А потом к нам стал приходить дядя Паша, и она больше не плакала.
– А ты? Ты плакала?
Она кивнула и уткнулась носиком ему в щеку.
– Я знала, что ты приедешь. А дядя Паша плохой, да?
Он пожал плечами.
– Почему ты спрашиваешь?
– Не знаю. Может быть потому, что один раз он кричал на маму. Это было давно, еще зимой. Он говорил, что ты не приедешь, а она все не верила и опять плакала. Тогда дядя Паша выгнал меня из комнаты и запер дверь. Потом мама поверила.
Он осторожно снял ее с колен и поставил на пол.
– Посиди здесь, Катюша, мне надо поговорить с мамой… и дядей Пашей.
– А ты опять не уедешь? – с тревогой спросила она. Она казалась такой маленькой, беззащитной, беспомощной, что он не выдержал и снова крепко прижал ее к себе.
– Я никуда не уеду, Катюша. Никогда.
– Не уезжай, папочка. А то я снова буду плакать.
Он мягко улыбнулся ей и вышел из комнаты.
Он потерял ее навсегда. Что ж, может быть, оно и к лучшему. И хватит об этом.
Он прошелся по комнате, не отрывая взгляда от их застывших лиц и продолжая кривить рот в усмешке.
– Ну что, обо всем договорились? Впрочем, это ваши проблемы. – Он уселся в кресло как раз напротив них. – А теперь – вон. Оба.
Он говорил медленно, спокойно, не повышая голоса – и тем больнее хлестнули тех двоих последние его слова. Лариса и Павел вздрогнули, словно от разряда током.
– Что? – прохрипел Павел.
– Я сказал – вон, – повторил Сергей.
– Что значит «вон»? Это все‑таки моя квартира! – возмутилась было Лариса.
Сергей замотал головой.
– Давайте не будем об этом. Квартирный вопрос мы решим после, а сейчас – вон. Оба. Обсуждать этот вопрос и торговаться с вами я не намерен. Я жду.
– Ну знаешь ли… – подал голос Павел. – Это все‑таки свинство с твоей стороны.
– А тебе я вообще слова не давал, понял? – Он повернул голову к Ларисе. – Предлагаю разойтись по‑хорошему. И чем быстрее, тем лучше. Пока я на это еще способен.
Последние слова их, видимо, как следует подстегнули. Они вдруг засуетились, бросились собирать вещи, укладывать чемоданы.
– Катя! – крикнула Лариса. – Собирайся. Мы едем.
Сергей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки – так, что суставы громко хрустнули.
– Катя останется со мной, – сухо, не повышая голоса, произнес он.
– Как это с тобой? – Лариса, казалось, была искренне удивлена.
– Катя останется со мной, – все так же тихо, но с металлом в голосе, повторил он.
– Ну уж нет! – воспротивилась Лариса. – Я все‑таки мать. И потом, это же просто смешно!
Он медленно поднял глаза и метнул в нее взгляд, от которого ей вдруг захотелось раствориться в бетонной стене, что была у нее за спиной, – лишь бы скрыться от этого пронизывающего, буравящего насквозь, парализующего взгляда.
– Катя останется со мной, – повторил он в третий раз.
А Катя тем временем стояла на пороге и ничего не понимала. Вертела головкой и таращила удивленные глазки.
– Разве мама уезжает? – спросила она, обращаясь к отцу.
– Да, Катюша. Мама должна уехать.
Он заметил, что объясняться с дочкой ему гораздо труднее, чем с бывшей (он уже считал ее бывшей) женой.
– А мы? Мы разве не поедем?
«Мы»! Это короткое «мы» прозвучало для него райской музыкой. Он порывисто притянул дочку к себе и, страшно волнуясь, шепнул ей на ушко:
– А ты хотела бы поехать с мамой?
Он должен был дать ей этот шанс. Просто не имел права не дать его.
Она кивнула, но тут же замотала головкой из стороны в сторону.
– Я хочу остаться с тобой, – так же шепотом ответила она. – Я не хочу ехать к дяде Паше.
«А вот мама твоя просто мечтает об этом».
Он крепко поцеловал ее в щечку и сказал:
– Спасибо.
И вдруг понял: она, его маленькая Катюша, все, все, абсолютно все понимает. Понимает, что мама с «дядей Пашей» не на прогулку едут, не в зоопарк и не в кино, а уезжают совсем , навсегда. И ей, маленькой девочке, нужно сделать выбор.
Она его сделала, хотя – он видел это – выбор дался ей нелегко.
Сборы, наконец, были окончены. Лариса подлетела к Кате, наспех чмокнула ее в щечку, шепнула что‑то банальное на ушко, потом украдкой стрельнула глазами в Сергея – тот стоял к ней спиной посреди комнаты, давая понять, что вся эта суета его нисколько не касается, – и выскользнула на лестницу, где с чемоданом и дорожной сумкой ее уже ждал Павел.
Из прихожей донесся стук хлопнувшей двери.
Он обернулся.
Катя испуганно смотрела на него своими глазенками, прижав загорелые ручки к груди. Он невольно улыбнулся.
– Все в порядке, Катюша, все в порядке. Просто я очень устал.
– Ты поспи, папа. А я тебе яичницу пожарю, хочешь? Я умею! – гордо заявила Катя.
– Спасибо, Катюша. Спать я не хочу: в поезде выспался. А яичницу пожарь, дочка. Проголодался я, как волк.
Она вся просияла и кинулась на кухню.
– А я пока в магазин схожу, сигарет куплю, ладно? – крикнул он ей вдогонку.
– Ладно, папочка! – весело отозвалась Катюша.
Он быстро спустился вниз, забежал в ближайший мини‑маркет и купил две пачки «Ротманс». Уже у выхода он внезапно остановился, кинул быстрый взгляд на длинные ряды бутылок со всевозможными горячительными напитками и… вернулся к прилавку.
– Бутылку водки!
– Какой? – учтиво поинтересовался молодой продавец.
– Какой‑нибудь попроще. Позабористей, чтоб с ног валила.
Он понимал, что делает что‑то очень скверное, но никак не мог понять, почему. Он говорил и действовал, словно в бреду, как бы со стороны наблюдая за этим странным, уставшим, с тусклым взглядом, плохо одетым человеком, топтавшимся у прилавка магазина в ожидании заветной бутылки водки.