— Что же мне теперь делать?
— Что делать, что делать! — рявкнул старый рабочий. — Возвращаться на свое рабочее место — вот что делать.
Грон спорить не стал. Он отшатнулся от терминала и поспешил обратно к общему транспортному туннелю.
Ухнуло. Очередная глыба с грохотом шваркнулась на металлическую ленту транспортера. Грон поерзал. Стул, на котором он сидел, был жесткий и неудобный. Но работать стоя, когда есть возможность сесть, не хотелось.
Конвейер медленно потянул свою нелегкую ношу к огромным лезвиям. Ножи, повинуясь заложенной программе, резко упали вниз. Комнатушку окатило глухим треском. Лезвия врезались в глыбу с такой силой, что та раскололась, словно орех, по которому зачем-то ударили кузнечным молотом.
Парень протяжно зевнул, широко раззявив рот. Весь этот процесс он наблюдал несчетное количество раз. Конвейер монотонно с прилежностью школяра повторял свою работу. Неровного размера куски проехали остаток ленты и свалились на другой транспортер. Тот поволок их к лезвиям поменьше. Снова грохнуло, немного тоньше и тише. Осколки глыбы разлетелись на еще более мелкие кусочки. И так повторялось снова и снова — до тех пор, пока горная порода не превратилась в песок. Лента дотянула песчаную горку до стены, и готовый продукт исчез в открывшемся на дальней стене отверстии. Как только песок оказался по ту сторону стены, дверцы снова закрылись. Когда-то давно, в первые дни работы здесь, Грон пытался подловить момент и подглядеть, что происходит с песком за стеной. Он промучился с этим довольно долго, пока наконец не понял: конвейер устроен таким образом, что заглянуть в соседнее помещение невозможно.
Он снова поерзал. Сидеть было особенно неудобно. Бросив наблюдать за глыбой, которая один черт никуда не денется, Грон слез, чтобы поправить сиденье. Машина всего лишь на мгновенье выпала из поля его зрения, потому сказать, что произошло в следующий момент, он не смог бы даже под пыткой.
Но вместо привычного треска почему-то раздался мерзкий с присвистом скрежет. Следом за ним комнату наполнил звук ломающегося металла, откуда-то сверху вырвался столб пара. Грон отшатнулся, и это спасло ему жизнь. Два огромных лезвия пролетели над головой и впились в стену и в дверь, перекрыв пути к отступлению.
Ноги предательски затряслись, и напуганный парень грохнулся на пол. Струи пара ударили с новой силой, а от страшного скрежета нестерпимо захотелось вскочить и бежать сломя голову. Но бежать было некуда, и Грон сжался, обхватив голову руками и зажмурив глаза.
Посмотреть, что происходит, юноша решился, только когда прекратился скрип и затихло металлическое эхо. Впрочем, он все равно ничего не увидел. Вокруг клубился пар, оседая густым туманом, и разглядеть хоть что-то за этой молочно-белой пеленой было невозможно.
Парень поднялся и нащупал еще пять минут назад казавшийся неудобным стул. Мысли скакали в голове, как напуганная шпана, уцепить хоть одну из них не представлялось возможным. Грон зачем-то уселся на сиденье и ошалело вытаращился туда, куда обязан был смотреть по долгу службы.
Сквозь оседающий туман начали проступать корявые черные тени. Когда пар почти рассеялся, стала понятна причина аварии. На ленте конвейера, прямо под барабаном, среди кусков разбитой горной породы парень разглядел пыльную железяку.
— Ух, ничего себе, — пробормотал Грон.
Он подался вперед, но со стула не слез. В общем, это и не требовалось, все и так было видно как на ладони. Железяку зажало между лентой транспортера и барабаном, а ее края находились как раз под сломанными лезвиями. Должно быть, эта штуковина была спрятана внутри глыбы. Выходит, его вины в аварии нет. Вот только как это объяснить Мастеру? Парень повернулся, глянул на торчащие из стены сорванные лезвия и пришел к выводу, что гнев старика Элиота ему уже не так страшен.
Первое потрясение прошло, и Грон наконец рискнул слезть со стула и подойти ближе. Железяка была довольно внушительных размеров и имела форму куба. К своему удивлению, парень заметил, что лезвия барабана совершенно не повредили гладкие металлические грани. Остатки страха мгновенно улетучились, уступив место здоровому любопытству. Грон наклонился вперед и провел рукавом по пыльной поверхности металла.
Сперва он увидел собственное отражение и подивился тому, что железка может так идеально отражать. Но тут же углядел новую причину для удивления: грани куба были испещрены тонкими резными линиями. Линии эти проходили по середине каждой стороны куба, образовывая в центре грани маленький круг.
Горн провел ладонью по металлическим бокам. Круги на гранях, казалось, имели другую, чуть отличную фактуру. И блеск их был тусклее, если приглядеться, а временами и вовсе исчезал.
Из коридора донеслись громогласные проклятия и знакомая брань. С той стороны переклиненной, изуродованной двери послышались удары. Грон обрадованно подскочил к двери, позвал:
— Мастер Элиот?! Я здесь!
— Грон? — Голос старого ворчуна дрогнул, или юноше это показалось. — Ты живой? Что с тобой?
— Все в порядке, — отозвался он. — Но я не могу выйти.
— Сейчас что-нибудь придумаем, — голос Мастера зазвучал увереннее. — Отойди-ка пока от двери.
Юноша кивнул и повернулся к убитому конвейеру. Краем глаза он заметил едва различимый отсвет. Словно солнечный зайчик скользнул вдоль одной из линий на кубе и исчез. Не сводя глаз с загадочной железяки, парень двинулся к ленте конвейера. Свет мелькнул снова. Теперь отчетливо было видно, что он имел желтоватый оттенок, не слишком яркий и не слишком тусклый.
Грон медленно протянул вперед руку и коснулся пальцем ребра куба. На этот раз металл оказался холодным, гладким и… мягким. Юноша надавил двумя пальцами на поверхность куба. И пальцы легко погрузились в, казалось, непроницаемый металл. Грон попытался отдернуть руку, но ничего не вышло. Наоборот, пальцы уходили все глубже. Парень потянул сильнее — ничего. Вскоре уже вся кисть исчезла в недрах куба.
Страх перехватил горло, липкой мокрой струйкой пота побежал по спине. Захотелось закричать, но из глотки выполз только сдавленный хрип. Он снова и снова пытался вытащить руку, но тем самым только ухудшил дело. Рука ушла внутрь железяки по самое предплечье.
— А-а-а-а!!! — закричал он что есть силы, но губы онемели, горло перехватило, и вместо крика вышел лишь легкий стон.
Холод металла ожег локоть.
— Мама, — чуть не плача прошептал Грон.
Он извернулся, в последний раз попытавшись вырвать руку из плена, но что-то внутри куба укусило его. Все тело пронзила острая боль, от которой потемнело в глазах. Перехватило дыхание, и юноша с ужасом понял, что не может вдохнуть.
— Парень, — донеслось из коридора. — Отойди от двери. Сейчас я тебя выпущу.
Грон не смог бы ответить, даже если бы захотел. Тело рвало болью, грудь нещадно давило, словно сверху навалилась огромная туша. Дышать было невозможно. В глазах потемнело. В какую-то секунду ему показалось, что сейчас его расплющит. Мысленно он уже приготовился умереть.
От двери грохнуло, и в тот же момент словно что-то щелкнуло внутри. Давить перестало, в легкие рванул воздух. Грон закашлялся. Тело пронзила новая вспышка боли. Он изогнулся и наконец закричал. Страшно, дико, как не кричал никогда в жизни.
В глазах сделалось совсем темно, и он вывалился из реальности.
Перед глазами все плыло, в ушах гулко звенело. Первое, что увидел Грон, когда отступила темнота, было лицо Мастера Элиота. Старик склонился над ним, что-то говорил, суетился… Из-за проклятого звона в ушах Грон ничего не слышал, но поймал себя на том, что его раздражает Мастер Элиот. Юноша почувствовал, как внутри закипает ярость. Чувство было новое, незнакомое, словно кто-то взял и вложил в Грона росток агрессии.
Парень позволил себя усадить. В голове творилось что-то несуразное. В ушах по-прежнему стоял перезвон, будто тот, кто дважды в день бьет в колокол, свихнулся и принялся долдонить почем зря без остановки. Грон тряхнул головой и уставился на старика. Он уже мог слышать причитания Мастера, но этот голос отчего-то жутко раздражал Грона. Еще больше злила старческая физиономия с участливым выражением.
Он вдруг понял, что ненавидит Мастера Элиота. Ненавидит его всклокоченные волосы, его голос, его полное тело, его лицо. Ненавидит каждую черточку на этой мерзкой роже. Неизвестно откуда взявшаяся ненависть была слишком велика, чтобы уместиться в одном человеке, и Грон дал ей выход.
Рука его по-прежнему находилась внутри куба. Веса железяки он не заметил. Куб легко взлетел вверх и стремительно рухнул вниз. Недоумение на участливом лице Мастера Элиота быстро сменилось отвратительной гримасой боли. От размозженного виска вниз побежали темные густые струйки крови.
Старик покачнулся и рухнул на пол. В последний миг своей жизни, разрываясь между непониманием и болью, он почувствовал, как кто-то или что-то проникло к нему в брюхо. От нахлынувшей боли захотелось кричать. Но закричать старик не успел, смерть оказалась проворнее старого рабочего.
Глава 2
Стыковочный пункт Нью-Детройта, космической базы в системе Гермеса, переливался сотнями мигающих красных и желтых огней. Вычурная разметка. Как будто пилоты космических аппаратов такие идиоты, что не попадут в стыковочный шлюз без всех этих мигалок. Если б так было на самом деле, то космолетные школы следовало бы позакрывать, а преподавателей скопом выгнать на пенсию.
Громоздкий устаревший транспортник «Венус-Аксус 2033–22» сделал легкий крен вправо и поравнялся со шлюзом. Автоматика начала стыковку, скрежетнули металлические тиски захватов, старый корабль содрогнулся. Брат Габриель недовольно поморщился и приоткрыл левый глаз. Маленькие бортовые часы на спинке переднего сиденья показывали, что он проспал без малого пять часов. Но отдохнувшим Габриель себя не чувствовал.
В раскалывающейся голове стучало, словно кто-то, пока он спал, вытащил из черепушки содержимое и подселил туда десяток дровосеков. Тело затекло и ныло от долгого сидения в неудобном кресле.
Брат Габриель с неохотой открыл второй глаз и с хрустом повертел затекшей шеей. Заспанно огляделся. Внутри переполненного душного салона ничего нового не обнаружилось. Три ряда таких же неудобных, узких ложементов. Разношерстные пассажиры: люди, гуманоиды, парни, похожие на роботов, — все они, казалось, пристально смотрят на монитор перед собой.
Габриель невольно перевел взгляд на экран и поморщился. Предполагалось, что там должно отображаться происходящее снаружи. Вместо этого зрителям предлагалась раздражающая неподвижная картинка с неуместным живописным водопадом. Именно эти «фотообои» на экране еще в самом начале полета навели на мысль, что лучше спать, чем коротать время за разговорами.
Выматывающая головная боль не отпускала. Напротив, еще больше усилилась, хотя, казалось бы, куда уж больнее. В висках нещадно барабанило, и он снова закрыл глаза. «Отвлечься», — продралось в голове сквозь помехи античеловеческой дроби. Надо отвлечься и попытаться опять заснуть.
— Почти прибыли. — Знакомый высокий голос заставил снова открыть глаза и посмотреть вниз.
Первой мыслью, прорвавшейся сквозь полудрему, было послать говорливого соседа куда подальше, но рядом сидел невысокий пришелец с голубой кожей, спут. А этого посылай не посылай, все равно не уйдет. Спут, кажется, самое надоедливое создание во Вселенной, фиксировал все, что делал брат Габриель по пути на Нью-Детройт. Это не просто входило в обязанности навязанного попутчика, но, судя по всему, было смыслом его жизни.
Габриель зевнул и с хрустом потянулся, подумав, что разработчик этого кресла вряд ли слышал когда-то о комфорте. Спут пристально глядел на монитор, лихорадочно потирая руки, точнее, первую пару рук.
Статичная картинка на экране сделалась прыгающей. Треклятый водопад сменился расплывчатым изображением приближающегося космического дока. Сначала было видно лишь несколько ярких точек, издали похожих на звезды, но вскоре картина прояснилась. Проявились очертания быстро увеличивающегося в размерах металлического отверстия.
— Приготовься, — сообщил противным фальцетом спут, когда изображение дока заполнило весь экран. — Посадка будет жесткой.
Габриель молча покосился на попутчика. Тот, кажется, только этого и ждал.
— Знаю, знаю, — поспешно залопотал спут. — Ты скажешь: «Они говорили, что посадка будет мягкой». Да, говорили. Просто это неправда. Я вообще не понимаю, как можно обещать мягкую посадку тому, кто вынужден лететь Д-классом на планетарном грузовом судне типа «Рино». Между прочим, эту модель сняли с производства лет сто назад, если не больше. Представляешь, каково это? По всем межпланетным нормам эту таратайку должны были демонтировать лет двадцать тому назад, а она все летает. Куда смотрят службы технического надзора!
Голову продолжала рвать боль. Но заткнуть инопланетянина, если тот начал говорить, было невозможно.
— Если хочешь знать, — продолжал стрекотать спут, — сто лет — это не оборот речи. Конкретно нашему летательному аппарату недавно исполнилось сто три года, а это приличный срок для корабля. Для любого корабля. Говорят, что сила трения в космическом пространстве минимальная и требуются сотни лет, чтобы стерлась обшивка, но все равно… сто три года — это очень много времени, почти целая эпоха. Ты не согласен?
Брат Габриель искоса взглянул на собеседника. Не то чтобы он был в корне не согласен с инопланетным занудой, просто скрип под днищем становился все громче, а головная боль — в разы сильнее.
— Вижу, у тебя болит голова, — словно прочитал его мысли Спут. — У меня тоже болит. Это естественная реакция. У всех здесь болит голова. Любой, кто летит на «Рино», а особенно те, кто делает это впервые, страдают жуткими мигренями.
Габриель прикрыл глаза, но легче не стало.
— Это недостаток дизайна, — не унимался говорливый попутчик. — Видишь ли, изначально зордиане спроектировали «Рино» как грузовой транспорт. Потом, когда начались Пограничные войны, они быстро перемонтировали транспортер в корабль для перевозки войск. К сожалению, основная забота инженеров заключалась в том, чтобы обеспечить личному составу безопасность. О комфорте ни у кого голова не болела.
При упоминании о головной боли брат Габриель поморщился. От внимания наблюдательного инопланетянина это не укрылось.
— Извини, — вставил тот и продолжил: — Поэтому конструкторы были вынуждены отказаться от некоторых важных деталей, таких как стабилизаторы кресел и поглотители шума. Именно отсутствие этих элементов конструкции и вызывает у пассажиров сильную головную боль. Ты, конечно, спросишь: «Зачем понадобилось использовать эти аппараты в мирное время для пассажирских перевозок?» Я отвечу…
Так как ответ на этот вопрос волновал священника сейчас меньше всего, он вяло взмахнул рукой, умоляя спута заткнуться. Маленький пришелец послушно смолк на полуслове и уставился на Габриеля, будто чего-то ждал. Тот, не открывая глаз, откинулся назад и положил голову на подголовник. Оттого, что спут прекратил свое энциклопедическое бормотание, тише в салоне не стало, но все же полегчало, и снова появилось желание уснуть.
Но не вышло.
В заднем отсеке что-то с грохотом упало. В салоне поднялась суета. Габриель подскочил, растеряв остатки дремотного состояния, попытался посмотреть, целы ли его вещи, но тряска усилилась. Пальцы сами собой стиснули подлокотники. Габриель хотел помянуть добрым словом звездолеты «Рино», но чуть не прикусил язык и благоразумно стиснул зубы.
Перед глазами все прыгало, словно изображение было не реальным, а транслировалось на экран с сильными помехами. Потом тряска резко прекратилась, и по ушам ударило шипение, будто со всех сторон разом наступили на хвосты паре тысяч змей.
— Ха, я ж тебе говорил, что посадка будет жесткой, — заявил спут, как только все стихло.
Габриель посмотрел на попутчика. Тот выглядел довольно бодро, если не считать врожденной синюшности. Создавалось впечатление, что о собственной головной боли пришелец помянул разве что для поддержания разговора.
Не утруждая себя ответом, брат Габриель посмотрел на монитор. Теперь там отобразился космический док, где было много людей, кораблей и, возможно, шума.