– почему мы так и не смогли с ним сработаться?»
На кухне она отыскала яйца, красный перец, кое-что еще и принялась готовить яичницу по-мексикански. Она натирала сыр, когда на кухню зашел Морган. Он посмотрел, что она делает, усмехнулся и вышел. Через минуту она услышала, как он включил душ.
Потом Сара стояла перед окном его комнаты и смотрела на город. За домами; далекие, но все же величественные по сравнению с карликами-небоскребами, виднелись сквозь дымку Скалистые горы. Там есть такие места, где можно побыть в одиночестве. И где не встретишь ни единой души на многие километры вокруг. Поежившись, как от озноба, Сара вспомнила, как две недели назад смотрела через окно дома на Эмерсон-стрит. Это было примерно в то же время дня и совсем близко отсюда. Все как будто осталось прежним, но от того дня ее уже отделяла глухая стена. Там осталась другая Сара, другая жизнь, и ей казалось, что все прежнее случилось не с ней. Она подумала – каждый ли, кто столкнулся лицом к лицу со смертью, тоже испытал это: крещение муками и вслед за ним – второе рождение? Может, потому японцы и превратили самоубийство в священнодействие.
– Значит, ты не сомневаешься, что убийца специально охотился за тобой?
Она обернулась к Моргану, Репортер сидел в раскладном кресле, держа на колене раскрытый блокнот.
– Нет, не сомневаюсь. Уже известно, кто он такой?
– Нет. Утром я звонил в редакцию. У него не нашли удостоверения личности и вообще никаких документов. Они проверяют его по фототеке и показывают по ящику. Кто-нибудь узнает его и позвонит. – Морган прищурился. – Ты-то случайно его не знаешь?
Сара решительно замотала головой.
– Нет, конечно нет.
– Но тогда, если он не сумасшедший, зачем ему понадобилось убивать тебя?
– Не знаю.
– Тебе не кажется, что ты могла бы и знать?
Сара рассмеялась. В первый раз после того, как в нее стреляли, она смеялась от души.
– Если кто-то и должен это знать, так это я. Но он теперь ничего не расскажет.
– Существует только восемь поводов для убийства. Можем пройтись по списку, если желаешь.
– Всего восемь? А я всегда думала, что их столько же, сколько жертв.
– Нет, только восемь. Убийства различаются между собой деталями, но не основными мотивами.
Сара пожала плечами.
– И что это за мотивы?
Морган растопырил пальцы и начал загибать их своей авторучкой:
– Они бывают не связанные с личностью убитого, эмоциональные и рациональные. Что до первых, то убийцу-маньяка ты сама исключаешь. А как насчет политической демонстрации?
Сара заколебалась.
– Террорист? Но что это была бы за политическая демонстрация, если бы он убил меня?
– Да ведь они убивают кого попало. Не забывай, что он стрелял еще в четверых, одного из которых убил. Полицейский, по-видимому, выживет.
– Нет, это было… Ну, я не знаю, для отвода глаз, что ли. Он же ни в кого больше не стрелял до тех пор, пока я не спряталась за колоннами.
– Значит…
– Значит, он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что настоящей мишенью была я.
– Но ты-то знаешь, что из этого у него ничего не вышло.
– Да. Не вышло. Он должен был действовать иначе.
Морган странно посмотрел на нее, потом пожал плечами.
– Хорошо. Он убийца-профессионал, и ему было важно, чтобы никто не стал слишком глубоко копаться в причинах, которые заставили его стрелять в тебя. Кто его нанял?
– Если бы я знала…
– И почему? Как насчет ненависти или мести? Это два эмоциональных мотива.
Сара покачала головой.
– Нет. Мстить мне – за что? За перехваченную сделку? Глупость. Те, кто торгует недвижимостью, не нанимают из-за этого убийц.
– Ты не выселяла жильцов по суду?
– Морган, я никогда не поступала с людьми так гнусно.
– Ненависть не всегда бывает обоснованной. А часто даже не имеет действительной причины. Достаточно одного – чтобы кто-то возненавидел другого человека. Ладно, что скажешь о ревности?
– У кого сейчас есть время на амуры? С Эйбом мы разошлись много лет назад…
– Профессиональная зависть?
– Нет, черт побери! Я всегда со всеми прекрасно ладила.
– По крайней мере, так считаешь ты. Тут то же самое, что с местью. Кто знает, что может возбудить в человеке зависть? Ты хорошо зарабатываешь. Кого-то может возмущать, что женщина, и к тому же привлекательная чернокожая женщина, так преуспевает. Или какие-нибудь старые Приятели могли позавидовать твоему успеху.
В ее памяти всплыл Старый Город в Чикаго. Гайд-Парк. Лица тех, с кем она играла в детстве, о ком даже не вспоминала целую вечность. Где они теперь? Наверное, по-прежнему в Старом Городе. Друзья, оставленные где-то далеко позади, на другой планете. Может быть, они возненавидели ее за то, что она их покинула и больше не возвращалась?
– Боже мой, Морган, ты сделаешь из меня параноика.
– Даже у параноиков бывают враги.
Злость накатила на нее волной, и она не смогла сдержаться.
– Это что, допрос? – Она повернулась к нему спиной и снова уставилась в окно. Но на этот раз она видела там не Денвер, а Чикаго. Она оперлась руками на подоконник.
– По крайней мере, я рад, что ты мне доверяешь.
Она обернулась.
– Что ты имеешь в виду?
– Мы оба были бедными голодными репортерами, помнишь? Теперь ты богата, а я по-прежнему бедный и голодный. Во всяком случае, сейчас. Тебе прекрасно известно, что я могу быть безумно ревнивым, но ты не боишься стоять ко мне спиной.
Она криво усмехнулась.
– Спасибо, Морган. Ты – настоящий друг. Больше я этого делать не буду.
Лицо Моргана оставалось серьезным.
– Нет, я не шучу. Если только ты не ошибаешься. Если попросту не выдумала все это, то никогда не сиди спиной к комнате. Именно так подловили Хикока [Хикок, Джеймс Батлер, по прозвищу Дикий Билл (1837-1876)
– житель Дикого Запада, разведчик и борец с преступниками, герой множества полулегендарных историй].
– Хорошо. Прости, что сорвалась. Ты же репортер и делаешь свое дело.
Он пристально посмотрел на нее, потом опустил глаза.
– Ну да. – Он постучал карандашом по блокноту. – Так вот, те, кто имеет эмоциональный мотив для убийства, обычно действуют сами. Значит, остаются рациональные мотивы. Например, желание заполучить нечто, чем владеешь ты. У вас случайно нет мальтийского сокола, а? – Последнюю фразу он произнес с шепелявым акцентом, как Питер Лорр.
– Он же не пытался меня ограбить, Морган. А с сегодняшнего дня я вычеркиваю его из своего завещания. – Она рассмеялась. Морган нахмурился и начал подниматься с кресла. Сара жестом остановила его. – Нет, со мной все в порядке. Господи! Я уже могу шутить на эту тему. Просто не верится, что существует так чертовски много причин для убийства.
Морган невесело улыбнулся.
– Только восемь, вспомни. Номер седьмой: чтобы скрыть другое преступление. Ты случайно не была свидетелем чего-нибудь такого? Я могу себе представить, как детектив, или репортер, или секретный агент, которые что-то разнюхивают, могут оказаться на грани раскрытия какой-нибудь страшной тайны, даже не подозревая об этом. Но торговец недвижимостью? Едва ли.
– Да ты, оказывается, развел вокруг этого целую науку.
– Так что ты в последнее время разнюхивала?
Сара колебалась. Она не хотела, чтобы кто-то раньше времени узнал об ее проекте на Эмерсон-стрит. А тем более чтобы он попал на первую полосу «Ньюс». Правда, она просила Моргана помочь в розысках Общества Бэббиджа, но не сказала зачем.
– Ничего особенного, – ответила Сара. – И наверняка ничего опасного. – А потом, взяв с Моргана обещание, что это не попадет в газету, она рассказала ему об Эмерсон-стрит, о Брейди Куинне и о компьютерах Бэббиджа вековой давности. Он слушал и делал пометки.
– Ты права. За успех не ручаюсь, но попробую навести справки. Кто еще об этом знает? Ты сказала, что мастера, с которым ты разговаривала, звали Пол Эббот? А у Денниса Френча хранится бумага, которую ты нашла? – Морган записал имена. – Я повидаюсь с обоими сегодня же, если успею.
– Эббот ничего не знает о машинах Бэббиджа, и я не хочу, чтобы он узнал. Он разломает их на части и сдаст как металлолом.
Морган улыбнулся.
– Я буду сама осторожность. Может быть, Эббот испугался, что ты обвинишь его в воровстве, и нанял убийцу прикончить тебя. Ладно. Восьмая и последняя причина: стремление защититься от тебя.
– От меня?! Морган, ты шутишь! Я никому не угрожаю. Я даже паука не раздавлю.
– А зря. Некоторые из них ядовиты. Но с самозащитой такая же история, как с остальными мотивами. Это может быть сплошное воображение. Ты об этом даже не будешь подозревать. Ты где-то что-то сделала, а кто-то воспринял это как угрозу.
– Ну, теперь ему не отвертеться, Морган! Пойдем и арестуем этого сукина сына!
– Сара, я пытаюсь помочь.
– Ты пытаешься сделать репортаж!
– Да. Верно.
– Кроме того, почему просто не предупредить меня? Почему понадобилось стрелять в меня средь бела дня?
– Может быть, само предупреждение разоблачило бы их окончательно.
– Ты начитался шпионских триллеров. – Тут Сара вспомнила человека в библиотеке и свое ощущение, будто за ней кто-то идет. Может, это и были предупреждения? А если так, то о чем? Она рассказала все Моргану.
Он кивнул.
– В этом что-то есть. Тот тип из библиотеки, не он стрелял в тебя?
– Нет.
– Хм-м. Тогда, если между этими двумя событиями существует связь, значит, тут действовала организация, а не одиночка, который сам пытался тебя застрелить.
– Не берусь судить, существует ли такая связь. На меня никто никогда не покушался, если не считать Ку-Клукс-Клана и Мусульманских Братьев.
– Организация, – повторил Морган и, откинувшись на спинку кресла, постучал по зубам авторучкой.
– Скажи-ка, – спросил он небрежно, – что тебе известно о Джоне Бентоне или Женевьеве Вейл?
Сара покачала головой.
– Никогда о них не слышала.
– А о Дэниеле Кеннисоне?
– Только то, что читала в газетах. Но какое отношение может иметь «Кеннисон Демографикс» к покушению на меня?
– Может быть, никакого, а может быть, и прямое. Но даже если имеет, то я все равно не знаю какое. Хотя это более подходящий вариант, чем твой Бренди Куинн. Дай мне время на проверку, и потом продолжим разговор.
Она подождала, не скажет ли Морган еще чего-нибудь, но он молчал. У нее возникло смутное подозрение, что он знает больше, чем говорит, и считает дело серьезным. Морган явно связывал все это с той статьей, над которой сейчас работал, но не собирался рассказывать, в чем дело. Морган никогда не любил распространяться заранее о материалах, которые готовил. Может быть, поэтому их репортерский тандем так быстро распался.
Теперь он явно собирался заняться проверкой. Что ж, спасибо и на том.
Сара стояла на балконе своего дома, расположенного высоко на склоне Южной Столовой горы, и смотрела вниз, в ночь, время от времени раскручивая бренди в бокале. Позади нее во всей квартире свет был потушен. Горел только камин – в его тусклых красноватых отблесках по комнате плясали тени. Сара любила вот так постоять ночью одна. Это умиротворяло. Хотя иногда одиночество проникало внутрь, и у нее начинало щемить где-то в горле.
Тьма казалась сплошной, без единой щелочки. Нельзя было сказать, где кончается земля и начинается небо. Огоньки внизу складывались в безупречный геометрический узор, похожий на драгоценные камни на черном бархатном наряде, но чуть дальше строгий городской порядок уступал место сельской безалаберности – огоньки становились все реже и наконец окончательно сливались со звездным хаосом ночного неба.
Торговый центр на углу Тридцать Второй и небоскреб на Янгфилд-стрит можно было принять за созвездия. Некоторые огни быстро двигались, но что это – автомобили или метеоры, – было непонятно. Слева от нее непроницаемой туманностью вырисовывалась гора Лукаут – черная громада с несколькими горящими огоньками на черном фоне.
Сара сделала глоток бренди. Когда от Моргана она зашла в полицию, там ей посочувствовали. Полицейские понимали, почему она не могла явиться сразу. Шок, сказали они. Но версию Сары об умышленном покушении на нее они не приняли – не поверили, что другие жертвы были только маскировкой. Слишком уж привлекательна была версия о маньяке, слишком удобна.
«Улыбнись мне, Скотти, – пропела она про себя слова популярной песенки.
– Никто меня не понимает там, внизу».
Хотя нет, это несправедливо. Она так и не смогла вразумительно объяснить, почему именно себя считает главной мишенью, а интуицию к делу не подошьешь. Но она прочла это в глазах убийцы, когда их взгляды встретились. В полиции понимающе кивали. Нет ничего страшнее бессмысленной гибели, как сказал Морган, ужасно стать жертвой убийцы, которому ты безразличен. Шальная пуля террориста лишает человека индивидуальности, неповторимости, и жертва любым путем старается найти причину – любую причину, лишь бы она имела хоть какое-то отношение к ее личности. Но полицейские не испытали на себе взгляда того человека. Они не видели его глаз.
Кто-то обрек ее на смерть, а она не знала за что. Вот в чем состоял настоящий ужас. Тот взгляд, который бросил на нее убийца, невозможно было описать словами, но он не оставлял никаких сомнений. Человек безусловно узнал ее, и в его взгляде появилось смешанное чувство удовлетворения и предвкушения. Вспоминая его взгляд, она теперь понимала, что этот человек испытывал наслаждение от своей работы.
Ее спасли курсы по выживанию. Она нырнула в укрытие автоматически, не раздумывая. Но даже после этого способность думать не вернулась к ней, и это ее тревожило. Всю свою жизнь она сама создавала возможности, из которых потом делала выбор, а не выбирала из тех, что ей представлялись. Но вчера было иначе. Она вспомнила, как просила Моргана обнять ее, и при мысли об этом ее щеки загорелись. Такого она не говорила никогда и никому, насколько себя помнила. Никогда и ни в ком она не нуждалась.
Если ты сам по себе, то у тебя никогда не появится искушение переложить вину на кого-то другого. Сара всегда презирала тех, кто обвиняет в своих неудачах друзей, обстоятельства, невезение, все что угодно, кроме самих себя. Но вчера она как будто стала одной из них: она защищалась, а не наступала, подчинялась обстоятельствам, которые от нее не зависели, она оцепенела от неожиданности, от ужаса, а главное – почувствовала полную беспомощность.
Беспомощность. Вот что может лишить мужества кого угодно. Может быть, у тех, остальных, просто ниже порог психологической уязвимости?
«Решили покопаться в своих переживаниях, мадам?» На губах у Сары появилась слабая улыбка. Внизу по шоссе несся поток автомобилей. Люди направлялись в горы. Они проведут субботний вечер в мотеле «Олд Диллон Инн». За ними никто не охотится. Сара подумала, не последовать ли их примеру – сесть в «вольво» (нет, лучше в «блейзер») и умчаться в горы. Она знала там места, где ее не разыщет никто на свете. Места, которые она могла и сама не найти. До перевала был всего час езды, но она знала места и ближе, в предгорьях.
Бежать, скрыться. Вот что посоветовал ей Морган на прощание. Но бегство никогда не было в ее характере. («Если не считать бегства из Старого Города», – напомнил ей внутренний голос.) Она не беспомощна. Она может постоять за себя. Чикагские улицы мало напоминали благодатный рай, колорадские горы – тоже. Теперь она готова ко всему.
«Расправиться со мной, как с Бренди Куинном, им не удастся». Однако что за странная мысль! Ведь это давнишнее дело, с тех пор прошло сто лет.
Сара вернулась в квартиру, задвинув за собой стеклянную дверь. Она сделала всего четыре шага по освещенной камином комнате и застыла на месте. Что это? Звук, который уловило ее подсознание? Едва ощутимый запах, оставшийся в воздухе? Тень, неподвижная, как камень, среди остальных теней, колеблющихся в отсветах камина? Бокал выпал из ее руки и разбился о паркет.
В комнате кто-то был!