– Послушай! Но разве человек с сущностью фламенги может быть внушаем?
– Да, и чрезвычайно. Потому что у такого получе-ловека-полуфламенги высоко развито воображение, интуиция, ясновидение. Поэтому они беззащитны даже перед обычным гипнотизером. Не говоря уже о маге.
– Я не могу поверить, что тут замешана магия, колдовство и прочая чушь. То, что на самом деле является досужей выдумкой и исторической фальсификацией, не может работать. Не может убивать.
– Может, как видишь, – резковато ответила фламенга.
– Хорошо, я верю тебе. Но я не могу понять одного: мотивов уничтожения девочек-фламенг. Неужели лишь потому, что они имеют отношение к вашей расе, их убивали?
– Такое возможно, – сказала Фрида. Встала с кресла, принялась расхаживать по комнате. Свечи бросали на ее серебряное тело тревожные блики. – Мило того. Скорее всего, это единственная причина убийства. Меня смущает не это.
– А что?
– Лариса, ты сама долгое время была убийцей. Подумай с точки зрения убийцы, что здесь не так.
Лариса помолчала, разглядывая причудливые искрящиеся грани пустого бокала. Затем сказала:
– С точки зрения убийцы эти убийства чересчур… вычурны. Продуманы. Нечеловечески идеальны. Подвергнуть жертву психическому воздействию, чтобы она сама лишила себя жизни… На это способен слишком талантливый и слишком осторожный убийца. И при этом стопроцентно уверенный в себе – он не сомневался, что его внушение сыграет на девочках, как на музыкальных инструментах. Я не только была убийцей, я хорошо знала мир убийц. И могу сказать одно: такое не мог совершить человек.
– Вот здесь, моя милая Лара, ты попала в яблочко. Я тоже считаю и даже более чем уверена, что убийца – не человек. Хотя выглядит он как человек. В своем обычном состоянии.
– Морфер? – дрогнувшим голосом спросила Лариса. – Но ведь их больше нет, они, как бы это выразиться, сошли со сцены…
– Морферы тут ни при чем, вообще забудь о них. Вряд ли им суждено возвратиться, этот мир переживет их потерю. Убийца – маг, я готова поклясться в этом.
– Маг?
– То есть существо, абсолютно уверовавшее в магию, сделавшее ее реальной и овладевшее ею. Такое существо уже не может считаться человеком, согласись. В нем нет ничего человеческого. Магия, и больше ничего.
– Я никогда не видела воочию магов или ведьм. Потому соглашусь с тобой. Но скажи, Фрида…
– Да?
– А ты не рассматриваешь такой версии, что в гибели девочек-фламенг повинна такая же фламенга?
– Это исключено, – отрезала Фрида.
– А я бы не стала говорить столь категорично! – воскликнула Лариса. – Я не могу до конца поверить в то, что какие-то люди возомнили себя чародеями и решили бороться за мировое господство, начиная при этом с убийства ни в чем не повинных детей-фламенг. Откуда, допустим, пресловутые маги могут знать о существовании расы фламенг вообще? Разве вы афишируете свое бытие на земле?!
– Тут ты права. О расе фламенг знают лишь те, кому фламенги позволили это узнать.
– Вот!..
– Но может случиться всякое. Наверняка существуют любопытствующие личности (назовем их так), которым судьба подкинула фактик-другой: о том, что есть на земле те, чья сущность – невещественное пламя: о том, что человек – вовсе не венец творения, а побочный продукт евгенических экспериментов по межмолекулярным связям морферов и фламенг…
– Что? – переспросила Лариса. – Человечество – побочный продукт по скрещиванию морферов и фламенг?
– Не совсем… – медленно протянула Фрида. – Постой-ка. Меня, что называется, осенило.
– Да?
Фрида заговорила, словно с трудом подбирая слова:
– Я тут перед тобой вела долгие речи о том, что магии в действительности не существует, что маги – просто фантазеры и выдумщики с хорошо развитым воображением, и потому… Лариса, я была неправа.
– То есть?
– Не маги существуют потому, что есть магия, а магия реальна потому, что есть маги. И знаешь, кто они, эти маги, ведьмы, ясновидцы? Они и есть удачный результат скрещивания морферов и фламенг! Как я раньше этого не могла понять! Ведь знание об этом буквально лежало на поверхности! О, как все просто и как сложно!
– Но тогда… Зачем какому-то магу, потомку фламенг и морферов, убивать фламенг, своих единокровных? Точнее, единосущных…
– Мы не единосущны, – отрезала фламенга. – Они – другой вид. И, каким-то образом узнав о нас, они использовали это знание во зло.
– И что же?
– А то, что получивший такое знание может здраво и толково рассудить, что фламенги опасны человечеству. И не только человечеству, но и той его части, что получила ирреальную, то есть магическую, сущность. Впрочем, и морферы при таком рассуждении опасны.
– Ну, с морферами разобрались вы сами.
– Да. Но теперь кто-то жаждет разобраться с нами. И мне это не нравится.
– Мне тоже не нравится, когда детей толкают на смерть. Какими бы эти дети ни были.
– Самое страшное, что это только начало, Лариса. И самое печальное то, что я не знаю, каким будет продолжение.
Они помолчали.
– Что ты намерена предпринять? – спросила Лариса.
– Найти убийцу. И – выяснить, кто стоит за ним. Если это возможно.
– Как ты собираешься это сделать?
– Стать магом.
– Что?!
– Ведьмой, волшебницей, колдуньей, как это у них называется. Внедриться в эту магическую паути-ну. Подергать кое-какие ниточки. Слушать. Смотреть. Анализировать.
– Фрида…
– Да, любовь моя?
– Помнишь, как началась наша связь? Ты внедрила меня в курортную зону морферов «Дворянское гнездо», для того чтобы я выполнила заказ на убийство Веры Червонцевой…
– Помню. К чему ты клонишь? Лариса выразительно приподняла брови.
– Что? Нет, милая Лара. Я не хочу повторяться. Я не собираюсь тебя никуда внедрять. Тогда я еще не дорожила тобой. Теперь – дорожу. Слишком дорожу. Ты останешься здесь и будешь матерью наших милых крошек. Будешь ждать меня. Мне приятно возвращаться домой, зная, как ты меня ждешь.
– Но, Фрида…
– Я не подвергну тебя опасности, Лара, – твердо сказала фламенга. – В конце концов, я совершеннее тебя. И не забывай – меня нельзя уничтожить. Так что маги мне не страшны.
– Фрида! – стукнула кулаком по столу Лариса. – Как ты можешь так говорить! Выходит, ты ничего из цела не оставляешь мне? Выходит, я беспомощна? Ни на что не годна?
– Отнюдь, милая Лара. – Фрида подошла к Ларисе, мягко опустилась у ее ног, положила свою прекрасную серебристую голову ей на колени. – Я ведь не прямо сейчас отправляюсь на поиски убийцы. Нам предстоит немало подготовительной работы. Анализировать, строить планы, разрабатывать стратегию. А ты у меня, Ларочка, несравненный стратег. Это не комплимент.
– Спасибо, Фрида…
– Что это? Ты плачешь?.. Не надо, милая моя. – Руки Фриды нежно гладили Ларису.
– Я схожу с ума всякий раз, когда тебя нет рядом, – пробормотала, всхлипнув, Лариса. – Мне кажется, я вообще не живу, когда ты уходишь… Я не могу без тебя…
– Любимая моя девочка, сокровище мое, если бы ты знала, как я по тебе тоскую даже в самой короткой разлуке. Я люблю тебя так, как ни один человек не любит другого человека… Я воистину принадлежу тебе, и поверь, я никому и никогда не говорила и не скажу больше таких слов. О, Лара, возлюбленная моя! Что же нам делать – ведь помимо любви у нас еще есть долг, долг хотя бы перед этими несчастными девочками. Хочешь, я расскажу тебе о каждой из них? Сельма Ингефельд в будущем могла бы стать той, кого вы, люди, называете ясновидящими. Мирта Ишкольц писала стихи. Пока детские стихи, но со временем ее стихи превратились бы в новое откровение, нечеловечески гениальное откровение для мира, и прославили бы ее маленькую страну. А знаешь, что принесла миру Шарлотта Шпайер в свои неполные шестнадцать лет?! А Галя Иевлева…
– Довольно, – тихо сказала Лариса. – Я поняла. Ты права. Но позволь мне хотя бы помогать тебе.
– Без твоей помощи мне не обойтись, Лара, – серьезно сказала фламенга. – А теперь идем. Я соскучилась по тебе. Соскучилась по девочкам и даже по своему дворцу. Как здесь хорошо! Когда я возвращаюсь из мира, бывшего твоего мира, в мир мой, кажется, что краски вокруг становятся ярче, воздух прозрачнее, ароматы нежнее и изысканнее. Впрочем, почему кажется? Так оно и есть. Вот почему я не хочу, Лариса…
– Да?
– Чтобы ты вновь покинула границы моего мира и заново соприкоснулась с твоим. Я боюсь, что это убьет тебя. А ты должна жить…
Они уже вышли из библиотеки и стояли на открытом балконе, оплетенном шпалерными розами. Розы благоухали так, словно цвели они в раю.
– Как меня пьянит этот аромат, – прошептали серебряные губы фламенги. – Так пахнет твоя кожа, моя возлюбленная Лариса…
С этими словами фламенга поцеловала Ларису – долгим, изнурительным и страстным поцелуем. Зеркально блестящие руки фламенги ласкали женщину, наполняя ее тело огнем невыносимого для человека наслаждения и блаженства. Но, подчиняясь этим ласкам, задыхаясь от аромата роз, Лариса думала о том, что Фрида раскрыла ей не всю правду о деле «Наведенная смерть».
То, что не попало в досье ложи. Германия, г. Эссен, 12 марта 2019 года, смерть Шарлотты Шпайер
– Лотхен, милая, – зовет ее тетя. – Взгляни на часы – мы почти опаздываем!
Тетя панически пунктуальна. Эту пунктуальность не излечивают даже ее регулярные визиты к психотерапевту герру Брюнтнеру.
– Иду-у-у, тетя! – отвечает из своей комнаты Шарлотта. Голос ее весел и звонок, как только может быть звонок голос девушки, которой вот-вот будет шестнадцать.
Шарлотта придирчиво осматривает себя в зеркале. Правильный овал лица, высокий лоб, который она принципиально не прячет под челкой, серые, как небо Эссена, строгие глаза, нежные губы, неоскверненные помадой. Светлые, густые волосы зачесаны назад, стянуты в пучок, упрятанный в черную сетку, – ни один локон не посмеет выбиться. Такие прически не носят ровесницы прекрасной Шарлотты. Но она не такая, как все. Не только прическа, выражение лица, но и одежда это подчеркивают. Сегодня девушка одета в длинную, до лодыжек, прямую бархатную юбку (и никаких разрезов!), шелковую блузку с серо-стальным отливом и черный бархатный жакет, не оживленный ни брошью, ни каким-нибудь легкомысленным бантиком. В довершение всего – черные туфли-лодочки на низком каблуке. Шарлотте ни к чему все эти модные шпильки и платформы, на которых щеголяют сверстницы, пестрые и крикливые, как сойки. При росте метр семьдесят девять необходимость в обуви на высоких каблуках отпадает сама собой.
Итак, Шарлотта Шпайер оглядывает себя, такую строгую, повзрослевшую и чопорную в большом, вделанном в дверь платяного шкапа, зеркале. И остается довольна осмотром. Возможно, будь ее характер и увлечения иными, она выбрала бы для себя сладкую карьеру фотомодели, звезды подиума, красавицы с обложки модного журнала. Такая мысль мелькает в прелестной головке фройляйн Шпайер, но вызывает на губах лишь презрительную насмешку. Шарлотта уже выбрала свой путь. И познала, каков смысл ее жизни. Ее ведет вперед высокая лучезарная звезда, и никто и ничто не сможет помешать ей.
Шарлотта отходит от зеркала и бросает прощальный взгляд на свою комнату. Здесь тоже все строго, рационально и даже несколько аскетично для столь молодой девушки. Стеллажи, доверху заполненные книгами, рабочий стол для расчетов и чертежей, второй рабочий стол с компьютером; никаких мелочей, суетно оживляющих интерьер. Лишь в простенке между окнами висит портрет в строгой, мраморного цвета раме.
С портрета на Шарлотту внимательно и с одобрением смотрит довольно молодая, но лишенная привычной красоты женщина. Лицо женщины на портрете дышит целеустремленностью и волей, высокий гладкий лоб говорит о проницательности, глаза полны мудрости, а губы напоминают губы греческой камеи. Женщина облачена в строгое платье позапрошлого века, белеет скромный стоячий воротничок, и больше нет никаких украшений. Шарлотта смотрит на портрет и едва заметно ему кланяется. Это поклон перед своим кумиром, перед своей повелительницей – королевой науки.
На мраморной раме золотом тиснута надпись: Der Professor der Mathematik Sofia Kowalewskaja
– Сегодня мое первое выступление, фрау Ковалевская, – говорит Шарлотта портрету. – Пожелайте мне успеха.
Русская королева математики смотрит на фройляйн Шпайер одобрительно и с пониманием.