Он повернулся на каблуках и побежал, почти сразу исчезнув в тумане.
8
4 октября 1864 года
Когда я был человеком, то думал, что сильнее всего на нас с Дамоном повлияла смерть матери. Когда она умерла, первое время я именовал себя полусиротой, запирался в комнате и воображал, что моя жизнь уже закончилась — в десять лет. Отец считал, что горевать недостойно мужчины, поэтому утешал меня Дамон. Он катался со мной верхом, брал меня в игры взрослых мальчиков и побил братьев Гиффин за то, что они смеялись надо мной, когда я заплакал по время игры, в бейсбол. Дамон всегда был сильным. Моим защитником. Но я оказался неправ. Сильнее всего на меня повлияла моя собственная смерть.
Роли поменялись. Теперь я сильный. Я пытался защищать Дамона. Но если я всегда был ему благодарен, то он презирал меня и обвинял в том, что стал вампиром. Я доставил его выпить Элис, барменшу в Мистик-Фоллз, и ее кровь завершила трансформацию. Но разве это делает меня преступником? Думаю, нет, особенно если учесть, что таким образом я спас ему жизнь.
Дамон казался мне таким же, каким казался отцу: слишком высокомерным, слишком своенравным, слишком резким, чтобы принимать решения, и слишком упорным, чтобы менять их. Сегодня, стоя рядом с мертвой сиделкой за пределами тусклого круга света, отбрасываемого газовым фонарем, я понял: я один. Я круглый сирота. Именно так представилась Катерина, приехав в Мистик-Фоллз и остановившись в нашем гостевом домике.
Так поступают вампиры. Разыгрывают беззащитность, втираются в доверие, а потом, вызвав нужные чувства, нападают.
Так буду делать и я. Я не знаю, как, я не знаю, кто станет моей следующей жертвой, но теперь я точно знаю, что должен защищать только себя. Дамон сам по себе, я сам по себе.
Я слышал, как Дамон с нечеловеческой скоростью скользит по городу. Вот он остановился, шепча имя Катерины, как мантру или молитву. И дальше тишина…
Он умер? Утопился? Или просто ушел так далеко, что я его больше не слышал?
Впрочем, результат в любом случае одинаков. Я один. Я потерял всякую связь с человеком, которым был когда-то: Стефаном Сальваторе, верным сыном, любителем поэзии, всегда стоявшим за правду.
Интересно, означает ли это, что Стефан Сальваторе, о котором никто не вспоминает, теперь по-настоящему мертв? А я могу быть… кем угодно.
Я могу каждый год переезжать из города в город могу посмотреть весь мир. Я могу примерить любое количество личностей. Я могу стать солдатом Союза. Я могу стать итальянским бизнесменом.
Я даже могу стать Дамоном.
Солнце рухнуло за горизонт, как пушечное ядро, погрузив город во тьму. Я свернул с одной освещенной газовыми фонарями улицы на другую, громко топая по булыжной мостовой. Ветер пронес выброшенную газету. Я наступил на лист, заметив гравюру с фотографии девушки с длинными темными волосами и светлыми глазами. Она показалась мне смутно знакомой. Наверное, родственница какой-нибудь девушки из Мистик-Фоллз. Или одна из безымянных кузин, бывавших в Веритас на пикниках.
А потом я увидел заголовок: «ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО В АТЛАНТИЧЕСКОМ ЭКСПРЕССЕ».
Лавиния. Конечно.
Я уже забыл ее. Наклонившись, я скомкал газету и зашвырнул комок как можно дальше в Миссисипи. Мутную, бурлящую воду пятнал лунный свет. Я не видел своего отражения — только черную бездну, глубокую и темную, как будущее. Я должен провести вечность, питаясь, убивая, забывая и повторяя этот цикл снова и снова?
Да. Каждая клетка моего тела вопила: да. Восторг приближения к жертве, прикосновения клыков к пергаментно-тонкой коже на горле, постепенного замедления пульса, обвисания тела в руках… Охота и кровь позволяли мне чувствовать себя живым, цельным, они давали мне смысл существования. Таков, в конце концов, естественный порядок вещей. Сильные животные убивают слабых. Люди убивают сильных животных. Я убиваю людей. У каждого вида есть свой враг. Я вздрогнул при мысли о чудовище, у которого хватит сил убить меня.
Доносившийся с моря соленый бриз нес запахи гнили и немытых тел, сильно контрастировавшие с запахом города, — широкие улицы заполнял тяжелый аромат цветочных духов и пудры. Здесь в каждом углу прятались тени, слышался шепот и пьяная икота. Здесь было темно. Опасно. Мне это нравилось.
Я завернул за угол, следуя за запахом — как ищейка, идущая по следу. Согнул руки, готовясь к охоте — на пропитанного джином пьяницу, солдата, женщину, вышедшую на улицу после заката солнца. Мне годилась любая жертва.
Я еще раз повернул, и металлический запах крови стал сильнее. Он был сладким и дымным. Я сосредоточился на нем, предвкушая, как проткну клыками артерию, прикидывая, чью кровь мне предстоит пить, чью жизнь я оборву.
Ускоряя шаг, я шел на запах, который привел меня на безымянную улицу, где обнаружились аптека, универсальный магазин и швейная мастерская. Точно так же выглядела Мэйн-стрит в Мистик-Фоллз. Но в моем родном городке такая улица была всего одна, а в Новом Орлеане наверняка существовали десятки, если не сотни, торговых закутков.
Запах железа стал сильнее. Я пробирался по закоулкам, и голод рвал меня, сжигал, высушивал кожу. Наконец я уткнулся в невысокое персиковое здание и остановился, увидев вывеску над дверью. В грязных витринах виднелись связки колбас; куски солонины свисали с потолка как чудовищные детские игрушки; во льду под прилавком лежали ребрышки, а у задней стены висели целые туши, и кровь стекала из них в большие чаны.
Это оказалась… лавка мясника?
Я тяжело вздохнул, но голод заставил меня все равно открыть дверь. Металлическая цепь треснула, как будто была не прочнее нитки. Оказавшись внутри, я уставился на кровоточащие туши. Капли крови, тяжело шлепавшиеся в чаны, заворожили меня.
Но за падением капель я расслышал тихий свист, не громче мышиного писка. А потом — тихий звук шагов по бетону. Я отступил, переводя взгляд из одного угла в другой. Под половицами шуршали мыши, в соседнем доме тикали чьи-то часы. Других звуков не было. Но воздух как будто стал гуще, а потолок — ниже. Я остро почувствовал, что из этой комнаты смерти не было другого выхода.
— Кто здесь? — спросил я в темноту, оглядываясь и обнажив клыки. В темноте задвигались. Клыки, глаза, звук шагов двинулись на меня из всех углов.
Низкие гортанные звуки отражались от окровавленных стен лавки, и я с болезненной ясностью осознал, что окружен вампирами, готовыми атаковать.
9
Я припал к полу, обнажив клыки. Пьянящий запах крови проникал в каждую щель и вызывал головокружение. На кого напасть вначале?
Вампиры снова взревели, я тоже коротко рыкнул. Круг сжимался. Их было трое, и я чувствовал себя то ли рыбой, попавшей в сеть, то ли оленем, окруженным волками.
— Что же ты делаешь, по-твоему? — спросил один из них. Ему было лет двадцать пять; шрам тянулся от его левого глаза к уголку рта.
— Я один из вас, — сообщил я, выпрямляясь во весь рост и демонстрируя клыки.
— Он один из нас, — повторил нараспев вампир постарше. На нем были очки и твидовый жилет поверх рубашки с белым воротничком. Если бы не клыки и красный ободок вокруг зрачка, он походил бы на бухгалтера или одного из приятелей отца.
Я пытался сохранить невозмутимость:
— Нам незачем ссориться, братья.
— Мы тебе не братья, — вступил третий вампир, темноволосый, не старше пятнадцати лет на вид. Лицо у него было невинное, а вот зеленые глаза — жесткие.
Старший вампир ткнул меня в грудь костлявым, жестким, как сучок, пальцем.
— Так-так, брат. Отличный вечер для ужина… или для убийства. Как думаешь?
Молоденький вампир опустился на колени рядом со мной, заглядывая мне в глаза:
— Похоже, сегодня его ждет и то и другое. Счастливчик. — Он взъерошил мне волосы. Я попытался ударить его, но только впустую лягнул воздух.
— Нет-нет-нет. — Вампир со шрамом молча наблюдал, а мальчишка молниеносно завернул мне руки за спину — так резко, что я зашипел.
— Что за непочтительность? Мы старше тебя. А ты уже натворил достаточно… грубостей, если судить по дому мисс Молли, — он произнес ее имя так протяжно, как будто был мягким, хорошо воспитанным джентльменом с Юга. Только стальная хватка на моих запястьях выдавала, что джентльменом он не был.
— Я ничего не сделал. — Я снова попытался его ударить. Если мне суждено умереть, я умру в бою.
— Уверен? — Он смотрел на меня с омерзением. Я хотел обернуться, но не смог даже пошевелиться.
Старший вампир тихо засмеялся:
— Он не контролирует себя, слишком импульсивен. Дадим ему испытать это на себе.
Широким движением он с непредставимой силой толкнул меня, и я с треском впечатался в стену, а потом упал на бок, стукнувшись головой об пол.
Я съежился, понимая, что если и есть способ выжить, то это не сила.
— Я не хотел ничего подобного. Мне жаль, — голос у меня дрожал.
— Не хотел? — Молоденький вампир сверкнул глазами; вслед за этим я услышал треск ломающегося дерева и вздрогнул. Станет ли один вампир убивать другого? Мне бы не хотелось выяснить ответ на собственной шкуре.