В мире, где она жила, была лужица в окружении лепестков. Это был один мир.
Но за веткой лежал еще один мир. Он мучительно походил на покинутый ею цветок. Еще один мир.
Лягушка присела на мшистой кочке и развела глаза в разные стороны так, чтобы видеть одновременно оба мира.
Один и один.
Лягушка сморщила лоб в напряженном размышлении. Ведь один и еще один — должно получаться один. Но если один здесь, а другой там…
Ее товарки с большим изумлением смотрели, как она все вращает и вращает глазами.
Один здесь и один там не могут составлять один. Слишком далеко они друг от друга. Нужно найти такое слово, которое соединило бы их оба. Надо сказать… надо сказать…
Лягушка раскрыла рот. И осклабилась так широко, что концы ее рта едва не встретились на затылке.
Она додумалась.
—. —. —. мипмип. — . —., — сказала она.
Это означало: один. И еще один.
Когда они возвратились, Гердер все еще спорил с Хохолком.
— Каким образом они умудряются препираться? — удивился Ангало. — Ведь они же не понимают друг друга.
— Самый лучший способ спорить, — заметил Масклин. — Гердер! Мы уходим. Иди за нами.
Гердер поднял глаза. Лицо у него было багровое. Он и Хохолок сидели на корточках перед нацарапанными ими в пыли знаками.
— Мне нужен Талисман, — сказал Гердер. — Этому идиоту ничего не вдолбишь.
— Тебе его все равно не переспорить, — произнес Масклин. — Шраб говорит, что он спорит со всеми номами. Ему это просто нравится.
— А тут разве бывают другие номы? — спросил Гердер.
— Номы есть везде, Гердер. Так утверждает Шраб. Есть они и во Флориде, и в Канаде, куда флоридцы перелетают на лето. Вполне вероятно, что и у нас дома есть другие номы. Мы ведь никогда их не искали.
Масклин помог аббату подняться.
— У нас остается мало времени, — заключил он.
— Я ни за что не полечу на этой птице!
Гуси уставились на Гердера с таким изумлением, словно он был какой-то необычной лягушкой, которую они совершенно не ожидали увидеть в своей заводи.
— Я и сам не в восторге от этого, — сказал Масклин. — Но ведь здешние номы все время летают на гусях. Надо только уцепиться за их перья и держаться покрепче.
— Уцепиться! — выкрикнул Гердер. — Да я никогда ни за что не цеплялся!
— Но ведь ты летал на «Конкорде», — вмешался Ангало. — А это самолет, построенный и управляемый людьми.
Гердер сверкнул глазами: он явно не собирался сдаваться.
— А кто построил гусей? — спросил он.
Ангало, ухмыляясь, посмотрел на Масклина, который сказал:
— Что? Не знаю. Должно быть, другие гуси.
— Гуси, гуси! Как могут они обеспечить безопасность полета, что они в этом понимают?
— Послушай, — сказал Масклин. — Они легко могут доставить нас в нужное место. Флоридцы пролетают на них тысячи миль. Представь себе — тысячи миль, и ни тебе копченой лососины, ни хотя бы этой розовой размазни. А уж восемнадцать миль мы как-нибудь продержимся.
Гердер заколебался. Хохолок что-то забормотал.
Гердер прочистил горло.
— Хорошо, — снисходительно сказал он. — Уж если этот заблудший язычник летает на гусях, то мне и подавно это не составит никакого труда. — Он посмотрел на серых птиц, покачивающихся в лагуне. — Разговаривают ли флоридцы с этими тварями?
Талисман перевел его слова Шраб. Та покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Гуси очень глупые. Дружелюбные, но глупые. Зачем разговаривать с теми, кто не может ничего ответить?
— А ты что-нибудь рассказал ей о наших делах? — спросил Масклин.
— Нет. Она не спрашивала, — ответил Талисман.
— А как мы сядем на этих птиц?
Шраб сунула пальцы в рот и засвистела. К берегу подковыляли полдюжины гусей. Вблизи они казались просто огромными.
— Где-то я читал о гусях, — сказал Гердер в каком-то смутном ужасе. — Там было сказано, что одним ударом своего клюва они могут перебить человеческую руку.
— Ударом крыла, — поправил его Ангало, глядя на огромных серых птиц, возвышающихся над ним. — Ударом крыла, а не клюва.
— И уж если соблюдать точность, то это могут делать только лебеди, — негромко поправил Масклин. — А гуси — существа мирные, чуть что — пугаются.
Гердер посмотрел на длинную шею, которая раскачивалась над ним взад и вперед.
— Вот уж не подумал бы! — сказал он.
Много времени спустя, когда Масклин взялся писать историю своей жизни, он описал этот полет как самое страшное из всего, что ему довелось пережить; к тому же, добавил он, еще никогда в своей жизни он не летал так высоко и стремительно.
Ему возражали: но ведь ты же сам писал, Масклин, что самолет летел быстрее звука да так высоко, что внизу даже не было видно земли.
В том-то все и дело, отвечал он. Самолет летит так быстро, что ты даже не чувствуешь быстроты, и так высоко, что ты даже не чувствуешь высоты. И это происходит как бы само по себе. «Конкорд» словно бы создан для полета. На земле он совсем не смотрится.
А что до гусей — те казались не более приспособленными для полета в небесах, чем подушки. Они не взмывали в небо и не играли с облаками, как самолет. Нет, они побежали по берегу, отчаянно молотя воздух крыльями, и, хотя казалось, что они никогда не взлетят, все же поднялись над землей. Озеро провалилось вниз, и птицы стали набирать высоту, медленно, словно их забыли смазать, взмахивая крыльями.
Спроси его кто-нибудь, Масклин охотно признал бы, что ничего не понимает в сложных реактивных самолетах, поэтому, летая на них, он не испытывал никакого страха. Но он знал кое-что о силе мышц, и мысль о том, что его поддерживают в воздухе только сильные мускулы, не внушала ему спокойствия.
Каждый из гусей нес на себе по одному путнику и одному флоридцу. Полетом, насколько мог видеть Масклин, управляла Шраб, сидевшая на шее переднего гуся. Остальные гуси следовали за вожаком правильным клином.
Масклин зарылся поглубже в оперение. Лететь было достаточно удобно, хотя воздух и был прохладным. Позднее он узнал, что флоридцы даже спали на летящих гусях. Масклину о таком было страшно даже подумать.
Высунув голову, он увидел, как под ним, далеко внизу, проносятся деревья — слишком быстро, как ему показалось, — и снова уткнулся в оперение.
— Долго еще нам лететь, Талисман? — спросил он.
— По моим расчетам мы должны прибыть на космодром за час до запуска.
— Как ты думаешь, между запусками и закусками есть что-нибудь общее? — задумчиво спросил Масклин.
— Нет.
— Жаль… Как нам забраться в ракетоплан? Есть ли у тебя на этот счет какие-нибудь соображения?
— Это почти невозможно, — ответил Талисман.
— Так я и думал.
— Но вы можете воспользоваться МНОЙ, — добавил Талисман.
— Да, но как? Привязать тебя снаружи?
— Нет. Просто поднести достаточно близко, и я сделаю все остальное.
— Что остальное?
— Вызову Космический Корабль.
— Да, но где этот Корабль? Неужели его не расколошматили все эти спутники и метеориты?
— Нет, он ожидает.
— Иногда ты оказываешь неоценимую помощь.
— Спасибо на добром слове.
— Вообще-то это была ирония.
— Знаю.
Масклин заслышал позади себя шорох. Это выглянул из-под гусиных перьев его спутник. Тот самый флоридский паренек, которого он видел вместе со Шраб. До сих пор малый ничего не говорил, только молча смотрел на Масклина и Талисман. Но на этот раз он улыбнулся и произнес несколько слов.
— Он хочет знать, не укачивает ли тебя, — перевел Талисман.
— Я чувствую себя хорошо, — солгал Масклин. — Как его зовут?
— Пион. Он старший сын Шраб.
Пион опять ободряюще улыбнулся.
— Он спрашивает, каково это — летать на реактивном самолете? Говорит, наверное, захватывающее ощущение. Они иногда видят самолеты, но держатся от них подальше.
Гусь метнулся в сторону. Масклин вцепился в него изо всех сил.
— Должно быть, это куда более волнующе, чем летать на гусях, — продолжал переводить Талисман.
— Не знаю, — неуверенно отозвался Масклин, борясь с тошнотой.
Приземление прошло гораздо хуже, чем взлет. Потом Масклину объяснили, что лучше всего, когда гуси садятся на воду. Но Шраб велела им опуститься на землю, вопреки желанию гусей, которым пришлось, зависнув воздухе почти вертикально, яростно хлопать крыльями, прежде чем сесть.
Пион помог Масклину спуститься. Масклину показалось, что земля под ним слегка покачивается. К нему, пошатываясь, шли другие путешественники.
— До чего же она была близка, земля, — вздохнул Ангало. — А никто не обращал на это внимания. — И он опустился на колени. — А как гуси трубят во время полета! — продолжал он. — Как они виляют из стороны в сторону! И тела у них такие пупырчатые под перьями!
Масклин скрестил руки на груди, ожидая, пока мышцы смогут расслабиться после долгого напряжения.
Земля вокруг них почти не отличалась от того места, откуда они прилетели, разве что растительность была пониже, и не было видно никакой воды.