* * *
В перерывах между работой Валетову нравилось смотреть за тем, как возятся маленькие свиньи. Он никогда не видел вблизи поросят, и сейчас эти симпатичные толстоватые коричневые – странно, он думал, свиньи все серые, – хрюшки умиляли его куда больше, чем в свое время на гражданке маленькие котята или щенята. Эти, по его глубокому убеждению, были куда более симпатичными. Они или спали, или сосали, или возились возле своей огромной мамаши.
Терминатор спокойно воспринял приезд еще одного рыла в недостроенный хлев. Он с утра уминал корыто жрачки, после чего спокойно выползал на солнышко. Мамку же с детьми никуда не выводили, оставляя в загоне. Все просто боялись, что она или бросит своих детей, или же просто-напросто передавит их, пока будет входить и выходить.
Как толком обращаться со свиньями, да еще не так давно опоросившимися, никто и понятия не имел, поэтому решили не рисковать и с места на место Машку, как ее невзначай окрестил Резинкин, не таскали.
* * *
Как ни удивительно, Сизов справлялся с поставкой жрачки солдатам и свиньям не хуже Валетова. Также у него неплохо получалось и посуду мыть. После того как исчез Ануфриев, желтушный дед совсем притих и спокойно ковырялся на отведенном ему фронте работ.
Через пару дней он с трудом поднялся с койки и быстро пошел на улицу. Все услышали гыкающие звуки. Вернулся он обратно к своему лежаку совсем больной и лег, скрючившись и закрывшись фуфайкой.
Простаков сел, не понимая, что творится.
– Ты чего, проблевался, что ли? – поинтересовался он, поднимаясь и подходя к сослуживцу и заботливо оглядывая трясущееся, скорчившееся тело. – Ты че? Жрачка вроде нормальная.
– Ломает его, – разъяснил Фрол. – Слава богу, что я только травкой баловался. Никогда себе ничего не впарывал. Это же охренеть можно.
– И долго он в таком состоянии пробудет? – Резинкин по гражданке также не сталкивался с наркоманами.
Сизов поджал под себя ноги, упер подбородок в колени и, лежа на боку, трясся, словно осенний лист на сухой ветке.
– Мне надо ширнуться, – промычал он сквозь зубы. – Ширнуться надо.
Его голос наводил тоску.
Валетов сморщился и недовольно покачал головой:
– Ну все, мужики, считайте, что мы остались здесь втроем. Тем не менее строительство никто не отменял.
– И че, он так и будет теперь целыми днями лежать? – возмутился Резинкин. – Почему я должен тут за всех вкалывать?
– Молчи! – одернул его гигант. – Я тут за всех пашу, а вы только кирпичики ляпаете кое-как – вся ваша работа. Все я делаю. Так что молчи.
Простаков не на шутку разошелся.
– Ладно, ладно, – успокоил тут же оппонентов Валетов. – Какие дела? Сейчас все пойдем работать. Так и быть, я сейчас за хавкой схожу сам. Не вас же посылать.
– А с этим-то че делать? – кивал головой Простаков на больного.
– Пусть лежит, может, у него шанс появился здесь отлежаться. Глядишь, и отвыкнет от дряни-то.
Фрол не поверил словам Резинкина:
– Он скорее подохнет, чем отвыкнет. Хотя...
Все трое поглядели вниз, на лежащее неподвижно маленькое тело Сизова.
– Ничего, может, и выкрутится. А то его, видишь, наркота вообще зажрала. У него и шансов-то выжить немного. Может, на самом деле отойдет, – говорил Резина, глядя на свалившегося от большой потребы уколоться Сизова.
Успевшая спеться за время службы троица сидела и молча завтракала, а в это время на своем лежаке ворочался и просил ширнуться Сизов.
Резинкин ритмично стучал алюминиевой ложкой по алюминиевой же тарелке, успевая и есть, и говорить:
– Долго еще он так будет охать и ахать? Мы че, всю ночь будем это слушать?
– Еще день не наступил, – ответил Фрол, часто черпая гречневую кашу с маслом. – Может, к вечеру затихнет. Шпындрюк развоняется, что медленно строим. Возьмут, весь взвод пригонят. Кайф обломится.
– Ничего не обломится. Работать будем, – уверенно ответил Алексей. – Сегодня должны рядок положить.
– Рядок? Ты чего? – воскликнул Резинкин. – Ты посмотри, сколько здесь делать. – Он обвел рукою стройплощадку. – Рядок! Смеешься? Мы тут ляжем.
– Не ляжем, – поддержал здоровяка Валетов. – Хорош базарить. Так и быть, я мыть посуду, а вы давайте начинайте.
– Посуду мыть, – передразнил Простаков, – а мне, значит, раствор мешать? Как у тебя быстро запал прошел. То успеем сделать, то пойду посуду мыть.
– Мне еще свиней покормить.
Часа в четыре Простаков зашел навестить больного. Тот лежал в беспамятстве и, как показалось Алексею, с куда более здоровым цветом лица, нежели накануне.
Резинкин вошел следом:
– Слушай, ну че, он будет спать, мы будем работать? Не очень ли это здорово? Может, он просто больным сказался, а? Че за дела?
– Да ты че? – Простаков был удивлен таким отношением к живому человеку. – Он же на самом деле нуждается в наркоте.
– И мне прикажешь теперь идти ее искать? Я не пойду. Пусть он лучше перетерпит. А может, у него и хорошо все, просто лежит здесь, а мы пашем. Я тоже так могу – завалиться и лежать. Могу даже колени к животу поджать.
– А пожелтеть сможешь? – Фрол последовал за остальными и сейчас стоял также рядом с койкой больного.
Сизов услышал голоса над собой, повернулся и открыл глаза.
– Так вот вы какие, солдатские ангелы.
Трое пялились на него сверху вниз.
– Совсем крыша съехала, – поставил диагноз доктор Валетов.
– А, мужики, – простонал он, – я еще не умер. Тогда дайте водички, колодезной. Всего ломает.
– Воды? – Простаков вышел, посмотрел на небо. Солнышко еще высоко, тепло, хорошо. – Сейчас дам воды. Давай только знаешь что? На улицу, на улицу выходи.
– Сдурели, что ли? – продолжал постанывать наркот. – Какую улицу? Я весь в отказе. Дайте водички.
– Сколько тебя ломать будет? – заботливый Валетов склонился над Вовкой.
– Не знаю, пацаны. Говорят, неделю. А через неделю – или в рай, или в ад. Вот так вот.
– Че, помереть можешь? – испугался Резинкин.
– Да нет, не помереть, – едва улыбнулся Сизов. – Или кореша достанут чего-нибудь, или вылечишься.
– Чего, вот прям так сразу?
– Прям сразу не получается, – пыхтел, отвечая на вопросы дедушка. – Накрывать и потом еще будет, но самое сложное – неделю продержаться.
Тут он застонал, снова поджал под себя ноги. Простаков вернулся довольный.
– Ты воды хотел?
– Да, – простонал больной.
– Хорошо, – Алексей подошел к лежаку, поднял на руки высохшего Сизова и понес его на улицу.
– Ты чего делаешь-то? – не понял Валетов. – Ты куда его понес? Ты че, дурак, ну-ка положи его на место!
– Не мешай, сейчас будем лечить.
– Лечить? – простонал Сизов. – Лечить – это хорошо. Только чем вы меня будете тут лечить?
Он снова застонал и скорчился еще больше.
– Да ты не дергайся, – рявкнул на него Алексей, – а то брошу сейчас.
– Бросай, – протянул ослабленный, – мне не будет больно.
Простаков положил тело на траву. Терминатор, стоящий в сторонке, махнул ушами, поглядел тупыми глазками на человечка и едва слышно хрюкнул.
– Во-во, гляди, свинья, че сейчас будет.
Он взял одно ведро, наполненное колодезной водой, и окатил лежащего на земле Сизова. Тот только и успел крикнуть: «А-а!»
Заворочавшись на мокрой траве, он попытался подняться, но тут ему в грудь ударила вторая волна. Окатив из двух ведер наркота, Простаков снова поднял его и понес под полог.
– Давайте, разводите буржуйку. Его надо закутать хорошенько. Будем дерьмо выпаривать из него.
– Ты с ума сошел, – орал возбужденный Валетов. – Он от твоих процедур подохнет! И чего нам потом, всем кобздец?!
– Молодой еще, отойдет, – уверенно отвечал Простаков. – Давай, буржуйку топи. Сейчас около нее положим, пусть парится.
– Ну, ты садист! – в глазах Резинкина мелькали блесточки и восхищения, и ужаса одновременно. – Если бы ты так со мной поступил, я бы... не знаю, что я бы с тобой сделал.
– Молчи, пришибу, – пробурчал Простаков. – Я знаю, че делаю. Давайте, огонь разводите быстро.
Он пододвинул лежак поближе к буржуйке, положил на него мокрого и трясущегося теперь еще и от холода Сизова и стал накрывать всеми имеющимися у них фуфайками.
– К ночи прогреется, нормально будет.
– Ну, ты садист, ну, ты садист, – бормотал Валетов. – Вот если он сдохнет, ты че? А вот если воспаление легких? Да ты че? Да это отек легких, это ж все, ему – кранты, нам – кобздец. Да ты че?
– Кончай причитать, как баба. – Простаков поглядел на трясущегося Сизова. – Ничего, нормально, будет жить.
– С чего это ты взял, что жить будет? Вдруг сдохнет?
– Б-у-у-ду! – завыло из-под фуфаек.
Огонь заполыхал в буржуйке.
* * *
Утром первым со своего лежака поднялся Простаков. На этот раз досочки под ним уже не сместились, так как были прибиты по указанию неформального старшего Валетова. Его всю ночь мучили сомнения по поводу совершенного им поступка, и он испытывал опасения за здоровье Сизова.
Время от времени он просыпался ночью, открывал глаза и смотрел на укутанный в фуфайки небольшой комок, который лежал рядом с горящей буржуйкой. Сейчас он сел, спустил ноги вниз, сунул их в сапоги и только затем отметил, что место лежки Вовы Сизова опустело. Желтушный куда-то двинул.