Пол на минуту задумался.
– Может быть, и так… Хотя вряд ли. Мне все-таки чудится, что она одна такая. То есть на глубине их, может, и сотни, но сюда выбралась какая-нибудь заблудшая. Или, может, наоборот самая умная и чуткая. Как здесь случилась первая чепуха с испытаниями, так она и навострила слух. Может, этих твоих изотопов у них там на всех нехватка? А тут – даром ешь.
– Мда… Ядерная война для них вроде торта со взбитыми сливками.
– А если они ринутся всем скопом? Как пчелы. Одна полетала и разнесла весть…
– Ну тебя с такими мыслями, – Пол закряхтел, пытаясь достать пятерней спину. – Для этого надо, чтобы третья мировая стряслась. Куда им всем на один полигон? Одной-то места едва хватило.
– А вдруг ей что другое нужно? Чего ради вы зациклились на одной радиации?
– Ничего себе! – Пол удивился. – А что же ей еще надо? Считай сам! Три полигона у нас, один у вас – и везде ядерное оружие. Проф рассказывал о резком снижении уровня радиации. Первый-то раз им было не до того, а потом уже следили. В общем, как только каракатица показывалась на поверхности, все эти альфа, бета и гамма – словно кто пылесосом начинал подсасывать.
– Загадка, – пробормотал Володя. Гуль искоса взглянул на него. Капитан сидел без шапки, простоволосый, весь какой-то обмякший, совершенно не похожий на военного. Уставясь в пространство перед собой, он нервно сплетал и расплетал тонкие пальцы, о чем-то сосредоточенно размышлял. И впервые Гуль подумал, что в детстве капитан, должно быть, посещал музыкальную школу. По классу фортепьяно или скрипки. Очень уж были у него музыкальные пальцы.
Гуль повернулся к американцу и поинтересовался:
– Ты я вижу профессору в рот смотришь. Проф рассказывал… Проф говорил… А что он, к примеру, рассказывал насчет скорого возвращения?
– Это куда же еще?
– Куда, куда… Домой, разумеется.
– Домой? – Пол озадаченно потер лоб. – Разве это возможно?
– Понятно… – Стиснув зубы, Гуль отвернулся. Не стоило и спрашивать. Он ведь в достаточной мере уже прочувствовал здешнюю атмосферу. Все они так или иначе свыклись со своим нынешним существованием. Кое-кто, вероятно, и думать забыл про родные места. Да и чего ради? Ригги стал здесь мастером номер один, Пол Монти выбился в разведчики, рыская по округе и узнавая все раньше других, Сван без устали заигрывал с медсестрами, Пилберг просто и скромно правил. Здесь не было обездоленных. Холод и голод колонистам не угрожал. Угрожали только двойники, но опять же не смертью, – только ее видимостью. Так или иначе в силу сложившихся обстоятельств каждый превратился в величину. И даже Фергюсон – этот едкий невзрачный человечек, которого в прежней жизни скорее всего не замечали вовсе, теперь мог вволю поязвить, позволяя себе спор с самим профессором. Наверное, грех было жаловаться и женщинам. На каждую из дам внезависимости от достоинств приходилось по полтора кавалера. Вот и выходило по всему, что этим людям не на что было жаловаться. По большому счету они ничего не потеряли. Их не тянуло назад…
– Он что, женат? – спросил Пол у Володи. Спросил почему-то вполголоса.
– По-моему, нет.
– Тогда чего он?… – Пол в растерянности изобразил рукой нечто, напоминающее скрипичный ключ. – Ясно же: дорога назад заказана. Сиди и не трепыхайся, – Пол рассмеялся, но его никто не поддержал. Умолкнув, он покрутил головой.
– Что-то вы, парни, не о том думаете… Нет, в самом деле! Я бы понял, если жена, дети или наследство в пару миллионов. А если нет? Чего ж туда рваться?
– У каждого свои причины, – уклончиво заметил Володя. Он тоже несколько посмурнел.
– Знаю я ваши причины, – Пол дернул Гуля за рукав. – Ты давай не молчи. Не хватает чего, говори прямо. Мы же люди, прислушаемся. Придумаем что-нибудь.
– Отстань, – вяло огрызнулся Гуль.
– Вот непутевый! Или считаешь, что здесь тебя не поймут? Одна бестолочь кругом?
– Угадал. Именно так я и считаю.
– Характерец!.. Как у Фергюсона! – Пол хмыкнул, с наслаждением потянулся всем телом. Кости у него звучно хрустнули. – Все равно привыкнешь, малыш, никуда не денешься. Да и чего не привыкнуть? Жратва есть, крыша над головой – плохонькая, но имеется. С женщинами, правда, сложнее, но это уж кому как. Ферги, понятное дело, мается, но ты… – Пол подался к Гулю, и лицо его приняло плутоватое выражение. – А вот тебе тосковать стыдно. Это уж я по секрету, как своему первенцу. Как-никак я тебя нашел… В общем испанка наша глаз на тебя положила. Из-за тебя и Свану на порог указала. Видел, какой он дерганый в последнее время? В общем шансы твои верные. Главное тут – не тянуть резину и действовать смелее. Слышишь меня, нет?
Гуль не ответил, но помимо воли образ улыбчивой говорливой Милиты всплыл перед глазами. Не такое это простое дело – холодно выдержать сообщение о том, что кому-то нравишься. Все равно что-то внутри начинает таять и подается навстречу. А если тот, кому нравишься, тоже тебе небезразличен, то и вовсе затевается какая-то душевная кутерьма. Вроде той суеты, что затевается в доме, готовящемся к празднику.
Пол тем временем, лежа на спине и забросив ногу на ногу, принялся разглагольствовать на тему вечного, разлагая это вечное на составные и расставляя в строгом порядке – по ранжиру и по степени важности.
– Я, парни, о любви думаю так: она, конечно, загадка и все такое, но если взглянуть правде в глаза, то все тут яснее ясного. Люди – твари эгоистичные и во все времена любили только самих себя. Поэтому и подбираем себе подобных. Возьмите любую парочку – что он, что она. Или оба курносые, или оба рыжие. Вот и ты на Милиту чем-то похож. Проф между прочим считает, что ты грузин.
– Много он понимает ваш проф, – пробурчал Гуль. Сердце его гулко и неровно билось. Какого черта он все это выслушивает?!
– Решать тебе, малыш, хотя я бы на твоем месте не раздумывал. И время как раз спокойное, подходящее. Двойники уже который день не тревожат.
Сделав над собой усилие, Гуль задал вопрос, который в данный момент интересовал его менее всего:
– Что ты знаешь о двойниках, Пол?
– О двойниках?… А чего о них знать? Нечисть, вот и все. Ходят в наших шкурах, а живут, как звери, в пещерах. Видел я пару раз их логово…
Володя пошевелился.
– Пилберг говорил что-то о дроблении. Не зря же вы называете их двойниками? Может, они такие же, как мы?
– Такие же?… – Пол усмехнулся. – Спроси вон у Гуля, какие они. Он-то видел, как эти подонки вколачивали в меня пули. Ну, да вы еще насмотритесь на них. Помню, поначалу мы тоже все бегали, ползали по скалам, выход пытались искать, а как напоролись на них, так и перестали бегать. Угомонились.
– Нелепо все это, – капитан в задумчивости глядел вдаль.
– Кстати, вон на том гребне – не один ли из них?
Перевернувшись, Пол сгреб пятерней карабин, рывком высунулся из-за камней. Гуль тоже посмотрел в указанном направлении. Шагах в трехстах от них, на перевале торчала одинокая фигурка.
– Сюда бы мой бинокль, – пожалел Володя.
– Свои все здесь, так что бинокль ни к чему, – Пол осторожно выдвинул перед собой ствол карабина.
– Подожди! Мы же не знаем, чего он хочет.
– Что ты говоришь! – насмешливо произнес Пол. – Ей богу, я расплачусь, если попаду…
Карабин вздрогнул в его руках, по ушам хлестнуло выстрелом. Далекая фигурка на перевале покачнулась и упала.
– Зачем?! – глухо проговорил капитан. Лицо его побледнело. – Зачем ты это сделал?
Пол холодно улыбнулся. В узких щелочках его глаз играло злое пламя.
– Ты еще простишь мне этот грех, парень. И сам сумеешь ответить на свой вопрос, когда словишь от них парочку-другую пуль. А еще я скажу тебе вот что: мне плевать, кто это был. Здесь всюду одна видимость. Сомневаешься или нет, – стреляй. Зуул был хорошим парнем, но однажды ушел в горы и вернулся тронутым. Что-то Мудрецы сотворили с ним. Он нес такую околесицу, что пришлось спровадить его. Иначе он сманил бы за собой еще кого-нибудь. Доверчивость здесь не в почете, а он был чересчур доверчивым. Поэтому Мудрецы так легко справились с ним. А с двойниками у нас война. Тут уж все в открытую. так сказать, кто кого. Кроме того напомню тебе, что затем мы здесь и сидим, чтобы не подпустить к лагерю ни одной живой души. Для того и пароль каждый день меняем.
Володя пристально смотрел на говорившего. В некотором замешательстве перевел взгляд на Гуля, словно обращался к нему за поддержкой. Было видно, что ему тяжело и он не принимает сказанного Полом. Гуль молча пожал плечами. Чем он мог ему помочь? Он уже видел, как здесь убивают, и внутренне смирился с этим, хотя далось ему это непросто. Но, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезут.
Пол однако по-своему объяснил их взгляды. И, шлепнув по прикладу винтовки, вздохнул.
– Ни черта вы, ребятки, еще не понимаете. Ни богу, ни дьяволу неведомо, что сотворила с нами эта тварь. Проф как-то болтал, что заглоти каракатица какое-нибудь кладбище, и по горам пойдут шастать полуистлевшие мертвецы. Что вы об этом скажете, а?… Укладывается это в ваших красивых головках? А если нет, так чего цепляться за старое?… – он повторно вздохнул. – Я-то знаю, что вам нужно. Один хороший оглушительный бой. На войне человек быстро взрослеет, – слыхали про такое? Это оттого, что он начинает соображать раз в десять быстрее. Вот и вы сообразили бы, что к чему.
– Я бы очень хотел этого, – тихо проговорил Володя, – сообразить, что к чему…
«Глупец! – Мысленно буркнул Гуль. – Сообразить что к чему…»
Отчего-то особенно остро почувствовалась разливающаяся под сердцем пустота. Трещинка, пролегшая между ним и Володей, ширилась, мало-помалу превращаясь в пропасть. Одиночество приближалось чеканной поступью.
Один. Совершенно один…
Подобно утопающему Гуль ухватился за последнее, что у него оставалось. Припомнив сегодняшний сон, попытался отчетливее прорисовать в памяти пруд, бамбуковую удочку и отца, но ничего не получилось. Этой своей насильственной попыткой оживить память он только испортил дело. Лиловый туман накрыл родные тени, завис над водой, пряча берега и пруд. Воображение предавало хозяина. Посреди знакомого пруда сами собой встопорщились скалы, а лицо отца на глазах менялось, становясь все более похожим на лицо Пилберга. Приветственно подняв руку, профессор язвительно улыбался.
– Ты хочешь увидеть меня, сынок? В самом деле?
Дрожащей ладонью Гуль поспешил прикрыть глаза. Видение погасло.
Глава 6
Ему снова снился дом. Он был в этом уверен. Иначе бы не возникло это теплое, полное сентиментальной неги чувство. Почему человек редко помнит сны? Наверное, чтобы жить…
Стоило Гулю оторвать голову от скатанного в валик полушубка, как дымчатой змейкой сновидения скользнули в глубину сознания и найдя там тайную прореху, вспыхнули серебристыми извивами и исчезли. Осталась лишь слепая неосознанная радость, остался энергетический заряд, придающий тонус телу и душе.
Весь этот день Гуль был сильным. О чем-то небрежно заговаривал за обедом с Пилбергом, великодушно прощал Фергюсону все его колкости и даже в конце застолья решился немного поболтать с Милитой, хотя черные блестящие глаза смотрели, не моргая, со значением, – а сколько помнил себя Гуль, именно таких глаз он и боялся. В горле пересыхало после каждого слова, неловкие руки норовили сшибить со стола посуду, и все же он находил в себе силы вовремя кивать, произносить более или менее длинные фразы, сопровождая их улыбками и неуклюжими жестами.
Рядом с беседующими сидела подружка Трапа, Барбара. Она тоже о чем-то без конца тараторила, но Гуль никак не мог понять, о чем же она все-таки рассказывала. Всякий раз, когда ему приходилось бросать в ее сторону вежливые взгляды, что-то немедленно происходило со зрением. Впору опять было заподозрить местные оптические фокусы. Он видел вместо девушки белесое размазанное пятно с ехидными лепестками губ и зелеными светлячками глаз. Капризным ребенком взор тянулся к Милите, и тотчас видимое приобретало ясные очертания – ясные настолько, что у него перехватывало дыхание. К счастью, их вовремя разлучили. Иначе неизвестно, чем бы это все завершилось. Пилберг объявил очередную Охоту, и поселенцы с энтузиазмом включились сначала в ее обсуждение, а затем и подготовку.
В сущности вся подготовка заключалась только в тщательном осмотре оружия. Забирали практически весь боезапас колонии. Женщин оставляли в лагере с тремя винтовками. Долгих сборов здесь не знали. Все происходило стремительно, и вконец одурманенный Гуль пришел в себя только тогда, когда под предводительством Пилберга отряд из девятерых мужчин оставил территорию поселка, вторгшись в край гор и туманных сюрпризов.
* * *
Шли быстро, стараясь не шуметь, вытянувшись в неровную цепочку. Монти держал слово. Он обещал вывести людей точно на группировку Чена, и по мере продвижения охотники все больше убеждались в том, что местность он знает превосходно. Они почти не петляли.
Справа и слева тянулся все тот же однообразный ландшафт, и все же было ясно, что забрались они достаточно высоко. Постепенно отходя от внутреннего размягченного состояния, Гуль чаще начинал оглядываться. Они ни разу еще не спускались. Весь путь оказался сплошным подъемом. С запозданием он осознал причину возникшего беспокойства.
Сверхгравитация!..
Вот оно что! Профессор говорил как-то о физических размерах каракатицы – километра два в диаметре и пять-шесть в длину. Это совсем немного. Даже по земным меркам. Значит, подобно мухам, они двигались уже по вертикали!..
Гуль подумал о каменном далеком небе. Еще немного и, может быть, фрагментом этого самого неба станет их маленький шанхайчик. Он поневоле задрал голову. Кто там из них глядит сейчас вверх? Барбара или Катарина? А может, пышнотелая ленивая Жанна, одновременно питающая симпатии и к Ригги, и к маленькому Ферги? Интересно, что нашла она в последнем? Или в язвительности тоже кроется своя красота? Если привлекательна грубая и мохнатая сила, то почему бы не стать привлекательным ехидству?…
Гуль намеренно обошел имя Милиты стороной. Все, что было связано с девушкой, он оконтурил незримой чертой, превратив в подобие заповедника… Сзади его нагнал капитан.
– Ну и как? Что ты обо всем этом думаешь? – поинтересовался он.
Гуль искоса взглянул на него.
– Ты о чем?
– Разумеется, об Охоте, – Володя сосредоточенно смотрел под ноги. – Не нравится мне все это. Нас тут, может быть, всего тридцать или сорок человек, а мы выслеживаем друг друга, точно дикие звери.
– А мы и есть дикие звери. Читай Чарльза Дарвина.
– Ты говоришь и за себя?
– При чем тут я? Охота – не моя затея. Пилберг предложил, все поддержали.
– И ты считаешь это нормальным?
– Надо же им чем-то заниматься.
– Значит, всему виной – скука? – капитан нахмурился. – Хотя я понимаю… Профессор о том же говорил. Мы ведь всего-навсего частица человечества – и частица, наверное, не самая лучшая. Не ученые и не художники.
– Вот именно – не ученые и не художники. Поэтому чего ты хочешь?
– Да так… Тошно просто. Получается, что все наше мировоззрение строится на войне.
Гулю стало отчего-то жаль капитана. Ему казалось, он читает мысли приятеля. Все-таки кое в чем они были удивительно похожи. Как и Гуль, Володя оставался честен перед самим собой, яростно противясь обстоятельствам, не принимая того, что не хотелось принимать. И тем не менее оба вынуждены были отступать. Правда, пути отступлений они выбрали разные. Володя соглашался остаться и потому переиначивал себя, с терпением изучая мир, к которому следовало так или иначе привыкнуть. За старое он цеплялся скорее по инерции, шаг за шагом отдаляясь от Гуля. Ступив на канат, он словно собирался с духом, готовясь окончательно выпустить из рук последнюю опору. Гуль же выбрал для себя бегство. Он отвергал этот мир, как голодающий отвергает пищу, зная, что она не пойдет ему впрок. И если капитан ломал голову, пытаясь распознать подоплеку того или иного явления, Гуль загружал себя совершенно иными задачами. Перебирая в уме увиденное и услышанное, он словно пересыпал из горсти в горсть серые невзрачные зернышки фактов, силясь угадать среди них тот единственный, что подсказал бы дорогу домой, на волю. Ему тоже не нравилось затеваемое мероприятие, но он и не вызывался волонтером. Собственно говоря, он и сам не знал, зачем поплелся вместе со всеми. Сработала очевидно идиотская тяга к кучности. Так сказать, принцип несвободы от общества.