— Леонид Георгиевич Уткин, — раздельно произнес Подорогин. — ЛГУ. Это что — сокращение, заведение? Намек?
Леонид Георгиевич замер, уставившись в одну точку. Было похоже, будто он подавился, не может вздохнуть. Затем его затрясло, лицо налилось кровью. Подорогин было даже подался к нему, однако то, что с виду напоминало апоплексический удар, явилось задавленным гомерическим смехом. Вопрос позабавил Леонида Георгиевича до того, что и перестав смеяться, долгое время он был способен лишь прокашливаться и грозить Подорогину пальцем.
Закурив, Подорогин тем не менее терпеливо ждал ответа.
Леонид Георгиевич подошел к мойке, ополоснул лицо и руки.
Под окнами остановилась машина, трижды с треском хлопнули дверцы.
— Есть одно мудрое правило, Василь Ипатич. — Леонид Георгиевич с шумом водрузился на прежнем месте, вытерся занавеской и посмотрел в окно. — Не множить сущностей без нужды… Да даже если б это все так и было — лгу, ЛГУ и прочее, — что вам с того? Какая сверхзадача на очереди?
Подорогин пожал плечами.
— …Вот то-то и оно. Человек сюжетное существо. Он ищет и приемлет исключительно конфликтные разоблачения. Если правда не принимает формы детектива или боевика, плевать он хотел на такую правду. Можно вопрос?
— Да.
Леонид Георгиевич переложил шприц и таблетки на подоконник.
— Вы верите в загробную жизнь?
— Нет.
— Вы атеист?
— Нет.
— Так. — Сглотнув, Леонид Георгиевич похлопал себя по груди. — Оч-чень интересно.
— Ну хорошо. — Подорогин сбил пепел на пол. — Верю.
Леонид Георгиевич слепо пошарил по подоконнику.
— Можно поточнее?
В прихожей с протяжным скрипом петель отворилась входная дверь, что-то гулко ударилось об пол и покатилось. Загремели пустые банки.
Подорогин склонил голову, прислушиваясь.
— Можно поточнее? — повторил Леонид Георгиевич.
Подорогин бросил окурок, достал из пальто пистолет, сунул его под полу и взвел курок. В прихожей мяукнула и затрещала рация, послышались приглушенные голоса, шарканье каблуков и шорох одежды. На лестничной площадке стучали кулаком в соседскую дверь.
Отрешенно глядя в сторону Леонида Георгиевича, Подорогин видел не столько его, сколько лоснящийся, в прожилках краски, кусок стены неподалеку от мойки. Над Щаповым кто-то склонился в ушанке.
Леонид Георгиевич с недовольным видом встал из-за стола, выглянул в прихожую и закрыл кухонную дверь. В двери была вставка из волнистого стекла, которое делило по диагонали трещина, заклеенная изолентой.
Большим пальцем Подорогин медленно спустил курок и убрал пистолет.
— Вы слышали, что людям, пережившим клиническую смерть, этот свет мерещится туннелем, а тот — светом в конце этого? — спросил Леонид Георгиевич.
Не дожидаясь ответа, он продолжал:
— Десять лет тому назад ваш покорный слуга пережил нечто подобное. То есть не нечто, а именно это самое и пережил. Но вот вопрос: как можно помнить то, что ты пережил, не существуя психически?
— Значит, — заключил Подорогин, — я разговариваю сейчас с покойником?
— Смерть — это прекращение психических процессов, — возразил Леонид Георгиевич.
Подорогин устало махнул рукой. От нервного возбуждения его бросало то в жар, то в холод. Леонид Георгиевич, улыбаясь, сплетал и расплетал на столе пальцы. В прихожей на минуту все тоже как будто замерло. Несколько раз волнистое стекло двери озарилось мертвенным светом фотовспышки.
— Минутку. — Леонид Георгиевич обернулся, взял из посудного шкафчика большой плотный конверт и положил его на стол. — Пожалуйста.
Внутри конверта были глянцевые черно-белые фотографии, чьи репродукции два часа тому назад Подорогин сжег на лоджии.
Он без малейшего интереса перетасовал снимки.
— И что?
— А то… — Леонид Георгиевич собрал фотографии и вложил их обратно в конверт. — А то, Василий Ипатич, что с настоящим действующим покойничком общаетесь-то на самом деле не вы, а ваш покорный слуга.
— Смешно, — кивнул Подорогин.
— Смешно? — вскинул брови Леонид Георгиевич. — Что именно смешно? Что со всех гражданских и медицинских позиций вас больше не существует? Что ваша семья подписана на пособие по утрате кормильца? Что на месте вашего бизнеса пепелище?.. Ей-богу, мне интересно знать: что именно — смешно?
Подорогин снова взглянул на дверь. За волнистым стеклом, точно в аквариуме, угадывались бесформенные пульсирующие пятна фигур.
Леонид Георгиевич достал из кармана свернутый лист, расправил его и громко, так что фигуры за стеклом на миг замерли, принялся читать вслух:
— Из протокола осмотра трупа Подорогина, Вэ И. Труп находится на сиденье водителя автомобиля слева… голова склонена набок и наполовину свешивается в приоткрытую на пятьдесят сантиметров дверь… правая нога вытянута… левая… слепое огнестрельное ранение в области правой височной доли… сквозное… На трупе надета следующая одежда… пальто кашемировое черного цвета… т. п… трусы серого цвета, пропитаны кровью, на внутренней поверхности запачканы калом… — Отбросив листок, Леонид Георгиевич постучал костяшками пальцев по столу. — Есть также акт вскрытия. Не желаете?
— Нет. — Подорогин продолжал смотреть на дверь. — Послушайте — а что это за люди?
— Тогда вот что я вам посоветую, — сказал Леонид Георгиевич, пропуская его вопрос мимо ушей. — Перестаньте воображать себя посреди бульварного романа. Из деталей, которые видятся вам значимыми и даже краеугольными, — он снова постучал по столу, — тут вы никогда не получите не то что цельной картины, а даже хоть сколько-нибудь достаточной мотивации. Перед следствием — тут — идет не причина, а такое же невразумительное, зачастую невменяемое следствие.
— А зачем тогда вы убили его? — спросил Подорогин.
— Кого? — искренно удивился Леонид Георгиевич.
— Щапова. Что такого он мог сообщить мне?
— Опять двадцать пять, — возвел очи горе Леонид Георгиевич, — а зачем наступает зима? Кому выгодно, чтобы желтела трава? Почему на ваших часах пятиконечная корона? Я не знаю, уж поверьте мне на слово, что такого мог сообщить вам этот субъект, но я знаю одно: сегодня пришло его время. Я знаю, что обстоятельства сложились таким образом, что выжить он не смог бы ни при каких обстоятельствах. Простите, ради бога, за каламбур.
— Сказка про белого бычка. — Подорогин поправил браслет «ролекса», посмотрел время, вытащил из пальто жавший на бедро пистолет и положил его на стол.
— Знаете… — Мизинцем Леонид Георгиевич сдвинул пистолет так, что дуло, направленное ему в грудь, отвернулось к окну. — У академиков есть понятие: горизонт события. Применительно к нашему случаю это значит следующее. Массив причин или, если угодно, предследствий, повлекший такой-то результат, не представляется постигаемым в рамках поставленной задачи. То есть ни у меня, ни у вас и ни у какого академика наук попросту не хватит мозгов, чтоб расплести все нити. Что же касается нашего уважаемого и разнесчастного субъекта, то могу заверить вас, что исполнители этого злодеяния, равно как и заказчик, скорей всего, будут установлены и задержаны в ближайшее время.
— Конечно, — вздохнул Подорогин.
— Что?
— Установите, говорю.
— Я, Василь Ипатич, простите, не понимаю ни вашего скепсиса, ни иронии.
Подорогин оправил пальто.
— Послушайте, не держите меня за полного идиота.
— Ах, так вы уверены, что мы собираемся давить на следствие? Фабриковать улики? — Леонид Георгиевич всплеснул руками с гримасой озарения. — Боже мой, святая простота!
«Пошел к черту», — подумал Подорогин, маскируя нервный зевок потиранием подбородка о плечо. Он откинулся на кафельную стену и стал глядеть в темноту за окном. Эта встреча, которой он, наверное, желал в последнее время даже больше, чем свидания с дочерьми, была совершенной противоположностью тому, что он ждал от нее. Развязка оборачивалась очередными подробностями и вопросами.
Неожиданно дверь с треснувшим стеклом открылась, и в кухню вдвинулся распаренный милиционер в потертом полушубке и меховых сапогах. Он оказался так огромен, что Подорогин не смог увидеть его погон. Скомканно козырнув Леониду Георгиевичу, меднощекий гигант скользнул глазами по Подорогину, на долю секунды задержался на «Макарове» с глушителем посреди пустого стола, снял шапку, открыл в мойке воду, ткнулся стриженой головой в эмалированный борт раковины и, обхватив губами устье крана, стал жадно пить. Подорогин обалдело таращился на неохватный напряженный зад со свежим мазком крови на кармане. В левой руке гиганта был короткоствольный АКС, который он держал за цевье, будто бутылку лимонада. Леонид Георгиевич брезгливо рассматривал собственные ногти. Через приоткрытую дверь в прихожей было видно заплаканную пожилую женщину. Заслоняя ладонью рот, она стояла над телом Щапова, точно у края глубокой ямы, и с готовностью, мелко кивала в ответ на вопросы кого-то, кто был скрыт за углом уборной… Напившись, гигант закрыл воду — при этом в смесителе что-то хрустнуло, — вытер губы и, ни на кого более не глядя, удалился прочь. Дверь за собой он притворил так же бесшумно, как открыл ее.