Тем временем Устюжин с несколькими людьми расположились на корме, а Отто фон Белов – на баке корабля. Ситуация возникла странная: вроде бы «Ла Навидад» был захвачен, а вроде бы и нет.
Мы провели в каюте томительные полчаса. Я расхаживала от окна к двери и обратно, Роб пытался меня успокоить, чем еще больше выводил из себя, а Дюпон перебрасывался какими то колкостями с Устюжиным. Я поглядывала на него, но француз лишь пожимал плечами: выудить из Ивана какую то конкретную информацию никак не удавалось.
Затем в дверь постучали и тонкий, испуганный голос попросил не стрелять. Я узнала Руди, того смешного рыжего немца. Он единственный предпочитал проводить время отдельно от товарищей, все старался подружиться с матросами. Конечно, ему поручали всякую пустяковую, но неприятную работу, подшучивали, иногда довольно зло, но Руди только улыбался и терпел. Я запоздало подумала, что до того, как ставить Бенёвскому ультиматум, стоило затащить мальчишку куда нибудь в угол и как следует допросить.
Дверь открылась. Увидев наши пистолеты, Руди едва не выронил поднос – Бенёвский прислал нам еды. Из за его плеча выглянул Моррисон.
– Команда прислала меня справиться о вашем здоровье, капитан! Вижу, все хорошо?
– Здоровье в порядке, да вот дверь, кажется, заклинило. Пришли плотника, пусть починит.
– Непременно! – боцман отчаянно подмигивал нам обоими глазами. – Непременно пришлем… Попозже! Нам, видишь ли, никак нельзя стрелять: оказывается, на борту опасные предметы и все взлетит на воздух!
– Тогда не стреляйте, – кивнула я и рывком втащила Руди в каюту. – А плотника все таки пришлите.
Я показала глазами вниз. И еще раз, и еще. Боцман даже покраснел от натуги, но вдруг расплылся в улыбке и закивал.
– Да, капитан, пришлем плотника смотреть дверь! Слушаюсь!
Показался человек Бенёвского с автоматом и оттолкнул Моррисона от двери.
– Руди! – позвал он.
– Руди остается с нами поболтать.
Я нацелила пистолет прямо в лоб каторжника. Тот нерешительно попятился. Появился Устюжин. Он одним взглядом оценил обстановку, усмехнулся и закрыл дверь.
– Проклятье! – я обернулась к Клоду. – Почему я позволила Бенёвскому поднять на борт те ящики и почему меня никто не остановил?!
– Может, и не в ящиках дело… – пожал плечами Дюпон. – Давай, Кристин, лучше с Руди побеседуем. Ты не против, дружок?
Руди, у которого коленки ходили ходуном, мелко затряс головой, Француз забрал у него поднос, поставил на стол и усадил Руди в кресло.
– Итак, вопрос первый: как Бенёвский собирается отыскать Дрейка в океане?
– Я не знаю! – Руди дрожал и путал английские слова с немецкими. – Я не знаю! Пожалуйста, не делайте мне больно!
– Это надо заслужить! – Клод навис над ним и легонько постучал пистолетом по веснушчатому носу. – Как же получается: все знают, а ты – нет?
– Знают только Иван Устюжин и лейтенант фон Белов! – запищал Руди. – Наверное, фрекен Моник знает! Ихь вайсе нихт, герр Дюпон!
– Ты бы поосторожнее с ним! – попросила я. – Все таки моя каюта, да и заперты мы – что, если сейчас обделается? Сидеть тут с ним?
– Верно, – кивнул Клод, выпрямляясь. – Ну, хотя бы чем Бенёвский так запугал команду?
И Руди все рассказал. Всем, кроме него, полковник заранее раздал гранаты, но приказал пользоваться ими или по его команде, или в случае его гибели. Я совершенно напрасно считала, что болтун не может быть одновременно и человеком действия. Бенёвский исхитрялся каким то образом совмещать оба эти качества.
Все, что нам оставалось, это ждать и расспрашивать Руди. По делу он ничего сказать не мог, зато поведал о том времени, из которого пришел. Несмотря на все раздражение, я поневоле заслушалась.
Несмотря на все раздражение, я поневоле заслушалась. История и правда была жуткой.
Руди вырос в крохотной рыбацкой деревушке и никогда не собирался брать в руки оружие. Однако началась большая война и в строй поставили почти всех, способных держать оружие. Война шла по всему миру, на суше, на море и каким то образом даже в воздухе. Роберт спросил его о Шотландии, и Руди подтвердил: все британские острова захвачены. Та же судьба постигла Францию, Голландию и вообще практически всю Европу. Но война на этом не остановилась, а только набрала ход.
Но самое удивительное, что Руди вовсе не радовался успехам Германии. По его словам, жить в его стране было страшно. Во главе стоял некий фюрер, призвавший немцев завоевать весь мир. Фюрера поддерживал некий орден, вроде рыцарского, и члены этого ордена имели право на все. Они могли схватить любого человека или даже убить его прямо на улице. Немцев силой гнали на войну, и почему такая армия не разбежалась, а упрямо продолжала наступать, было мне совершенно непонятно… Руди говорил об огромных заводах, производящих страшные машины. Немцев на них уже почти не осталось, там трудились рабы, согнанные со всего мира.
– Странно как то! – я услышала шум под ногами и решила говорить громче. Вдруг нас подслушивают? – Знаю я рабов! Если за ними постоянно не следить, то хоть лопату дай – тут же сломают и будут отдыхать.
– За это расстреливают, – пояснил Руди. – Тут же. Это называется «саботаж».
– Расстреливают?.. – я попыталась это представить. – Да вам придется этим каждый день заниматься – они же упрямые, как ослы! Рабов не хватит. Кнут – это я понимаю.
– Расстреливают, – печально кивнул Руди. – А рабов много. Пленные или просто которых пригнали… Капитан Кристин, пожалуйста, не убивайте меня! И назад я не хочу. Там страшно. У вас лучше, хотя тоже страшно. Но здесь люди добрее.
Я только фыркнула. Значит, пираты добрее тех, с кем Руди имел дело на своей родине? Замечательные у них там времена. Приходилось верить Прозрачным: в будущем творится что то невообразимое, и если это можно хоть как то исправить, то стоило бы попробовать.
– Капитан?
Я присела на корточки. Наш плотник, Тощий Бен, распилил одну из досок пола и заглядывал в небольшую пока щель.
– Сколько потребуется времени, чтобы мы могли спуститься в трюм?
– Не так много, если мне никто не помешает! – Бен говорил глухо. – Они осматривают корабль. Как бы не нашли дыру, Бенёвский хочет общего собрания, и чтобы его люди тоже имели право голоса. Хочет, чтобы мы выбрали нового капитана. Команда за тебя, но что делать? Он же просто взорвет корабль, ему это раз плюнуть! А они там все сумасшедшие, ты знаешь.
– Знаю, – пришлось согласиться мне. – И все же работай. Будет лучше, если мы отсюда выберемся.
Внизу послышалась короткая возня, а потом я увидела в щели голубой глаз, который сразу узнала.
– Может быть, не стоит спешить? – спросила меня Моник. – Девочка, ты ведь помнишь, о чем мы говорили? Я прошу тебя: не мешай Маурицию! И тогда все будет хорошо.
Я со злости топнула каблуком по полу. Моник снизу выругалась – наверное, прижалась к доске лбом, когда со мной говорила.
– Интересно, а почему наша подружка так хочет помочь Бенёвскому? – шепотом спросил Клод. – Тоже верит в счастье для всех? Сомневаюсь. Руди, а ты как думаешь: фрекен Моник искренне помогает полковнику?
– Я не уверен… – немец беспомощно улыбнулся. – Я ведь ничего не знаю, мне не сообщают. Лейтенант фон Белов спросил, хочу ли я навсегда забыть о войне – и я согласился исполнять его приказы. А больше я ни при чем! Но фрекен Моник очень опасная. И… Ну, я слышал один раз, как она говорила Бенёвскому, что хотела бы все вернуть и отдать ту фигурку дельфина ему, а себе не брать.