За эту самую несвободу Гуль и обругал себя. Мысленно. Искоса поглядел на капитана и качнул головой. Вероятно, Володя выдумывал сейчас некую оправдывающую философию – для себя и для здешнего мира. И в конце концов наверняка выдумает. Кто ищет, тот найдет. Но спросите-ка проще: кому это надо, когда ты в строю?… Тебе? Или шеренгам шагающих?… Да никому это не надо! Просто кучей сподручнее бить, а в одиночку труднее защищаться. Вот и вся философия. Стадо всегда сильнее одиночки и всегда бессовестней. Потому что совесть общества – миф. Совесть у каждого своя, а общество живет кодексом. И это в лучшем случае!..
– Ты замечал, какая здесь тишина? – Капитан издал нервный смешок. – Молиться хочется, а не стрелять.
Гуль передернул плечом. Как бы то ни было, но выбрались они сюда именно пострелять, и он впервые с пугливым интересом прищурился на свой автомат.
Если в первом отделении на стене висит ружье, значит дело пахнет керосином. Что-нибудь да жахнет, кто-нибудь да рухнет, цепляясь пальцами за скатерть, за стены и за мебель. А насчет тишины капитан прав. Тишина, что называется, настоящая, без примесей и добавок. Этакая гигантская сурдокамера. Ни ветра, ни дождей, ни птиц. Последние, впрочем, тоже могли здесь рано или поздно объявиться. И почему нет? Чем, скажите, пернатые лучше людей?… Только вот будут ли они тут петь? Или потеряют голос, как люди теряют нюх?
Споткнувшись, Гуль чуть было не растянулся, но Володя вовремя поддержал его. С тех пор, как они попали сюда, Гуль не раз задавался вопросом, что же такое стряслось с их обонянием. Оно не ухудшилось и не обострилось, оно попросту пропало. Дыша через нос, они абсолютно ничего не чувствовали. Воздух, если это был воздух, стал стерилен и безвкусен. А было бы интересно принюхаться к здешней атмосфере. Чем могла пахнуть эта живая, сама собой передвигающаяся сурдокамера? Расплавленным золотом? Ртутью?… А может, это и хорошо, что они ничего не ощущают? Не всякие миазмы приятны…
Впереди произошла какая-то заминка. По колонне – от головы к хвосту полетел тревожный шепоток. Что-то он, по всей видимости, означал. Что-то очень важное, потому что люди вдруг побежали. Рядом с капитаном возник Пол Монти – как всегда легкий и быстрый, сияющий белозубой улыбкой.
– Вперед, парни! Через двести шагов котловина. Там они, субчики, и сидят! Смотрите на других и вовремя жмите курки.
И снова заработал принцип стадного послушания. Ни Гуль, ни Володя и не пытались возражать. Разворачиваясь в неровную цепь, отряд стремительно скатывался к указанной цели. Пупурчатый рельеф временами дробил их, разводя в стороны и снова смыкал в единую группу. Капитан куда-то пропал. Теперь рядом с Гулем бежали Фергюсон и Сван. Виляя между валунов, перепрыгивая через встречные трещины, они добрались наконец до края котловины.
Земля обрывалась гладко и круто. О том, чтобы по-человечески спуститься в этом месте, нечего было и думать. Гуль прикинул на глаз и ахнул: – высота шестиэтажного дома, не меньше. Только не вверх, а вниз. Впрочем, времени на раздумия не оставалось. Вернее, им его не дали. Хлопнул заполошный выстрел, и далеко внизу забегали, засуетились фигурки людей. Наступающих колонистов заметили.
Вскинув к плечу автоматическую винтовку, Сван дал несколько прицельных очередей и, плюхнувшись спиной на кромку обрыва, лихо соскользнул вниз. За ним последовал Фергюсон. Кругом вовсю уже громыхала стрельба, и только Гуль все еще оставался выключенным из общих событий. Пересилив себя, он с опаской перевалился через край и с отчаянием обреченного толкнулся руками.
А далее Гуль с удивлением убедился, что скольжение получалось совершенно безопасным. Задохнувшись от скорости, он вспомнил на миг детство и ледяные зимние горки. Все повторялось… Через пару секунд он стоял уже внизу, с сомнением взирая на головокружительный склон, с которого он только что скатился. Притопнув и убедившись, что все цело, с автоматом наперевес, Гуль бросился за убежавшими далеко вперед.
Минуя высокую, смахивающую чем-то на бочку скалу, на мгновение задержался. Здесь лежало чье-то тело. Даже не разглядывая, тут же вспомнил. Землистое лицо, шепелявая речь – Чен! Это был несомненно он!.. Гуль поспешил дальше.
Еще одно тело. На этот раз Трап. Чужой Трап… В спешке Гуль не заметил промелькнувшего нюанса, не заметил, с какой легкостью, почти не задумываясь, записал лежащего в «чужие». Вероятно, было все-таки некое скрытое отличие
– Ты знаешь, я мог бы пожалуй дружить с самим собой, – признался он. – И, пожалуй, был бы счастлив такой дружбой.
Пальцами помассировав шею, Гуль хрипло спросил:
– А может, тебе было бы скучно? С самим собой? Как ни крути, ничего нового: одни и те же мысли, одно и то же настроение.
– Да нет же! – с жаром воскликнул Володя. – Я задавал себе этот вопрос. Нет, Гуль! Мы ведь никогда себя толком не знали. А в каждом из нас – бездна, бесконечность, на познание которой может уйти вся жизнь. А это не может быть скучным. Все, что напридумывало человечество, так или иначе крутится вокруг людей. Философия, искусство, политика… Нам и космос, вероятно, нужен только для того, чтобы взглянуть оттуда на самих себя. В сущности ничто другое нас никогда не интересовало. Тысячелетия мы раскручивали один и тот же волчок, а он то и дело заваливался. Это не от простого, Гуль. Это не может быть от простого. Все наши нескладности как раз оттого, что слишком уж много в нас всего понапичкано, и, возможно, двойники – тот самый шанс, что позволит кому-то излечиться при жизни. Понимаешь?… Я чувствую здесь УМ, Гуль, чужой и невероятно мощный, бросающий нам даже не соломинку, а целый канат. Надо только увидеть его и воспользоваться им.
– Почему же мы не видим?
– Да потому что стреляем в самих себя! – прошептал капитан. – И мы с тобой ТОЖЕ могли выстрелить!
– Но ведь не выстрелили?
– По случайности!.. Там, – капитан указал в сторону пещер, – лежит еще один наш добрый знакомый: Ригги. И догадываешься, кто его? Он же сам. Сам себе в ногу и сам себе в висок. Теперь ты понимаешь, о чем я?… Мы не только не принимаем двойников, мы испытываем к ним особую ненависть, мы их боимся, как свидетелей того неведомого, что у каждого из нас на душе. И потому убиваем с особым азартам, как убивали бы смертельнейших из врагов.
– Они не умрут, – упрямо пробубнил Гуль. – Ты же знаешь, здесь не умирают.
Капитан устало посмотрел на него. Взгляд его отражал старческую усталость.
– Умирают, Гуль. Еще как умирают… И ты, и я – все мы так или иначе обратимся здесь в каинов.
– Только не надо про всех! – рассердился Гуль. – Каины, авели, всеобщее братство… Знакомо до зубной боли! В конце концов я никого не убивал и убивать не собираюсь. Прибереги красноречие для тех, кто заслуживает этого. Например, для Пилберга. Он такому собеседнику только обрадуется. А я, если ты припомнишь, конечно, предлагал кое-что другое.
– Уйти отсюда?
– Да уйти!
– Но куда, Гуль? – капитан произнес это таким пустым и безжизненным голосом, что вся злость Гуля моментально испарилась.
– Домой, Володя, – быстро и суетливо заговорил он, – на родину. Нам же есть куда идти… Они же не искали как следует! Им все равно! Что здесь, что там…
– Иди, Гуль. Если хочешь, ищи. Я не верю, что отсюда можно выбраться. А теперь уже и не очень понимаю, нужно ли вообще отсюда уходить.
– Но почему?! – Гуль стиснул пальцами собственное колено. Какого черта ты здесь забыл?
– Не здесь, – вяло улыбнувшись, капитан коснулся своей груди. – Вот здесь, Гуль… Что-то произошло с моими географическими понятиями. Мне уже все равно, где я буду находиться. Там или тут…
– Я тебя не понимаю.
– Я сам себя не понимаю. Но возвращаться не хочу.
Ослепнув от внезапной догадки, Гуль сипло предположил:
– Уж не собираешься ли ты отправиться к Мудрецам?… Володя! – Гуль встревоженно засуетился. – Володька, это же смешно, в конце концов! Просто чушь собачья!.. Что ты знаешь о них? Ровным счетом ничего!.. Да погоди же ты!..
Не произнося ни звука, Володя поднялся и, сделав шаг, скрылся за густой клубящийся пеленой. Гуль метнулся за ним, но ударился о твердую поверхность и упал. Стиснув рукоять автомата, свирепо ткнул кулаком в туманное пространство. Он не понимал, как мог пройти здесь капитан. В метре от его ног поднималась высокая скала. Багровый мирок снова подбросил ему один из своих фокусов. Вскипающий пузырями воздух закручивался в непродолжительные смерчи, дымчатые нити вились перед глазами. Вытянув руки, Гуль осторожно двинулся вдоль скалы. Ноги ступали в невидимое, и каждую секунду он ждал, что сорвется в притаившуюся пропасть или нечто подлое, болезненно-острое, прицелившись, ударит из тумана в лицо. Мучительное, по-черепашьи медленное движение напомнило о давнем, когда он, юный пионер, нырял в торфяную муть старого карьера. Все происходило точно также. Руки гребками проталкивали вглубь, а на ум приходили мысли о холодных течениях, о ветвистых корягах, об утопленниках. Он так и не достал дна, хотя