Я продолжала, глядя на Эдуарда:
– Не верьте тем, кто дурно говорит обо мне. Я всегда была и останусь покорной и любящей сестрой Вашего Величества.
Я задержалась при дворе, желая узнать, какое впечатление произведет эта встреча. Я не сомневалась в том, что она озадачила Нортумберленда и взволновала моего брата.
Через несколько дней меня посетил Шейф. Он сказал мне, что отправил отчет об этой встрече своему повелителю и теперь дожидается ответа. Он рассказал императору, как меня принял народ и как твердо я стояла за свою веру.
– Это должно было привести их к убеждению, что я останусь непоколебима, – сказала я. – Я останусь верна моей вере, каковы бы ни были последствия.
Шейф одобрительно кивнул.
– Для вас было бы катастрофой, если бы вы ей изменили, – сказал он. – Это произвело бы на людей тяжелое впечатление. Сейчас многие из них носят четки, и я уверен… они ждут, ждут своего часа. В глубине души они истинные католики и жаждут быть приведенными к истинной вере. Той, кого они считают своей руководительницей, не подобает сейчас проявлять слабость.
– Моей слабости никто не увидит, – уверила его я. – Я сознаю, в чем мой долг.
Как это уже было накануне моего побега, когда что-то подсказало мне, что я должна остаться, так и теперь я знала, что мне делать.
Неделю спустя снова явился Шейф. Он получил известие от императора, который обратился к Совету с письмом. В нем он угрожал Англии войной, если мне запретят исповедовать мою веру.
Я ликовала. Я была уверена, что нахожусь на правильном пути.
* * *
Наступило Рождество 1552 года. Меня не было при дворе, но несколько дней спустя после праздника я решила навестить брата, чтобы поздравить его. Мне было жаль его во время нашей встречи в Совете, потому что я знала, что он действовал по наущению Нортумберленда, и обращенные ко мне суровые слова причинили ему столько же боли, сколько и мне.
В любом случае, целью той встречи было вынудить меня изменить моей вере, но это им не удалось. Шейф говорил, что это угроза императора оказала воздействие, и это в известной степени было справедливо. Однако я была уверена, что главную роль сыграло отношение ко мне народа. Нортумберленд не забыл, что по завещанию моего отца я была наследницей престола.
И не было сомнений в том, что он пойдет на все, лишь бы помешать мне взойти на трон. Он был готов уничтожить меня, так как знал: первое, что я сделаю, придя к власти, будет возвращение страны в лоно римско-католической церкви.
Я молилась о ниспослании мне указаний. Я должна быть осторожна: Нортумберленд – самый могущественный человек в стране.
Когда я прибыла ко двору, то узнала, что мой брат так болен, что никого не принимает. Это не было предлогом избежать встречи со мной.
Он простудился, а простуда, в придачу к другим его недомоганиям, могла быть очень опасна.
При дворе меня приветствовали с некоторым уважением. Я видела по глазам, что многие размышляют. Король болен. Более того, он всегда был слаб здоровьем. Что, если он не поправится, а тогда…
Елизавета вела себя очень сдержанно. Я догадывалась, что, по ее мнению, некоторые влиятельные люди никогда не признают меня королевой. Они выберут ее, думала она. Она была хитра, умна, но не могла скрыть честолюбивого блеска в своих глазах.
Здоровье короля не улучшалось. Всю зиму он почти не вставал с постели. Я слышала ужасающие известия о его болезнях и боялась, что некоторые из них соответствуют истине. Он кашлял кровью, тело его было покрыто язвами, подобными тем, от которых страдал покойный король… Да, Эдуард был при смерти. Его никто не видел, кроме министров. Парламент собрался в Уайтхолле, так как король не мог прибыть в Вестминстер. Это не может продлиться долго, говорили по всей стране, а тогда… что?
Леди Джейн Грей посетила меня в Ньюхолле. Ей было тогда лет пятнадцать-шестнадцать. Она обладала некоторым неброским обаянием, была умна и отличалась твердостью взглядов. Она была очень опечалена болезнью Эдуарда, она много говорила о нем. Они всегда были добрыми друзьями, и, по ее словам, счастливейшие часы своей жизни она провела с ним.
– Неужели правда, что он умирает? – спросила она.
Я пожимала плечами. Случается такое, что больные всех удивляют. Они оказываются здоровее, чем о них думали…
– Мы так много времени провели вместе…
– Я знаю. Он любил вас как сестру.
Она печально кивнула.
Мне было жаль ее. У нее было невеселое детство. Родители обращались с ней с крайней суровостью, как я слышала. Я помню, как миссис Пенн с негодованием говорила, что у девочки на теле следы наказаний. У нее был хрупкий вид, но мне казалось, что воля у нее твердая.
Во время этого короткого посещения она рассказала мне, что родители собираются выдать ее замуж за лорда Гилфорда Дадли.
– Сына Нортумберленда?
Она кивнула:
– Он – четвертый сын герцога. Это может быть только он. Остальные уже женаты.
Я ужаснулась. Было ясно, что Нортумберленд желал иметь Джейн своей невесткой, потому что она была особой королевской крови по матери, дочери Марии Тюдор и Чарльза Брэндона.
Джейн этот план пугал. Она еще не хотела выходить замуж и очень боялась своего будущего свекра. Быть может, ей стоит попросить моего брата заступиться за нее, подумала я. Правда, он находится под влиянием Нортумберленда, но с другой стороны, он очень любит Джейн.
Я пыталась утешить ее, рассказав ей о неоднократно устраиваемых для меня браках, ни один из которых так и не состоялся.
Она слабо улыбнулась:
– Мне кажется, герцог Нортумберленд очень решительно настроен.
Я преисполнилась сочувствия к бедной девочке, однако у меня его поубавилось, когда леди Уортон, одна из моих фрейлин, рассказала мне о том, что случилось в часовне.
– Мы были там вместе с леди Джейн, – сообщила она, – службы в тот момент не было. Проходя мимо Святых Даров, я сделала реверанс, как мы обычно это делаем.
– И что же? – спросила я. – А леди Джейн? Что она сделала?
– Она сказала мне: «Что это вы приседаете, разве леди Мария здесь? Я ее не видела». Я изумилась и сказала: «Я приседаю перед моим Создателем». О, миледи, я не решаюсь продолжать…
– Пожалуйста, продолжайте, – попросила я.
– Она ответила с невинным видом: «Но разве не булочник сотворил Его?» Миледи, она говорила так о хлебе и вине…
– Я знаю, что она имела в виду. Но ее так воспитали, леди Уортон. Быть может, нам не следует осуждать ее.
– Но какое кощунство, миледи! И в освященном месте…
– Она воспитывалась с моим братом, – сказала я. – Они хотят, чтобы так было по всей стране.
Леди Уортон серьезно посмотрела на меня:
– Надеюсь, так будет не всегда.
– Тише, – остановила я, – вы не должны говорить такие вещи… Даже здесь… Даже мне.
Мы обе замолчали, но я видела, что она задает себе тот же вопрос, что и я.
Что будет дальше? Мы не могли этого знать. Но что-то должно было случиться.
* * *
И вот до меня дошли известия о предстоящем замужестве леди Джейн. Мне было искренне жаль ее. Она была еще почти ребенок. Она не хотела замуж и боялась своего будущего свекра, как и своих родителей. В ее характере была некоторая твердость. Возможно, она черпала ее из своей религии, потому что после той выходки в часовне я постаралась разузнать о ее убеждениях и выяснила, что она была в них очень тверда. В этом она походила на моего брата; и хотя она и была заблудшей овцой, вера помогала ей выносить все тяготы жизни.
Сьюзан рассказала мне, как леди Джейн сопротивлялась, как ее били, морили голодом и запирали, пока не испугались за ее здоровье, поскольку мертвая она была им не нужна.
И все же в мае состоялось бракосочетание, и в то же самое время ее сестру Катарину, которая была еще моложе, выдали за лорда Герберта, сына графа Пемброка, а дочь Нортумберленда, тоже Катарину, – за лорда Гастингса, сына графа Хантингтона.
Все эти брачные союзы имели определенную цель. Они должны были сблизить самые могущественные в стране семейства с одинаковыми устремлениями. Эдуарду грозила скорая смерть, и они замышляли решительные действия. Я догадывалась, что это означало для меня катастрофу, и могла придумать только один выход, который принес бы им желаемое, – это была моя смерть.
Я должна быть особенно осторожна. Если я желаю достичь своей цели, все зависит от того, как я буду действовать теперь.
Я сожалела, что так и не смогла увидеться с братом. Я знала, что слухи о его болезни не были преувеличением, он действительно был очень болен. Я так любила его, когда он был маленьким, и потом, пока между нами не возникла эта непреодолимая стена. Мне так хотелось объяснить ему, что я не могла отказаться от своей веры, так же как и он не мог отказаться от своей. Мне казалось, что он бы понял меня. У него был логический склад ума, и он был высокообразован; правда, когда дело касается религии, люди становятся косными. Очевидно, я и сама такая. Человек просто убежден, что он прав. Это смесь чего-то сверхъестественного и… это трудно объяснить. Несомненно, Эдуард верит в божественное предначертание, так же как и я.
Но, по крайней мере, мы могли бы поговорить!