Нет,не зря утверждают,что молчание - золото:
Жасминов говорил редко,но в Россошках почитался за большую умницу."Его бы с
Явлинским схлестнуть,-поговаривали жители Россошек.-Ох и далеко они оба
пошли бы! Ох и далеко!"
Носейчас Жасминов ничего ксвоим словам добавить неуспел.Сосвоего
места встал белый икипящий гневом Апраксин идолбанул кулаком постолу так,
что карты в стороны полетели.
- Коммуняки тебененравятся?-наливаясь кровью так,чтоусыстали
невидимынаегопобагровевшемлице,спросилАпраксин.-Ахты,контра
недобитая! Ты что ж думаешь, коли партбилет в девяносто втором сжег, так и чист
теперь перед Богом?Дамытаких,как ты,всорок втором напереправе под
Калачем!.. - Он задохнулся от гнева, закашлялся, и кашель этот, как ни странно,
разрядил напряжение, воцарившееся за столом.
- Не,мужики,-сказал Магомет. - Вы как хотите, а я пойду. Послезавтра
встреча с Аллахом, постричься надо, побриться, барашка зарезать.
- Барашка-то зачем резать? - не поняли сидящие за столом.
- Маханкушатьбудем,-объяснил Магомет.-Сытыймужчина -смелый
мужчина, смелый мужчина гордый мужчина. Аллах смелых любит.
Некоторое время все молча смотрели вайнаху вслед.
- Интересно,- задумчиво сказал Жасминов, - нас там по секторам принимать
будут или в порядке живой очереди?
- Тебе-то какая разница? - удивился успокоившийся Апраксин.
- Естьварианты,-продолжая очем-торазмышлять,странноотозвался
учитель физики. Поднялся и Степанов.
- Пойду я,мужики,- тонким голосом сказал он, обеими руками приглаживая
светлые кудри,окружающие нимбом лысину. Смотрел он так, как могло бы смотреть
постное масло, дай ему Господь глазки.
- Ты-то куда?-встопорщил усы Апраксин.-Обиделся,что ли? Так я не
тебя,яЖасминова имел в виду.Я-то знаю,что ты свой партбилет за иконой в
горнице хранишь.Посиди еще.Рано.Ясейчас "томатовки" принесу,вздрогнем
малость.
Степанов вздохнул.-
- Другим разом,-горестно сказал он.- Мы вчера с Клавдией поругались.
Мириться пойду. А то ведь и помириться не успеем.
Поднялся и Жасминов.
- Ияпойду,-хмуроинедовольно проговорил он,тщетно стараясь не
смотреть на Апраксина. - Вечер уже, а у меня кабанчик некормленый.
АпраксинсКоняхинымосталисьвдвоем.Апраксиннаклонился,собирая
рассыпавшиеся поземле карты,бросил ихнастол изадумчиво оглядел пустые
скамейки.
- Ну что, Петрович, по соточке? - предложил. - Я сбегаю.
- Не хочется,-отказался Коняхин.-Что-то сердце давит. Мои-то все в
Сочи уехали. Как они там без меня? Назад вряд ли успеют.
- Ну пошли,коли так,-согласился Апраксин.
-Не Щодному ж мне здесь
сидеть!
Они неторопливо прошлись поРабочей улице,Партизанским тупиком вышли на
Лазоревую,где жили.Уже темнело, во многих хатах горел свет. В доме, где жил
Жас-минов,постенам комнаты метались тени.СамЖасминов сидел застолом и
что-то писал, время от времени задумчиво покусывая кончик ручки.
- Пишет,- со смешком толкнул Коняхина в бок Апраксин. - Гляди, Петрович,
никак наш учитель грехи считать взялся?
- Хорошо бы свои, - сказал Коняхия.
Глава пятая
Дома Юры Лукина не было. Дома была его жена Катя.
- АЮра вгород поехал,котцу,-сказала она.-Что-то непонятное
творится. Он и поехал узнать, что да к чему.
- А когда будет? - спросил Кононыкин.- Или сегодня приедет, или завтра
с утра.У него тре-тий урок,значит,до одиннадцати будет точно.- У вас
телевизор работает? - спросил Кононыкин.
- Что вы,-мягко сказала Катя,-телевизоры впоселке ниукого не
работают. И по радио музыка странная.
- А передачу вы слышали? - нетерпеливо продолжал расспросы Дмитрий.
- Соседирассказали,-кивнула Катя.-Потому ирадионевыключаю,
говорят, повторение обещали.
Хорошая жена была уЮры Лукина.Спокойная,светлая.На нее исмотреть
приятно,нешалашовка какая-нибудьвродепостоянных знакомых Кононыкина.С
женщинами ему вечно не везло. То фанатка подвернется, которая со спартаковскими
болельщиками пол-Европыпроехала,топанкушка сгребнемпоперек головыиз
перехода наСтаром Арбате,авпоследний развообще попалась наркоманка со
стажем,сначалавсеДимкинысбережения иаацетонкупустила,потомкниги
продавать стала,а через некоторое время выяснилось, что она еще и у гостиницы
"Москва" постоянно подрабатывает.Из-заэтогоуКононыкина вышелнехороший
скандал сее сутенером,благо без поножовщины обошлось.Амогли бы запросто
пырнуть!
На Катю хотелось просто смотреть.Тихая и спокойная она была,как лесная
речка.
- Можно я у вас посижу? - попросил Кононыкин.
- Чай пить будете?- спросила Катя. По радио раздавались заунывные вздохи
и плач. Неожиданно наступила пауза.
- Выслушали музыкальную поэмуАльфреда Шнитке"Вгеенне огненной",-
объявил диктор.-Слушайте музыкальную пьесуВивальди "Плач похристианским
мученикам".
НавзглядКононыкина,различия междутолько чтозвучавшими вздохами и
теми, что начали звучать после объявления диктора, не было. Не плач слышался по
радио, а стон. Причем стонали эти самые мученики.
Враспахнутое окно слышались голоса.В одном из говоривших Кононыкин без
труда узнал Акима Поликратова. Неутомимый сплетник уже был по соседству.
- Ну уволили меня за прогулы, - горячился Аким.