Мама всегда вставала на сторону Галины. Ольга считает, что у нее есть перед моей сестрой какое-то подавленное чувство вины, от которого мама поощряет теперь любые Галочкины сумасбродства.
— Ну почему я должна прислушиваться к ее мнению? Что, ее жизнь чем-то выгодно отличается от моей? — упиралась я, когда мама шепотом говорила, что «Галочка-де желает тебе добра, сделай, доченька, как она говорит. Не ссорься с сестрой. Она — самый близкий для тебя на земле человек!» — патетично добавляла мама и уходила в комнату к бабуле, чтобы украдкой всплакнуть.
На мой взгляд, Галина — самый далекий от меня человек на земле. Мне порой кажется, что моя милейшая бабушка понимает меня гораздо лучше, хотя ей на вид лет сто и она часто меня с кем-то путает.
— Ты испортила мне жизнь, — не устает повторять Галина. Она убедила в этом и маму, хотя, убейте, но я не понимаю, чем я могла помешать Галке трепаться с многочисленными подружками и безуспешно искать мужа.
— Ты испортила ей жизнь, потому что родилась и украла у нее добрую половину родительской любви! — открыла мне глаза на ситуацию Ольга.
Я возмутилась, ибо не могу считать себя виноватой в том, что делала, находясь в грудном состоянии.
— Что же мне теперь, не стоило и на свет появляться?!
— А ей от этих аргументов не легче. Любой старший ребенок — свергнутый король. И всю жизнь он будет бежать вперед, чтобы достичь прежнего могущества.
— Только у него это не получится, — позлорадствовала я.
— Ага, и из-за этого она будет всегда пытаться уничтожить источник своего падения, — «утешила» меня подруга.
Примерно так наши отношения и складывались. Из года в год сестрица словно бы доказывала себе, что я бесполезное, никому не нужное недоразумение, по чистой случайности появившееся на свет. И в этом непростом и неблагородном деле вот уже четыре года главнейшим ее аргументом служила моя беременность и неудавшаяся личная жизнь. Она наслаждалась моим падением, ей до такой степени нравилось видеть, что я одинока и несчастна, что она была готова кормить меня и поить, чтобы только не выпускать из того подавленного состояния, в котором я вышла из роддома.
Право слово, если бы не Ольга с ее веселым ничегонеделанием и помощью в самые трудные, самые громкие и невыносимые минуты Артемкиного младенчества, я бы и в самом деле поверила, что я полная неудачница. Но трудное время прошло, у меня появилась работа и ежемесячный конверт с независимостью и правом воспитывать сына как я хочу. Позиции сестры были несколько поколеблены. Теперь же, когда в эти выходные солидный и респектабельный Михаил Артурович усаживал меня с Темой в свои вишневые «Жигули», выжидающе и настороженно вглядываясь в мое лицо, сестрица должна была бы просто взбеситься от бессилия. Как же, ведь получается, что я не совсем пыль из-под ногтей, раз такой человек, такой мужчина помнил обо мне все эти годы, вернулся и просит принять его на тех условиях, на которых я захочу его принять.
— Спасибо, что не прогнала меня, — сказал Михаил Артурович, заводя машину. Тема восторженно водил рукой по пластиковой обшивке машины и не слушал, что мы там за бред несем. Он в свои три с половиной года был уверен, что машина сама по себе — ответ на все вопросы.
— А ты боялся, что прогоню? — не без некоторого злорадного удовольствия уточнила я.
— Боялся, — честно признался он.
— Михаил Артурович, а что подвигло вас на такой м-м-м неожиданный ход? — я решила провести по пути в зоопарк допрос с пристрастием.
— Ты имеешь в виду, приехать? Ну, меня пригласила твоя сестра. И можно тебя попросить? — нахмурился он.
— О чем?
— Не зови меня так. Какой я тебе Михаил Артурович. У нас с тобой общий сын.
— Знаете… знаешь, — поправилась я, — мне это в самом деле так странно. Трудно перестроиться. Долгое время он был только моим.
— Ты бы хотела, чтоб так было и дальше? — уточнил он.
— Я не знаю. Честно. Конечно, если ты не пропадешь через месяц, оставив его страдать, наверное, будет здорово. Мальчику нужен отец. Но все это непривычно, и я не знаю…
— Ты мне не доверяешь? — спросил он.
Я снова разволновалась. Все слова повыпали из головы, и я просто кивнула.
— Именно. Не очень, Миша.
— Я тебя за это не виню. — Он замолчал, а потом достал из кармана сигареты и закурил.
Вот оно, первое глобальное отличие одинокой жизни от неодинокой. Я не курила, но сидела и терпела резкий табачный дым, потому что не хотела быть слишком грубой и спугнуть этого нового, непривычного человека в моей жизни. Отца ребенка. Чего греха таить, ехать в зоопарк не с Женькой и Ольгой в шумной, трясущейся от скачущих детей старой «Ауди», а с собственным мужчиной, пусть даже бывшим, — это было здорово.
— Мне просто надо привыкнуть. Ты скажи, а у тебя нет планов бросить его? — я понизила голос и кивнула в сторону Темки.
— Я не хотел бы давать пустых обещаний, но в этом ты можешь быть уверена. Его я не брошу. — Михаил Артурович затушил сигарету, а я поспешила открыть окно, чтобы немного проветрить салон. Все-таки плохо, что он не ловит такие вещи. Мог бы покурить и на улице, тем более что мы приехали.
— Ну, мальчик-с-пальчик, выходи, — улыбнулся Михаил Ар… Миша.
Темка выскочил из машины и рванул через толпу к воротам тюрьмы для животных. Я дернулась за ним и заорала:
— Темка, стой. Сейчас получишь!
— Не волнуйся, я его догоню, — Миша сжал мою руку и побежал за сыном. А я осталась стоять на асфальте, обалдевшая. Рука горела от его прикосновения. Я подумала, что Олька была как всегда права. Она всегда во всем права, кроме выбора диеты. Я была на волосок от того, чтобы упасть в гостеприимные объятия предавшего меня мужчины. Дура я дура.
— Ну вот, ничего страшного. Я его поймал, — немного задыхаясь от непривычной физической нагрузки, успокоил меня Миша, предъявляя торчащего у него из-под мышки отбивающегося Темку.
— Ты зачем убежал? — возмутилась я.
— А чево ты так медленно?! — возмутился Темка. — Там тигл!
— Не ругай его, — усмехнулся Миша. — Тигл — дело серьезное.
— Так ты мне его быстро испортишь, — фальшиво ворчала я.
На самом деле картина отца с сыном, переходивших, держась за руку, от клетки к клетке, заставляла мое сердце замирать от счастья.
— Думаю, что все-таки должен объясниться, — сказал Миша после того, как все павианы, крокодилы и жирафы были накормлены крекерами и попкорном, и мы сидели в кафе и пили горячий чай. Я изо всех сил старалась не уснуть от усталости, так что момент для объяснений был выбран самый что ни на есть верный. — Я давно думал о вас. О сыне, которого я даже не знаю. И о том, что ты меня, наверное, никогда не пустишь даже на порог. И это, собственно, меня и останавливало.
— А что ж теперь не остановило?
— Однажды я тебя увидел. — Миша взял мою ладонь в свою и пристально посмотрел мне в глаза. Мои щеки стали пунцовыми. — Ты шла куда-то по улице и слушала плеер. Такая же, как и всегда, в каких-то грязных кроссовках…
— Ничего себе, как всегда, — возмутилась я.
— Не пойми меня неправильно, но тебе же всегда было наплевать на стиль, — растерялся Миша.
— Мне не наплевать на стиль! Просто он у меня спортивный. Я не хочу носить серьгу в носу, чтобы выглядеть сексуально.
— Тебе для этого достаточно раздеться! — ни с того ни с сего ляпнул Миша.
Я дернулась и запаниковала. Ох, ведь это то, о чем меня Ольга как раз предупреждала.
— Что ты себе позволяешь!
— Ой, ну прости. Не удержался. Ты же совсем не изменилась. Зачем ты такая молодая и такая… — со значением причмокнул Миша.
— Прекрати.
— Ладно. Короче, ты шла с плеером в ушах, ни на что не реагируя. В этой своей оранжевой куртке а-ля стрелочник, помнишь? — Он говорил о моей норвежской всесезонной ветровке, в которой можно было жить, как в палатке. Ужасно удобная куртка, которой сносу нет, вот только ее цвет походил на униформу железнодорожных работников и всяких аварийных служб. Ну что я могла поделать, если лучше всего чувствую себя именно в таких вещах, пусть они хоть из секонд-хенда.
— Постой, но оранжевая куртка… она на даче. Я порвала один рукав, и потом, ей все-таки слишком много лет. Ты не мог меня видеть. И где ты меня видел? Когда?
— Две недели назад, на проспекте Мира. Я там покупал книжный чемодан, — сказал Миша, и на меня тут же накатили воспоминания. Когда наша с ним Большая Любовь была в самом разгаре, он иногда брал меня с собой по субботам, чтобы выбирать вместе книги для так называемого книжного чемодана. Миша был страстным библиофилом, и его дом просто забит книгами. Впрочем, я никогда и не была у него дома. Это вотчина Мишиной супруги. А, ладно, не об этом. Тогда мы вместе бродили по самым разным книжным ярмаркам, то держась за руки, то разбредаясь в разные стороны. Он возвращался, с благоговением держа в руках какую-нибудь «Правду о Цусиме» или «Историю Древней Японии», на худой конец, одно из произведений Бунича, читать которые я была не в силах. Я же тащила книги по психологии (в основном для Олечки) и любовные романы разной степени любовности. Там были нежные, пронзительные истории Франсуазы Саган, где слово «роман» возобладает над словом «любовный». Но, каюсь, периодически это были «Разбей мое сердце» или что-то вроде «Полюби меня дважды».