– Жуть, сколько всего надо сделать, – изрек торжествующий Лез.
На следующий день позвонила с поздравлениями Сибилла.
– Потрясающе, как это тебе удалось? – поражалась она. – Ведь когда ты купил ТСЭ, ты ничего не знал про телевидение, и нате пожалуйста, теперь ты получаешь награды.
– Я много читал, – сухо напомнил Ник.
– А… – Сибилла вдохнула побольше воздуху, и Ник понял, что она собирается переменить тему и поговорить о тебе самой.
– Ты, должно быть, страшно удивишься, когда узнаешь, чем я занимаюсь. Ты никогда не спрашивал, но…
– Да, ты что-то давненько не появлялась.
После некоторой паузы Сибилла возразила:
– Но я звонила Чеду, разве он не говорил тебе?
– Говорил. Один раз недель за пять он и в самом деле вспоминал, что ты существуешь.
– Но ведь и он мне звонил. Разве он тебе не рассказывал?
– Нет, – удивленно ответил Ник. – Но он и не рассказывает мне всего, что он делает. Звонил – и прекрасно. Чем чаще он будет это делать, тем лучше.
Сибилла подождала, не спросит ли он, чем это она занимается, но Ник молчал.
– Ну, – сказала она наконец, – меня здесь долго не было, потому что я строю храм для Лили Грейс.
– Храм?
– Ник, ты все еще не понимаешь, что это девочка делает с людьми. Ты всегда недооценивал ее. И меня тоже: ты недооценил меня. Ты не дал мне кредита, чтобы сделать из нее подлинную ценность. Я же говорила тебе, что ты ошибаешься, помнишь? О, как ты ошибался, Ник! Что же, не дал – так не дал. Я обошлась и без тебя. С ней я провернула невероятные вещи, я всю ее переделала, я научила ее, что говорить, как говорить, какие употреблять фразы, какие платья носить… теперь она – само совершенство. Я увезла ее с собой, увезла – потому что видела сама, что люди рыдали, слушая ее. Ты и представить себе не можешь, как они на нее смотрели! Ты не видел ее? Ты не смотришь передач своих соперников?
– Не все и не во всякое время. А где ее можно увидеть?
– На двадцатом канале в Балтиморе в семь вечера по воскресеньям и на восемнадцатом канале в Филадельфии в половине восьмого, вечером в четверг. Ты принимаешь оба. Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел обе передачи, Ник.
– Попытаюсь. Правда, вечерами я чаще всего работаю.
– До сих пор? А как твоя личная жизнь, Ник? Послушай, а ты не мог бы заехать сюда и посмотреть храм?
Это совсем недалеко, сразу за Кальпепером. Я строю его на деньги, которые посылают зрители. Разве это не фантастика? Все эти люди хотят, чтобы у Лили было место для собственных проповедей. Приезжай на ближайший уик-энд, Ник, мне так хочется показать его тебе. И Чеда возьми, ему понравится. А потом мы поедем ко мне в поместье, можем там покататься верхом; последний раз, когда он тут был, у него совсем неплохо получалось.
– Прости, у меня совершенно нет времени. Но Чеда я к тебе привезу, мне бы хотелось, чтобы он покатался верхом. Пусть проведет с тобой хоть весь день.
– Ник, я хочу, чтобы ты посмотрел храм. Я строю его сама, понимаешь? Я видела твою передачу, ну ту, которая отхватила премию, я видела большинство выпусков. Тебе не нужно менять свои планы, только выкроить пару часов и посмотреть, что я делаю. Ты же не единственный, кому сопутствует успех, это-то ты хоть понимаешь?
Ник различил едва скрываемое возмущение в ее голосе.
– Ладно, – согласился он после минутного колебания. – Но Чед должен обязательно хоть пару часов покататься.
– Ну, конечно, о чем речь! Итак, в субботу утром, в половине одиннадцатого, в моем поместье. И все вместе поедем.
Когда они приехали в субботу, она уже дожидалась их и села на переднее сиденье к Нику, попросив Чеда пересесть назад, и они отправились в Кальпепер.
Золотая и багряная листва, слетая с деревьев, устилала сбегающие с холмов поля, черными силуэтами выделялись плетеные изгороди, оттеняющие пожухлую траву пастбищ, перистые облака прихотливо расчертили ярко-синее небо.
Они ехали молча, и лишь Сибилла называла поместья, которые они проезжали, имена их владельцев и сообщала их родословные, и Ником все больше завладевало уныние. Пейзаж за окнами был так чудесен, что ему нестерпимо хотелось бы разделить радость созерцания с любимым существом: с женщиной, чье сердце, как и его, тронула бы неизбывная безмятежность этих полей и лесов, блистание солнца и высокой небесной лазури.
Сколько же он всего упустил, думал он, ведя машину по пустынной дороге. Все эти годы – хорошие годы, наполненные работой, Чедом, друзьями, – он думал, что этого достаточно для счастья. Он убеждал себя, что этого довольно, что больше ничего и не нужно, а надо благодарить судьбу за то, что есть. Он слегка улыбнулся. «Ложь для самоуспокоения», – подумал он.
– Что? – спросила Сибилла, перехватив его улыбку.
– Так, случайная мысль, – ответил он. – Расскажи нам о своей церкви.
– О храме? Мы приедем туда уже через несколько минут. Он может вместить тысячу людей и занимает целых два акра, там можно припарковать массу машин, а деньги стекаются отовсюду, как только Лили выходит в эфир.
– Сколько у тебя станций?
– Двадцать две, но я все время их покупаю. Игра в снежки: чем больше у меня зрителей, тем больше нужно станций для трансляций, ты и сам знаешь. И, разумеется, всех привлекает идея храма. Если Лили заводит аудиторию в студии, где ее окружают человек двести, не больше, представь, что она может сделать в храме, где сидит тысяча людей!
– И сколько, ты говоришь, это дает денег? – спросил, любопытствуя, Ник.
– Достаточно, чтобы построить Храм Радости и основать фонд «Час Милосердия». И еще кое на что.
Ее уклончивость ясно давала понять, что пожертвования были весьма велики.
– Это здесь, – сказала Сибилла. – Теперь правее, осталось не больше четверти мили.
– Смотри! – закричал Чед. – Вот это да!
Церковь, правда, оказалась не так велика, как воображал себе Ник, но расположенная посреди полей, у края густых лесов, она возвышалась над ними, как башня средневековой крепости.
Ник припарковался рядом с дюжиной грузовиков и вагончиков, скучившихся на грязной рабочей площадке возле бокового входа.
– Стоянка для машин, – сказала Сибилла. – И будут еще две – с другой стороны и сзади.
– А можно войти внутрь? – спросил Чед.
– За этим мы и приехали, – ответила Сибилла. – Мне хотелось показать его вам.
Ник окинул Сибиллу беглым взглядом, когда они обходили строение, направляясь к высоким резным двойным дверям на парадном фасаде, заметив на ее лице то самое возбуждение, которое он видел в тот памятный вечер первого выхода в эфир «Кресла, которое хотят занять многие», и еще раз, когда они вместе с Чедом смотрели однажды выпуск последних известий, который она вела. Но, помимо возбуждения, он видел и холодный расчет: деловитый, острый взгляд женщины, которая думает не только о сиюминутном деле, но и о том, что будет после, о грядущем величии. «Какого же величия она добивается? – думал Ник. – Она всегда так лихорадочно добивалась внимания, и при этом все время остается за сценой… чего же она хочет сейчас?… Ни за что не поверю, что все дело в Лили Грейс».
Только деньги, и это тем вернее, чем уклончивее были ее ответы на его расспросы. Но это могла быть и власть. Но пока было не ясно, на что могла распространяться эта власть.
– Что за черт! – вырвалось у Сибиллы, и Ник невольно проследил за ее взглядом в сторону алтаря.
Они стояли в нефе церкви, бледный голубоватый свет струился на них из-под купола, расписанного золотыми звездами по ярко-синему небу. Окна были из синего стекла с витражами абстрактных форм, напоминающими маленькие взрывы яркого света. Сидений пока еще не было, но алтарь был уже закончен. Он был сделан из мрамора теплого розового оттенка со встроенными вазами для цветов и розовой же мраморной кафедрой с подсвечниками. Возле кафедры стоял высокий мужчина, разглядывающий, запрокинув голову, параболообразный потолок.
– Что случилось? – спросил Чед. Он обежал все внутреннее пространство и вернулся к Сибилле и Нику.
– Ничего, но мы уже все посмотрели, – торопливо сказала Сибилла. – Здесь слишком душно, пошли отсюда.
– Но здесь есть какие-то ступеньки, – возразил Чед. – Давайте посмотрим, куда они ведут. Вот здорово, если бы тут была темница, как в старые времена.
– Нет! – резко возразила Сибилла, но Чед увернулся и побежал по нефу назад к алтарю.
– Чед! – вскрикнула она, и тут человек у алтаря обернулся.
– Сибилла! – удивился он, спускаясь по широким мраморным ступеням и приближаясь к ним. Подойдя поближе, он разглядел Ника и замедлил шаг.
– Я не знал, что ты собираешься кого-то привести, – извинился он и протянул руку. – Карл Стерлинг.
– Ник Филдинг.
Они обменялись рукопожатием.
– Мы уже уезжаем, – пояснила Сибилла. – Я обещала Чеду, что мы покатаемся сегодня на лошадях.
Карл взглянул в сторону алтаря, куда убежал Чед.
– Чед? Это ваш сын? – спросил он Ника. – Я как-то не связывал… Мне кажется, Вал не называла мне фамилии Чеда, когда рассказывала о сыне Сибиллы.
– Карл, нам пора, – Сибилла переминалась с ноги на ногу, готовая сорваться с места. – Позвони мне завтра, если хочешь поговорить со мной о храме.