Правда, было в списке несколько человек, соответствовавших твоим внешним данным, но все они, так или иначе, уже обнаружили себя: кто‑то утонул и был найден в таком‑то водоеме, кто‑то стал жертвой мафиозных разборок, а кто‑то просто сбежал от сварливой жены, был вычислен расторопными сыщиками и водворен в лоно семьи. Возникал вопрос: а не могло ли так получиться, что факт твоего исчезновения в органах вообще не зафиксирован? Я прикидывал и так, и эдак, и в конце концов пришел к выводу, что в принципе это возможно, но очень маловероятно. Каждый человек всегда оставляет какой‑то след, и когда след обрывается, это сразу становится заметным. В конце концов, каждый человек имеет родственников, друзей, знакомых, где‑то работает – если, конечно, он не бродяга «без определенного места жительства», к каковым ты явно не относился. Выброси человека из привычного круговорота событий – и тут же образуется вакуум, нарушающий сложившиеся связи, заставляющий окружающих тем или иным образом реагировать. Понимаешь, не мог ты исчезнуть бесследно, я это нутром своим чуял. Я готов был дать голову на отсечение, что факт твоего исчезновения где‑то зафиксирован, например, в каком‑нибудь районном отделении милиции. Однако на Петровке о тебе никаких данных не имелось. Где‑то цепочка обрывалась, но где? Я был в тупике. И тут мне на помощь вновь пришел мой знакомый из городского Управления. Желая довести начатое до конца, он воспользовался какими‑то личными каналами – то ли друг у него работает на Петровке, то ли дальний родственник – и послал еще один запрос, уже неофициальный. И представь себе, на этот раз сработало! Как оказалось, факт твоего исчезновения, действительно, был зафиксирован в банке данных на Петровке, но очень скоро, по негласному указанию сверху, эта информация была из банка изъята. Просто стерта из памяти центрального компьютера. Однако в архиве одного из периферийных компьютеров, через который эта информация прокачивалась, сохранился нужный нам след. Тайком, без ведома руководства вычислительного центра, удалось восстановить потерянные данные. Так же тайком они были переправлены сюда. В начале марта я уже имел их. Понимаешь теперь, какому крупному зверю досталась твоя почка? Для того, чтобы осуществлять контроль над центральным банком данных МВД России, нужно иметь не просто большие бабки – нужно иметь огромные бабки. Или огромную власть, что, в принципе, одно и то же.
Доктор закурил еще одну сигарету, несколько раз прошелся по палате и остановился. Лицо его было серьезно, скорее даже торжественно, глаза в упор смотрели на собеседника.
– Теперь я знаю, кто ты, – произнес он, медленно проговаривая слова.
Петр улыбнулся и остановил его движением руки.
– Погоди, не торопись. Дай и мне словечко вставить. У меня ведь тоже есть для тебя новость.
Доктор удивленно вскинул брови.
– Ну, выкладывай.
– Я тоже знаю, кто я.
Доктор вытаращил глаза.
– Вспомнил?! – воскликнул он. – Сукин сын! И ты… ты молчал!
– Да ты мне рта не дал раскрыть, – рассмеялся Петр.
– Рта не дал раскрыть! И он еще оправдывается! – Доктор подскочил к нему, схватил за плечи и с силой тряхнул. – Ну, говори! Как тебе это удалось?
– Да я и сам не знаю. Как пришел в сознание, так сразу и сообразил: все теперь на своих местах. Словно какая‑то стена рухнула.
Доктор хлопнул себя ладонью по лбу.
– Понял! – заорал он. – Все понял! Это тот тип с монтировкой тебе мозги вправил! Помнишь? Гудзон, кажется. Которого полковник завалил.
– Выходит, добрую службу мне Гудзон сослужил.
Доктор вскочил и быстро заходил по палате.
– Вот так‑так! Бывают же чудеса на свете!
Он снова остановился.
– Что ж, будем знакомиться.
– Будем, – улыбнулся Петр. – Думаю, время пришло. – Он протянул руку. – Сергей Ростовский, помощник генерального директора по экономическим вопросам одной из московских фирм.
Доктор ответил крепким рукопожатием и в свою очередь представился.
– Николай. Осипов Николай, хирург Огневской городской больницы.
– Что ж, официальную часть церемонии можно считать законченной.
Петр, вернее, Сергей Ростовский, внезапно расхохотался.
– Ты чего, мужик? – уставился на него доктор.
– Да понимаешь, – сквозь смех отвечал Сергей, – я ведь до сих пор понятия не имел, что тебя Николаем зовут. Все доктор да доктор. Даже неудобно как‑то.
Доктор открыл было рот, намереваясь что‑то сказать, но не удержался – и тоже расхохотался.
Когда на шум прибежала дежурная медсестра, она решила, что и у доктора, и у пациента поехала крыша. Причем, капитально.
Где‑то пробило двенадцать пополудни. Сергей очнулся от своих дум.
Поезд опаздывал.
Доктор был мрачен и печален, в глазах, предательски блестевших, таилась тоска. Сергей прекрасно понимал состояние своего друга и от души жалел его. Ему и самому было жаль расставаться с этим чудаком, но он знал – впереди его ждала встреча с самыми родными, самыми близкими ему людьми.
– Не горюй, Николай, – похлопал он доктора по плечу, – не на век прощаемся. Свой московский адрес я тебе оставил, приезжай, как только выберешь время. Надеюсь, не заплутаешь в Москве‑то?
– Я, к твоему сведению, мединститут в Москве кончал, целых шесть лет оттрубил, от звонка и до звонка. Так что столицу как свои пять пальцев знаю.
Наконец послышался шум приближающегося поезда.
Доктор встрепенулся.
– Ну все. Поезд уже на подходе. – Он стоял, не отрывая преданного взгляда от Сергея. – Ты только одно помни, мужик – у тебя здесь есть верный друг. Если честно, Бог меня в этой жизни друзьями обидел. Не было у меня настоящих друзей. И еще: найди того мерзавца. Из‑под земли достань! Понял?
Сергей кивнул.
– Найду, – твердо сказал он.
Поезд остановился. От него пахнуло жаром раскаленного металла.
– Остановка поезда – две минуты, – сонно‑монотонным голосом объявил диспетчер.
– Давай, что ли, обнимемся, – смущенно предложил доктор.
Друзья крепко обнялись.
– Ну будет, будет, – мягко отпихнул он Сергея. – А то опоздаешь.
Поезд уже тронулся, когда Сергей вскочил на подножку.
– Если что, бей телеграмму! Примчусь! – крикнул вдогонку доктор.