Гуль заставил себя переменить положение ног, рассеянно скрестил на груди руки. Еще один самообман, внушение себе и окружающим собственной мнимой значимости. Живой обязан жить, и это должно проявляться внешне – в словах, в жестах, в том же положении ног.
Вяло и отдаленно Гуль подивился пришедшим на ум мыслям. Никогда прежде ни о чем подобном он не думал. Откуда же такие перемены? И к добру ли? С некоторым удовольствием он ощутил, как встрепенувшейся рыбешкой закопошилась под черепом логика, и все разом стало чуть проще. За спиной протянулся нелегкий день, – этим и следовало истолковывать странное его состояние. Вдобавок ко всему еще и этот ужасный выстрел…
Однако до чего спокойно колонисты восприняли выходку Пилберга! Или подобное происходило не впервые?
Нахмурившись, Гуль подумал о собственном отношении к происшествию. Ничего определенного в нем не родилось. Вспышка удивления, некоторый интерес к профу и более ничего. Полная индифферентность… А в общем – что случилось, то случилось, и незачем более ломать голову. Разумнее дождаться ночи, потому что с нею явится и забвение. Переживания дня, горячие и колючие, расползутся по бесчисленным нишам и укромным окопам, схоронившись и поджавшись, перенесутся в область воспоминаний. Без сомнения ночь – величайший лекарь. Она вершит то, что не под силу искуснейшим из эскулапов. Без нее люди сходили бы с ума еще в раннем младенчестве. Жизнь можно усваивать лишь порциями. Ночь приближает смерть, но отдаляет сумасшествие. И на том ей спасибо. Да и что она может, если благополучие с самим собой – первый и единственный признак истинного здоровья, если нетерпимость есть зло, а терпимость – попустительство и в конечном счете – то же зло? Как ни вертись, выход один – сумасшествие. Тот ум, что подарен нам природой, ужасающе бессилен. Чтобы вырваться из клетки, прутья приходится ломать. По счастью, это возможно и дарованных той же природой предохранителей не так уж много. К совершеннолетию человек пережигает все до единого. Если, конечно, не зарывается в ил и не пытается летать. Оно и понятно. Зудливые инстинкты принуждают жить – и жить в полную силу, и мы пытаемся приноровиться к тому, к чему приноровиться невозможно, достраивая себя подобно рапане, планомерно подменяя окружающую действительность приятными иллюзиями и розовым благообразием. Это единственное, что нам остается. И единственное, что видится…
Гуль тряхнул головой, и мысли, смешались, неожиданным образом выстроившись в отчетливую фразу: «Можно довольствоваться иллюзиями и оставаться человеком, а можно пойти и дальше. Например… Например, стать Мудрецом…» Встревоженно Гуль потянулся к вискам. Торопливо встал из-за стола. Конечно! Теперь он знал, откуда у него такие мысли. Это снова были
* * *
Хотите снять нервное напряжение, встаньте под ледяной душ или выжмите пудовую гирю столько раз, сколько сумеете. Тем самым будет уничтожен избыток неконтролируемой энергии, а вы таким образом добьетесь релаксации с желаемым облегчением. Психика – вещь тонкая, и перегревы для нее опасны.
Увы, здесь не водилось ни воды, ни гирь. Руки у Гуля тряслись, как у больного старика, и в возбуждении он почти не замечал дороги. Прыжком перемахнув через высокий валун, он зацепился ногой о камень и, растянувшись на земле, хрипло рассмеялся.
Отсюда можно было выбраться! Можно!..
Зуул объяснил каким образом это претворить в жизнь. Все оказалось проще простого, и Гулю хотелось кричать об этом во все горло, кричать так, чтобы задрожали багровые горы и на одно-единственное мгновение стало тошно гигантскому радиоактивному слизняку. Теперь уж им недолго терпеть друг друга!
Поднявшись, Гуль потер ушибленное колено и на минуту задумался. Могло ли получиться так, что Зуул обманул его? Словно отвечая самому себе, покачал головой. Нет, в обман Мудреца не верилось. Этот человек с телом оголодавшего подростка внушал уважение даже тогда, когда молчал. Говорил же он о вещах достаточно сложных, но языком
Чем-то обсуждаемая тема перекликалась с рассказом Зуула, и Гуль сделал еще один шаг по направлению к террасе.
Или это неспроста? Очевидная общность тем и мыслей? Гуль нахмурился. Сидит себе бедный Пилберг – властный и ненавидящий, не подозревая, что все его самые светлые озарения
– всего лишь нашептывания злейших врагов колонии. Не знает он и того, что рано или поздно