннее Пограничье.
Время от времени я читал о ней или до меня доходили слухи о женщине‑киборге, которая убивала людей, поединок с которыми не стал бы легкой прогулкой и для Катастрофы Бейкера, но не могу с уверенностью утверждать, что она до сих пор жива.
Если нет, я бы не хотел находиться в одной комнате, даже на одной планете, с человеком, который смог ее убить.
* * *
– Эйнштейн говорит, что она жива.