Он широко распахнул глаза, излучавшие абсолютную искренность.
— Бога не уговоришь, мадам.
— Но ведь Господь милосерден.
— Господь справедлив, — смиренно поправил пророк.
— Но Он прислушивается к молитвам, — возразила я. — Если к нему обратиться с горячей мольбой…
— А как, по-вашему, обращался к Нему Христос в Гефсиманском саду? — Голос пророка оставался мягким. — Разве он не просил пронести мимо него эту чашу, когда думал, что распятие неизбежно?
Нострадамус содрогнулся и обмяк в кресле. Когда он продолжил, его интонации изменились.
— Эти дети, — пробормотал он. — Звезды этих детей ущербны, Madame la Reine.
Я прижала руку к сердцу, там, где висела жемчужина, и изобразила гнев.
— Какую ужасную вещь вы говорите матери! Какие жестокие слова!
Пророк спокойно воспринял мою ложь.
— Полотно истории соткано из многих нитей, мадам. Попробуйте одну заменить на другую, более слабую, и ткань порвется. — Глаза Нострадамуса, теперь очень яркие, глядели на меня. — Ткань порвется, кровь прольется, и крови будет больше, чем в любом сне. Необходимо искупление.
На душе у меня было тяжело. Проститутка с тупым взглядом, Руджиери с ножом, приставленным к ее горлу. Я не сомневалась: своим магическим зрением Нострадамус сейчас смотрит на нее, как и я. Но мне трудно было вслух открыть правду, даже пророку.
— Не понимаю, — прошептала я.
— Вы считаете себя бессердечной, мадам, — продолжал Нострадамус — Но это не так. Берегитесь нежности и милосердия. Не жалейте тех, кто завладел вашим сердцем. Но даже и в этом случае восстановление дастся не так просто. Прольется много крови.
Восстановление. Он имел в виду Генриха и детей. Он хотел, чтобы я отказалась от своих любимых, отказалась от заклинания. Я резко встала; Нострадамус вышел из транса, нашарил палку и с трудом поднялся.
— Наша аудиенция окончена, месье, — произнесла я холодно. — Вы совершенно правы, у меня много астрологов, и на данный момент я не нуждаюсь в ваших услугах. Сегодня переночуйте в Блуа, затем можете продолжить свой путь. Да будет приятным ваше возвращение домой, да защитит вас Господь.
Пророк взглянул на меня так выразительно, что у меня заныло сердце.
— Это тяжело, — отозвался он. — Мне было очень тяжело, когда я потерял жену и детей. Но на то была Божья воля, мадам. Господня воля.
Сейчас передо мной был человек, а не оракул, но я не смогла заставить себя ответить. Внутри у меня все клокотало от злости. Я позвонила, и мадам Гонди увела Нострадамуса.
Вернувшись в кресло, я наклонила голову и прижала кончики пальцев ко лбу и вискам. В мозгу крутились противоречивые мысли, в душе — вулкан эмоций. Вдруг какой-то инстинкт заставил меня вскочить с места.
Я приблизилась к большому окну, выходящему на двор, где играли дети. Там что-то случилось: Эдуард и Карл кричали и указывали на груду камней, а гувернантка успокаивала плачущую Марго. Судя по всему, случилось что-то серьезное, поскольку сама Жанна выскочила на лужайку. Она присела возле сына и о чем-то с ним говорила.
Тут появился Нострадамус, опирающийся на палку. Он с трудом прошел по лужайке, остановился на почтительном расстоянии от Жанны и что-то ей сказал. Она поднялась и улыбнулась, а потом с любопытством посмотрела ему вслед. Это зрелище наполнило меня страхом: кроме Руджиери, одна Жанна знала, что я применила темную магию, желая забеременеть. Как бы она ужаснулась, если б выяснилось, что своих детей я купила кровью других?
Я поспешила вниз по винтовой каменной лестнице. Когда я подбежала к Жанне, пророка уже и след простыл. Видимо, направился в гостевые апартаменты.
— Maman! — воскликнул шестилетний Карл, который был так взволнован, что позабыл о манерах. — Maman, Марго едва не ужалила змея!
Я по-настоящему испугалась.
— Змея? Где она сейчас?
— Уползла, — пояснил Эдуард, и я облегченно вздохнула. — Марго забралась на груду камней, и Генрих велел, чтобы она спустилась, потому что змея была возле ее ноги, хотела ее укусить.
— Генрих! Какой ты молодец, что спас Марго, — похвалила я.
Маленький Наварр покраснел и прижался к матери. Жанна погладила его и гордо улыбнулась.
— Он хороший, смелый мальчик, — согласилась она.
Я обняла Марго и выслушала ее взволнованный рассказ.
— Змея была под камнями, maman, — прошептал мне на ухо Эдуард. — Маленький Генрих ее бы не увидел. Никто бы ее не заметил, если бы Генрих не взял палку и не сдвинул камень. Но он точно знал, где была змея. Он попросил Марго спрыгнуть вниз.
— Как удивительно, — снисходительно улыбнулась я, будучи уверена, что мальчик преувеличивает.
— Генрих видит вещи, которых никто не видит, — продолжал Эдуард.
— Очень хорошо, — кивнула я.
Затем я велела гувернантке собрать детей и отвлечь их чем-нибудь, пока я буду беседовать с Жанной.
Улыбаясь, Жанна глядела вслед сыну.
— Наверное, змея напугалась больше детей. Ускользнула при первой возможности. Генрих, скорее всего, приметил, как она свернулась под камнем.
— Господин Нострадамус, — перевела я тему. — Что он говорил?
— Что? — Жанна заморгала. — А, его так зовут? Он считает себя провидцем. Поначалу меня покоробила такая бесцеремонность. Впрочем, он был довольно любезен.
— Да, — отозвалась я нетерпеливо, — но что он вам сказал?
Подруга рассмеялась.
— Он важно произнес, что я родила короля. А я ответила: «Но, месье, я королева Наварры, так что со временем мой сын станет королем». Это было забавно. Какой глупый человек.
— Да, — согласилась я. — Какой глупый человек.
Господин Нострадамус переночевал в Блуа, его экипаж отбыл на рассвете. Когда я проснулась, то обнаружила, что пророк оставил мне катрен, нацарапанный нетвердой рукой:
Мне хотелось швырнуть катрен в огонь: сердце уже было разбито смертью близнецов, а Нострадамус осмелился снова его пронзить.
Но я сложила листок и убрала в тайник за деревянной обшивкой стены.
Те, кто никогда не терял ребенка во время родов или беременности, думают, что мать меньше о них горюет, чем о подросших или взрослых детях, но они не представляют особую боль, когда мать любит того, кого так и не суждено было узнать. После гибели близнецов я заперлась на несколько месяцев, отказывалась давать аудиенцию, ездить на охоту и даже обедать вместе с семьей. Когда муж интересовался, может ли он посетить меня в спальне, я отказывала под разными предлогами, так что в конце концов он перестал задавать этот вопрос. Я ограничила себя компанией женщин, без которых не могла обходиться, и допускала к себе подругу Жанну.
Однажды я пообщалась с Руджиери. Тот не мог скрыть профессиональной ревности из-за того, что я пригласила знаменитого Нострадамуса. Руджиери заявил, что даже если господин Нострадамус предвидит смерть моего мужа, то будущее можно изменить. К тому же, по его мнению, пророк ошибся: Господь услышал наши молитвы. Я побоялась уточнить, не слышит ли эти молитвы и дьявол.
ГЛАВА 29
В январе 1556 года многолетний враг моего мужа, старый и больной император Карл, неофициально отошел от дел, переложив управление германскими землями на брата Фердинанда, а руководство Испанией, Неаполем и Нидерландами — на своего сына Филиппа. Я обрадовалась такому известию, полагая, что это принесет стране мир.
Но война настигла моего мужа на тридцать девятом году его жизни. Один из наместников Филиппа, герцог Альба, начал поход на итальянскую Кампанию. Армия Альбы невероятно быстро захватила эту территорию и двинулась на Рим.
Новый Папа Павел IV вспомнил о страшных разрушениях, которые нанесли святому городу императорские войска более двадцати лет назад. В ужасе он просил моего мужа о военной помощи.
Генрих согласился и во главе большой армии послал в Италию Франсуа де Гиза, который был блестящим стратегом и поклялся не только защитить Рим, но и завоевать для Франции Неаполь. Мы надеялись, что кампания пройдет быстро, однако итальянские союзники не нашли ни людей, ни обещанных ими финансов.
Вскоре мы обнаружили, что нападение Альбы было частью ловушки. Как только мы послали в Италию де Гиза и его армию, имперский союзник Филиппа герцог Савойский вторгся в Пикардию — на северо-восточную границу Франции с империей.
Генрих велел своему старому другу Монморанси возглавить войну против захватчиков. Монморанси взял с собой своего племянника, блестящего, но самонадеянного адмирала Гаспара де Колиньи. Перед походом в Пикардию они посовещались с королем и выработали стратегию, которой Колиньи поклялся придерживаться.
В последние дни августа армия Монморанси сошлась с имперскими войсками на реке Сомма у Сен-Кантена. Генрих был оттуда в дне езды: несмотря на мои протесты, он принял решение находиться близко от места битвы — там он мог держать постоянную связь с Монморанси. Меня Генрих назначил своим регентом в Париже; из столицы было два дня езды до фронта, и это обстоятельство держало горожан в напряжении.