— Уоррингтон, что с тобою? Такое ощущение, будто ты пил ночь напролет. Вспомни, о чем ты просил меня вчера.
— Не суйся не в свои дела! — рявкнул он, отстраняясь от меня, хотя по лицу было видно, что ему неловко и стыдно.
Отступать я не собирался и заговорил с ним уже откровеннее и резче:
— Давай проясним ситуацию. Если ты болен, попробуем разобраться в причине твоей болезни. Но я не намерен дальше терпеть твое вздорное настроение.
— Я не болен, — огрызнулся он.
— Да ты посмотри на себя! — воскликнул я, поворачивая его лицом к зеркалу над камином.
Собственное отражение заставило Уоррингтона озадаченно наморщить лоб.
— Боже милосердный! Нед, я же совсем не такой, — уже другим голосом произнес он. — Должно быть, и я впрямь вчера хватил лишку.
Он жалобно поглядел на меня.
— Давай, возьми себя в руки. Поездка верхом тебя взбодрит. И больше ни капли виски.
— Нет! Конечно же нет! — порывисто закричал он.
Он содрогнулся всем телом, потом сжал мою руку и выбежал из столовой. Через некоторое время я последовал за ним.
Утро было тихим и солнечным. Уоррингтон стоял на террасе, глядя в сторону Сент-Фарамонда.
— Идем в конюшню, Нед, — с прежней импульсивностью сказал он мне. — Выберешь себе клячу поприличнее.
Я покачал головой.
— Лучше твоей лошади все равно нет. Но я с тобой не поеду, — сказал я, выдерживая его удивленный взгляд. — Отправляйся один. В этой поездке тебе не нужны провожатые. Я останусь здесь и попытаюсь разузнать еще что-нибудь о Марвинах.
Он нахмурился, но всего на мгновение.
— Как тебе угодно, дружище. Я еду без промедления.
Вскоре ему подвели лошадь, и Уоррингтон весело засмеялся.
— Тебя, Нед, ожидает прескучный день, но ты сам его выбрал, любитель древностей. За ланч ты сядешь в одиночестве — я, скорее всего, вернусь поздно.
Он взмахнул хлыстом и ускакал.
Его отъезд принес мне облегчение. Честно говоря, состояние, в каком находился Уоррингтон, действовало мне на нервы. Свой отдых в аббатстве Марвин я представлял не таким. Я не сомневался, что из Сент-Фарамонда мой приятель вернется совсем в другом настроении, а пока мне хватало собственного общества. После ланча я полчаса поиграл сам с собой на бильярде, но потом мне это наскучило. Я вышел из бильярдной и в коридоре встретил экономку — дородную женщину лет около шестидесяти, с приветливым лицом, располагавшим к разговору. Я остановился. Миссис Бэтти спросила, нравится ли мне моя комната.
— Это замечательная комната, сэр, — сказала она. — Там когда-то спала леди Марвин.
Она произнесла эти слова так, будто когда-то прислуживала последней представительнице старинного рода, хотя на самом деле миссис Бэтти начинала свою службу с должности помощницы кухарки, и было это около пятидесяти лет назад.
— В этом доме я знаю каждый уголок, — с гордостью продолжала она. — Я подбирала комнаты для мистера Уоррингтона.
Мы как раз находились напротив его спальни. Мои глаза переместились на черную дверь, взгляд миссис Бэтти последовал за моим.
— Я отговаривала хозяина от этой комнаты, но он настоял. Для спальни она маловата, и, если желаете знать мое мнение, она лучше всего подходит, чтобы держать здесь дрова. Прежний хозяин так и делал.
Я толкнул дверь и переступил порог комнаты. Женщина последовала за мной.
— Здесь довольно сыро, — сказала она.
В этом помещении я вновь испытал странное чувство: казалось, что со мною разговаривает тишина. Воздух был затхлым, спертым, пахло плесенью и пылью тяжелых портьер. Даже новая мебель не могла сделать комнату менее мрачной. Я подошел к узкому окну, стекла которого помутнели от времени. Солнце освещало развалины часовни, и я видел два цвета: золотистый и черный.
— Миссис Бэтти, а в аббатстве, случаем, не водятся привидения?
Я задал этот вопрос в шутку, но экономка отнеслась к нему очень серьезно.
— Об этом, сэр, я еще ни разу не слышала. Если бы они существовали, я бы непременно знала о них.
Пока мы говорили, до нас донеслось негромкое жужжание. Подняв голову, я увидел в углу высокого сводчатого потолка чью-то отвратительную морду, глядящую на нас черными узкими глазками. Сознаюсь, при виде этого существа я оторопел, но ненадолго. Через мгновение я понял, что это всего-навсего летучая мышь. Существо висело вниз головой, растопырив свои большие крылья, и глядело на нас, как на непрошеных гостей. Оно спокойно выдержало мой взгляд и даже не шевельнулось. Тогда я громко крикнул и ударил в ладоши. Летучая мышь лениво захлопала крыльями и переместилась в дальний, более темный угол, где сходились балки. Миссис Бэтти была искренне удивлена и недоумевала, как животное сумело сюда проникнуть и так долго прятаться.
— Ничего удивительного, — ответил я. — Летучие мыши живут в расщелинах скал, в нишах. Возможно, где-то есть брешь в кладке, через нее она и пробралась.
Я успокаивал миссис Бэтти, а у самого по спине ползли мурашки.
Да, пребывание в аббатстве Марвин не оправдывало моих ожиданий. Несколько раз у меня появлялась мысль собрать вещи и уехать, но я беспокоился за Уоррингтона. Моя тревога усугубилась, когда он вернулся из Сент-Фарамонда в скверном расположении духа, отнюдь не свойственном его доброй, отходчивой натуре. Скорее всего, они с мисс Босанкет сильно поссорились, но это было лишь моим предположением. Сам Уоррингтон молчал, а я не смел расспрашивать его о подобных вещах. Чувствовалось, что внутри него до сих пор бушует пламя, хотя он и сдерживался. Обед наш прошел в молчании. Судя по раздраженным репликам, мой друг не был настроен говорить и вместо этого налегал на выпивку.
После обеда Уоррингтон позвал меня в библиотеку, довольно грубо напомнив, что я обещал ему вечернюю игру и что он намерен взять реванш за вчерашнее поражение.
— Хорошо, сегодня я сыграю с тобой, но больше за карты не сяду, как бы ты ни просил. По правде говоря, я уже подумываю завтра вернуться в Лондон.
Он выразительно на меня посмотрел, но ничего не сказал. Игра началась. С первой партии Уоррингтон проигрывал, но не желал останавливаться и только повышал ставки. За короткое время я выиграл у него несколько сот фунтов. Уоррингтон тяжело сопел и сердито хмыкал. Потом он вдруг стал сомневаться в честности моей игры и принялся бормотать проклятия. Я решил игнорировать выплески его гнева и заставить приятеля осознать, что он не умеет ни играть, ни держать себя в руках. Я вел игру молча и сосредоточенно. По мере роста моих выигрышей лицо Уоррингтона делалось все краснее, а его глаза недоверчиво следили за каждым моим движением. И вдруг он вскочил на ноги и, перегнувшись через стол, схватил мою руку с зажатыми в ней двумя картами.
— Черт тебя побери, Хейвуд! Я видел твои проделки! — в каком-то исступлении закричал он. — А ну, разожми руку! Разожми руку, иначе…
Он не договорил, ибо я тоже встал, вырвал свою руку из его хватки и стал надвигаться на него. Я словно забыл обо всем, кроме желания отомстить за оскорбление. И тут слова застыли у меня в горле. Его лицо! Оно приобрело синюшный оттенок, глаза налились кровью. В довершение к этому, воспаление на шее, которое я приписал тугому воротнику и пуговице, стало крупнее и ярче.
— Уоррингтон, что это у тебя? — испуганно закричал я, указывая на зловещее пятно. — Ты только посмотри!
— Не твое дело, — огрызнулся он. — Пытаешься отвлечь мое внимание от своих шулерских трюков? Не выйдет.
Я молча бросил на стол его долговые расписки и покинул библиотеку. Я был изрядно зол на Уоррингтона и решил утром же покинуть аббатство Марвин. Поднявшись к себе, я запер дверь и прошел на балкон, пытаясь взять себя в руки.
Но мысли продолжали вертеться вокруг более чем странного поведения Уоррингтона — его как будто подменили. Насколько я помнил, он всегда вел себя учтиво и отличался уступчивостью. Лезть на рожон было не в его натуре. И вдруг — это дикарское поведение. Ну не мог же его характер беспричинно измениться за каких-то два дня. Тогда что явилось причиной? Болезнь? Сумасшествие? Мой гнев утих, сменившись искренней жалостью. Казалось бы, такие блистательные перспективы на будущее и вдруг — стремительная деградация. Возможно, он действительно серьезно болен, и болезнь, до поры до времени таившаяся внутри, теперь вырвалась наружу. А я посчитал это грубостью и рассердился. Мне стало стыдно. Я решил спуститься и поговорить с ним; ведь всего лишь вчера он умолял о помощи. Может, он инстинктивно цеплялся за меня, как за последнюю надежду?
Друга я нашел в библиотеке, где он сидел, уронив голову на стол. Графин с виски был почти пуст. Я взял приятеля за плечи и принялся энергично трясти, пока он не открыл глаза.
— Уоррингтон, тебе пора ложиться спать, — сказал я.
Он улыбнулся и наградил меня искренним благодарным взглядом — видимо, был не настолько пьян, как мне казалось.
— Нед, который теперь час? — спросил он.
Я ответил, что второй час ночи, и он резко встал.
— Должно быть, я заснул. Помоги мне добраться до спальни. Ноги что-то не держат. А ты куда исчез?
Я довел его до кровати. Уоррингтон кое-как разделся. Глядя на него, поддавшись нахлынувшему чувству, я вдруг сказал:
— Уоррингтон, не надо здесь спать. Идем в мою комнату.
— Дорогой друг, твоя комната — не единственная, — возразил он, глуповато хихикая. — В этом доме найдется еще с полдюжины спален.
— Ну так ложись в какой-нибудь из них.
Он покачал головой.
— Я буду спать здесь, — упрямо заявил Уоррингтон.
Я не стал его уговаривать: в конце концов, он здесь хозяин, — а тихо вышел и закрыл за собой дверь. Уже в коридоре, намереваясь вернуться к себе, я вдруг услышал., жалобный крик. Тихий, сдавленный, но очень отчетливый. Сразу же я вновь открыл дверь — мой приятель лежал в постели, а его тяжелое дыхание доказывало, что он спит и никак не мог издать этот странный крик. На столике возле кровати горел ночник, достаточно ярко освещая постель и отбрасывая причудливые тени на стены. Когда я повернулся, чтобы уйти, у меня за спиной захлопали крылья, и комната погрузилась во тьму. Гнусное создание, жившее под крышей, загасило свечу в ночнике. Уоррингтон перестал шумно дышать. В спальне угасли все звуки. И вновь тишина стала звенящей, а воздух — тяжелым. Я вдруг почувствовал, что какая-то неведомая сила овладевает мной. Какая и зачем — разумеется, об этом я не имел ни малейшего представления. Вокруг меня сжималось невидимое, но ощутимое кольцо. Мне стало жутко. Я выбежал в коридор, громко хлопнув дверью. Там я немного постоял. И вновь мне показалось, что я слышу тихий, печальный крик.
Я проснулся до рассвета, вынырнув из тяжелого, кошмарного сна. Птицы еще не ознаменовали своим щебетаньем новый день, и в садах вокруг аббатства стояла тишина. Выглянув из окна, я заметил темную фигуру, осторожно пробиравшуюся к развалинам часовни. Походка и силуэт немало меня удивили. Я наспех оделся и бросился вниз. Добежав до часовни, я замер: это был Уоррингтон. Он стоял, опустив голову, и как будто вглядывался в темную росистую траву. Я подошел и тихо опустил ему руку на плечо.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я.
Он очумело посмотрел на меня. Сонные глаза заморгали.
— Это ты? — вялым голосом спросил он. — А я думал…
Он умолк, но потом заговорил снова:
— Почему ты здесь?
— Мне не спалось. Я выглянул в окно и увидел тебя. Подумал, может, ты преследуешь какого-то незваного гостя.
Уоррингтон избегал смотреть мне в глаза.
— Мне показалось, что я услышал крик. Отсюда. Крик о помощи.
— Уоррингтон, возвращайся в постель, — со всей искренностью предложил я.
Он молча взял меня за руку, и я повел его в дом. У двери своей мрачной спальни он остановился.
— Как по-твоему, такое возможно…
Он не договорил и открыл дверь. Я вошел следом. Уоррингтон сел на постель. Его взгляд был устремлен на зарешеченное окно, где проступал черный силуэт разрушенной часовни.
— Не надо об этом рассказывать, — вдруг произнес он. — Марион не должна знать.
Я рассмеялся каким-то нелепым смехом.
— Зачем скрывать? Тебя разбудил крик о помощи, и ты, как истинный джентльмен, выбежал узнать, в чем дело.
— И ты тоже слышал? — спросил он.
Не желая поощрять его странные фантазии, я покачал головой.
— Успокойся, я пошутил. Выспись как следует, и все твои кошмары уйдут.
Он вздохнул и лег прямо в одежде. Через минуту он уже храпел.
Я ожидал, что к завтраку Уоррингтон выйдет мрачным и угрюмым, но ошибся. На его лице не было никаких следов раннего приключения. Кажется, он начисто забыл о своей прогулке к часовне и держал в руках письмо, которое со смехом перебросил мне.
— Боже, попробуй понять этих женщин! — воскликнул он и хрипло расхохотался.
Пробежав пару строчек, я отодвинул письмо, поскольку его содержание явно не предназначалось для чужих глаз. Письмо было от мисс Босанкет: теплое, полное искренних чувств. Меня удивило легкомыслие Уоррингтона, поскольку он всегда казался мне достаточно деликатным человеком.
— Они с отцом сегодня приедут к нам на обед, — небрежно сообщил Уоррингтон. — Оставь девушку на пару дней без внимания, и она сама прискачет.
Я промолчал. Мне претила грубость Уоррингтона, хотя и радовало возвращение его хорошего расположения духа. Вероятно, они помирились.
Мы закончили завтракать. Молоденькая горничная убирала со стола посуду. Когда она ушла, Уоррингтон поглядел ей вслед и громко причмокнул губами.
— Премиленькая девчонка, — непривычно сладким голосом заметил мой приятель. — Рад, что миссис Бэтти взяла ее в дом. Я люблю симпатичных служанок.
Я передернул плечами и раздраженно произнес:
— Что-то ты сегодня непривычно развязен.
Он лишь засмеялся.
— Просто я не такой святоша, как ты, Хейвуд, — ответил он и потащил меня на улицу.
Мне случалось бывать у Уоррингтона в гостях, и я знал, насколько он радушный хозяин. Но сегодня он превзошел себя. Босанкеты приехали достаточно рано. Сэр Уильям был общительным человеком, любителем книг и хороших вин — теперь стало ясно, кто помог Уоррингтону с его винным погребом. Мисс Босанкет была столь же очаровательна, как и в Лондоне. Уоррингтон вел себя безупречно, если не считать некоторой взбудораженности. Впрочем, это, наверное, объяснялось присутствием невесты. Сэр Уильям ходил вдоль стола, потягивая вино, однако сам Уоррингтон сегодня не притрагивался к выпивке. Чувствовалось, он ищет повод, чтобы присоединиться к своей невесте в гостиной. Вскоре, учтиво извинившись, он оставил меня в компании баронета. Мы с сэром Уильямом оба не хотели мешать влюбленным и, оставшись вдвоем, быстро нашли тему для разговора — история аббатства Марвин. Босанкет сообщил, что в его библиотеке есть редкая книга об аббатстве и, если мне интересно, он будет рад пригласить меня к себе и показать ее.
Теперь мне предстоит рассказать об ужасном происшествии, нарушившем мирное течение нашей беседы. День клонился к вечеру. С юга надвигалась гроза, возвещая о себе раскатами грома. Решив, что Уоррингтон и мисс Босанкет ушли в сад, мы направились туда. Сэр Уильям признался мне, что не любит гроз. Потом он вспомнил, что их открытый экипаж может промокнуть, а кучер, если ему не сказать, не потрудится перегнать повозку под навес. Он отправился давать указания своему нерасторопному кучеру, а я закурил сигарету и пошел разыскивать влюбленных, поскольку отец беспокоился за дочь и просил, чтобы она вернулась в дом.
Я дошел до кустарника, росшего возле дальней стороны часовни, когда вдруг услышал голоса: грубый и хриплый мужской и умоляющий женский. Затем раздался пронзительный крик. Я немедленно бросился в том направлении. Зрелище, открывшееся моим глазам, на мгновение заставило меня остолбенеть. К этому времени заметно стемнело. На фоне кустарников, озаряемые вспышками молний, стояли Уоррингтон и мисс Босанкет. Казалось, еще немного, и между ними начнется борьба.
— Ты должна! — грубым, не своим голосом требовал Уоррингтон.
Девушка что-то шептала ему в ответ, потом заплакала и вновь закричала. Я бросился к Уоррингтону и схватил его за руку, не веря своим глазам: Уоррингтон цепко держал обе ладони мисс Босанкет и выкручивал их на манер жестоких школяров. Но чтобы так себя вести с девушкой, да еще с той, которую любишь! Мне показалось, что я слышу хруст ее нежных костей.
Физически я был сильнее Уоррингтона, и мне удалось повалить его на землю. Мисс Босанкет тоже упала, и я поднял ее. Уоррингтон вскочил, сжимая кулаки, и двинулся ко мне, но вдруг остановился, свирепо сверкнул глазами и побежал прочь.