– Я обещаю подумать над вашим предложением, Самойла Иванович, – пообещала она.
– Вот и славно! – обрадовался купец и окрылённый покинул дом госпожи Ригер.
… Через неделю он наведался снова, и получил от Анны Дитриховны согласие. Свадьбу справили скромно, без шума и гама – чай уже не молоденькие.
Эльза поначалу чуралась бородатого мужика, но тот был с девочкой ласковым и щедрым на подарки. Через полгода девочка считала Самойла Ивановича своим отцом.
Семейное счастье Анны Ригер продлилось недолго – пять лет. Увы, но Самойла скончался от воспаления лёгких. Вдова была безутешна, ведь за пожилым мужем она чувствовала себя, как за каменной стеной. От мужа ей в наследство достался просторный кирпичный дом, тройка лошадей с экипажем и две торговые лавки. Анна проявила завидную сноровку и выдержку, занявшись торговым делом, оставшимся после мужа, и весьма в нём преуспела.
Эльза подрастала. Анна определила девочку в женскую гимназию, единственную в городе. Девочка училась «спустя рукава», зато была в курсе всех гимназических сплетен и последних достижений московско-парижской моды.
В этот самый момент нежданно-негаданно в Малоярославце появился Лев Дмитриевич. Перво-наперво он посетил дом своего брата, затем наведался к молодой вдове, ведь его бывшей возлюбленной едва исполнилось тридцать лет.
Анна удивилась появлению постаревшего Лёвушки. Его ядрёный загар лишь подтверждал версию покойного мужа о том, что Селиванов-младший уехал в Америку, как выяснилось в Колумбию. Анна смутно представляла себе, где находится эта Колумбия. Её более волновали дела насущные: доходы от торговли скобяным товаром и поведение её дочери.
Встреча бывших любовников прошла сдержанно. Прислуга доложила барыне:
– Анна Дитриховна, какой-то барин к вам чудной пришёл. Видать из южных краёв приехал…
Хозяйка удивлённо вскинула брови.
– Проси, коли пришёл.
И вот перед Анной появился Лёв Дмитриевич. Женщина тотчас узнала его, несмотря на то, что со дня их последней встречи минуло более десяти лет.
Она от удивления приподняла выразительные брови, однако промолчала, не намереваясь начинать разговор первой.
– Здравствуй, Анхен… – взволнованно произнёс Селиванов.
Женщина жестом пригласила его присесть на кресло. Тот же не преминул в нём расположиться.
– Вот решил навестить тебя… и дочь.
Анна натянуто улыбнулась.
– Похвально, что ты вспомнил о нас спустя столько лет.
Однако Лев Дмитриевич ничего не ответил на замечание бывшей возлюбленной. И что в данном случае скажешь? Она ведь была права…
– Ты прекрасно выглядишь, Анхен, – не удержался он от замечания.
– Анна Дитриховна, – поправила гостя хозяйка. – Благодарю, божьими стараниями.
– Я виноват перед тобой… Мне не хотелось связывать себя обязательствами. – Оправдывался Селиванов.
– Понимаю, – спокойно ответила Анна. – Я тебя ни в чём не виню. Дело давнее… Сама виновата, не надо было уступать тебе.
– Могу я увидеть дочь? – вкрадчиво просил Селиванов.
– Разумеется, худого в том не будет, если она, наконец, познакомится со своим настоящим отцом.
…Вскоре перед Львом Дмитриевичем предстала Эльза. Невольно он заметил, что девочка унаследовала черты матери (рыжеватые волосы и голубые глаза), но, увы, ничего от его рода. Однако Эльза с интересом воззрилась на гостя, затем удовлетворив своё первое любопытство, она сделала реверанс, как учили в гимназии.
– Добрый день, сударь, – произнесла маленькая прелестница.
Селиванов невольно ощутил волнение.
– Добрый день, Эльза… – ответил он.
Последнее слово было за Анной.
– Познакомься, Эльза, этот мужчина – твой настоящий отец.
Девочка застыла с широко раскрытыми изумлёнными глазами.
– Отец?.. – едва слышно переспросила она и повернула прелестную головку к матушке.
– Но, mutter
… – на немецкий манер произнесла она, – он же, кажется, умер…
– Действительно, твоя матушка думала, что я погиб в Южной Америке… – пытался объяснить Селиванов. – Я долго жил в Колумбии.
Однако для девочки все эти сложные географические названия были лишь пустым звуком. Она была потрясена. Отец, которого она никогда не видела и считала умершим, жив и здоров.
Эльза понимала, что должна что-то сказать, но не знала что именно.
– Mutter, я могу идти?.. – спросила она, с вызовом воззрившись на мать. Отчего-то ей больше не хотелось разговаривать с гостем.
– Да, разумеется, – позволила Анна.
Девочка быстро удалилась в свою комнату.
В гостиной воцарилось напряжённое молчание.
– Благодарю, что позволила увидеться с дочерью, – произнёс, наконец, Селиванов. – Вот… – он извлёк из портмоне увесистую пачку ассигнаций. – Здесь три тысячи рублей.
Анна пребывала в замешательстве. С одной стороны – три тысячи рублей были немалой суммой для купеческой вдовы, с другой – в ней заговорила гордость и обида. Неимоверным усилием воли женщина взяла себя в руки и подавила противоречивые чувства. Наконец, немецкая практичность и рачительность взяли верх.
Она произнесла:
– Положите на стол…
Селиванов быстро приблизился к столу и положил на него пачку ассигнаций. После чего покинул дом почтенной вдовы, не подозревая, что видел Анхен и свою дочь последний раз в жизни…
.
С тех пор, как Эльза начала принимать ухаживания Василия, она не упускала момента уколоть свою обожаемую mutter.
– Если я – дочь Льва Дмитриевича Селиванова, богатейшего помещика калужской губернии, почему бы ему не признать меня на законных правах?
– Ты же знаешь, Эльза, твой отец помогает нам… Но о твоём законном признании никогда и речи не шло.
Эльза обычно раздражалась.
– Ха! И речи не шло! Сотворил меня на божий свет! И был таков!
Анна Дитриховна лишь вздыхала, понимая обоснованное негодование дочери.
– Говорят, моему папеньке деньги некуда девать! – Не унималась Эльза. – Кстати, наследников-то у него нет! Мог бы и признать меня!
Обычно Анна не выдерживала дочернего напора.
– Эльза, что ты от меня хочешь?
– Чтобы ты отправилась в имение к отцу и поставила вопрос ребром!
Анна лишь опускала глаза, ибо то чего требовала дочь, осуществить было невозможно. И дело не только в её гордости… Анна понимала: если бы Лев хотел признать дочь, то сделал бы это тотчас же по прибытии из Колумбии. Однако… этого не произошло.
В такие моменты Анне было особенно тяжело. В последнее время её всё чаще стали посещать мысли: выдать Эльзу за Удальцова, а самой покинуть мирскую жизнь, затворившись в стенах Свято-Никольского Черноостровского монастыря, что раскинулся на живописном берегу реки Лужи недалеко от Малоярославца.
Однажды, после очередных нападок эмансипированной дочери на терпеливую mutter, в дверь дома постучал визитёр. Им оказался нарочный из конторы Клебека. Дверь открыла прислуга.
– Пакет лично в руки госпоже Ригер-Артемьевой! – отрапортовал он.
Прислуга растерялась.
– Барыня! Барыня! – бросилась она в гостиную.
– Что ты орёшь, словно оглашенная?! – вмешалась Эльза.
Прислуга круглыми глазами смотрела то на барыню, Анну Дитриховну, то на Эльзу.
– Пакет казённый принесли… – растерянно произнесла она и на всякий случай перекрестилась, потому, как по опыту знала: от казённого письма жди одних неприятностей.
– И что? – взвилась Эльза. – Подумаешь, пакет! Эка невидаль! Веди сюда этого нарочного, сейчас разберёмся! – приказала она.
Прислуга стремглав бросилась исполнять приказ.
Через несколько мгновений перед барыней и её дочерью стоял нарочный, сжимавший в руках тёмно-коричневый пакет из вощёной бумаги.
– Ну-с? Так что вам угодно? – поинтересовалась Анна Дитриховна.
– Вы – Эльза Самойловна Ригер-Артемьева? – поинтересовался он, отчеканивая слова.
– Это я… – встряла по обыкновению Эльза.
– Тогда сей пакет предназначен вам, сударыня. Получите, распишитесь…