Он хотел быть хорошим королем. Он заботился о неимущих и терпящих бедствия. Он решил превратить свой дворец в Брайдуалле в приют для бедняков, не имеющих средств к существованию. Он подумал о бедных детях, которые, будучи не лишены способностей, не могли получить образования, так как их родители были слишком бедны. Монастыри закрылись, и францисканский монастырь пустовал. Почему бы не использовать его как школу для детей бедняков? Его назвали Христовым приютом. Я слышала, что брату такие его поступки доставляли большое удовольствие. Он позаботился и о болящих: основал больницу св. Фомы, где бедняков лечили бесплатно. Он был уверен, что население Лондона охотно поможет ему содержать эти благотворительные учреждения.
Он заботился о народе. Он был добр в душе – но, увы, так болен, так утомлен жизнью. И он был в руках честолюбцев.
Я была в отчаянии. Я была уверена, что слухи о его ухудшающемся положении справедливы, и для меня это имело важнейшее значение.
Если бы только Чапуи был рядом, чтобы дать мне совет, или пусть даже Франсуа ван дер Дельфт! Шейф, надо отдать ему должное, старался изо всех сил, но он плохо знал английский и потому не всегда понимал происходящее.
Антуан де Ноайль, французский посол, был человек умный и проницательный. На мой взгляд, он был скорее шпион, чем посол, а поскольку я никогда не была уверена, на чьей стороне окажутся французы, я ему не доверяла и чувствовала себя совсем одинокой.
Нортумберленд, правда, теперь проявлял ко мне дружелюбие. Он, например, сообщал мне подробности о болезни короля – не то чтобы я им верила, но он старался показать, что он мне друг. Означало ли это, что он считал меня своей будущей монархиней? Если бы я ею стала, он должен был понимать, что у меня никогда не будет к нему доверия. Когда он писал мне, он употреблял мой полный титул, которого я была лишена с тех пор, как отец оставил мою мать: принцесса английская. Но было ли это искренне?
Сьюзан услышала тревожный слух о том, что лорд Главный судья Монтегю разошелся во мнениях с Нортумберлендом по одному деликатному вопросу.
– Это чудовищно, – сказала Сьюзан, – и я не верю, что это правда.
Она колебалась, боясь, что для меня это станет сильным ударом. Но, наконец, она решилась.
– Король решил оставить корону не своим сестрам, являющимся отпрысками сомнительных браков… а наследникам леди Марии Тюдор, сестры его отца.
Я не поверила своим ушам.
– Это невозможно! – воскликнула я.
– Корона достанется леди Джейн Дадли, – объявила она, глядя на меня в упор. – Я, кажется, понимаю. Это дело рук Нортумберленда. Он сделает Джейн королевой и Гилфорда Дадли королем. А это значит, что всеми нами станет править Нортумберленд. Правда, Монтегю сказал, что это нарушит права наследования… а это – измена. Но Нортумберленд ответил, что так желал покойный король.
– Это неправда, – сказала я. – После него корона перешла к Эдуарду, а Эдуард его сын и законный наследник. После него трон наследую я, а после меня Елизавета. Такова была воля моего отца.
– Так и сказал Монтегю.
– Тогда…
– Монгегю запугали. Он бедный больной старик, а такие не хотят быть замешанными в интриги. Они не хотят провести остаток своих дней в Тауэре. Они хотят покоя, а его можно купить только покорностью.
– Никогда!
– И я так думаю. Народ этого не потерпит!
– И что тогда?
– Миледи, решать придется не вам… но народу, когда придет время.
– До этого он постарается меня уничтожить.
– Я думаю, нам нужно уехать сейчас подальше от Лондона.
– Но они провозгласят Джейн королевой!
– Народ ее не примет.
– Она стоит за протестантов.
– Многие хотят вернуться к старым обычаям. Все будет зависеть от этого.
– Нортумберленд будет стоять на своем. Он зашел слишком далеко, чтобы отступать. Может случиться, что его погубит честолюбие.
– Постараемся, чтобы это случилось раньше, чем он погубит вас.
Мне было очень печально, что моего брата вынудили настолько отступить от своего долга, чтобы провозгласить Джейн наследницей престола. Она была почти еще ребенком, но он знал, что она будет стоять за веру, которой он фанатично придерживался. И он был целиком под влиянием Нортумберленда.
Бедный мой братец! Я не должна осуждать его. Он походил на слабого старика, никогда не знавшего молодости. Иногда мне казалось, что лучше родиться смиренным бедняком, чем под сенью короны.
* * *
Я находилась в Хандсоне, ожидая известий. До меня доходили слухи, носившиеся по лондонским улицам, что людей пригвождали к позорному столбу за слова о смерти короля.
Если он не умер, то был близок к смерти.
С большой радостью я узнала, что император посылает в Англию нового посла. Это был Симон Ренар, в чьи дипломатические способности король очень верил. Я не сомневалась в том, что добрый и честный Шейф был бы не в состоянии справиться с грядущими событиями. Императору нужен был кто-то, кто бы не уступал Антуану де Ноайлю, недавно прибывшему в Лондон французскому послу.
Наконец пришло сообщение от Нортумберленда: он считал, что мне было бы благоразумнее находиться при дворе. Такой же вызов получила моя сестра Елизавета. Интересно, что она станет делать? Она не была в такой опасности, как я, но в то же время ее положение было ненадежным.
Я покинула Хандсон в сопровождении небольшой свиты, но в Ходдесдоне задержалась, не зная, как поступить.
Если мой брат умер, я должна быть при дворе. Но с другой стороны, там будет и Нортумберленд, и я окажусь в опасности.
Пока я размышляла, ко мне пришла Сьюзан и сообщила о прибытии гонца; он явно проделал большой путь и был очень утомлен, но сказал, что должен видеть меня безотлагательно.
Я послала за ним и узнала в нем золотых дел мастера из Лондона, который раз-другой выполнял для меня некоторые поделки.
Он преклонил передо мной колени.
– Миледи, – сказал он, – король умер, хотя об этом еще не объявляли. Я поспешил сюда сообщить вам об этом.
– Вас кто-нибудь послал?
– Сэр Николас Трокмортон, миледи. Он поручил мне сказать вам, что, хотя король умер, это будут держать в тайне еще несколько дней… и вам нежелательно появляться при дворе.
Сэр Николас Трокмортон. Я его знала. Это был твердый сторонник Реформации и близкий друг моего брата; я вспомнила, что он присутствовал при казни Анны Эскью, чтобы оказать ей поддержку.
Почему же он послал этого человека предупредить меня? Он не желал бы, чтобы меня провозгласили королевой, потому что знал, что, придя к власти, я верну страну римской католической церкви.
Если бы это был один из моих старых друзей, католик вроде Гардинера! Гардинеру я бы поверила. Это было в его интересах – увидеть меня на троне. Но Гардинер заключен в Тауэр. Трокмортон… почему он предупреждал меня? Может, он знал, что Нортумберленд собирается убить меня? Ведь есть же люди, даже иной веры, которые никогда не станут пособниками убийц.
Я поблагодарила гонца и приказала угостить его.
Каковы бы ни были побуждения Трокмортона, я сознавала, что не должна попасться в ловушку Нортумберленда. Я дала знать Шейфу и Симону Ренару, что переезжаю в Кеннингхолл в Норфолке, потому что у меня при дворе возникла опасная болезнь. Они должны понять, что это дипломатический предлог.
Вполне вероятно, что король еще не умер и все это не более как подстроенная мне ловушка; но будь это так, послали бы они ко мне человека, которого я знала как приверженца Реформации? Все это было покрыто тайной, но какой-то внутренний голос говорил мне, что мой брат действительно мертв.
Я тронулась в путь с небольшим эскортом, выбирая пустынные дороги, чтобы не встретить кого-нибудь из Лондона, поскольку догадывалась, с каким приказом кто-то мог бы выехать ко мне, если Нортумберленд поставил себе целью уничтожить меня. Я старалась держаться ближе к побережью, откуда в случае необходимости могла бы отплыть в Нидерланды.
Очень скоро я убедилась, что поступила правильно. Сразу же после моего отъезда из Хандсона туда прибыл один из сыновей Нортумберленда с отрядом из трехсот всадников, чтобы доставить меня в Лондон. Таким образом, я оказалась бы в плену, и конец был бы неизбежен.
Из Кеннингхолла я написала Совету. Я напомнила им, что по завещанию отца я была преемницей моего ныне покойного брата Эдуарда, и, следовательно, теперь я была королевой. Я знаю обо всех интригах против меня, но, если они незамедлительно провозгласят меня королевой, я дарую им амнистию и не стану мстить за то зло, которое они причинили мне в прошлом.
У них не было уважения ко мне. Для них я была просто женщина, да еще и не отличавшаяся хорошим здоровьем. Они полагали, что у меня не было никого, кто бы мне помог, кроме двоюродного брата в другой стране, слишком погруженного в свои собственные дела, чтобы прийти мне на помощь.
Они провозгласили королевой Джейн и написали мне, что я – незаконнорожденная, каковой и называюсь в завещании отца, на которое ссылаюсь, и если я благоразумна, то приму новую власть и займу подобающее мне положение.