– Простите?
– Ты так легко поехала со мной, Анна…
Я не успела испугаться и осознать, что происходит, как он выставил ладонь и с силой сдул мне в лицо серебристый порошок. В воздухе закружилось мерцающее на солнце облако, кислый запах усилился. Невольно я вдохнула пыль, в носу запершило, а во рту появился горьковатый привкус. Закашлявшись, я прохрипела:
– Что ты делаешь?
– Избавляюсь от тебя.
Последнее, что я увидела, прежде чем потерять сознание, – стремительно приближавшаяся к носу лавка, отполированная сотнями пассажиров до неимоверной гладкости и…
В сознание меня вернула ударившая по глазам вспышка. Застонав, я хотела закрыться ладонью, но не смогла пошевелить руками. Стоило повернуть голову в слабой попытке спрятаться от жалящего света, как тут же виски пронзила яростная боль, точно при чудовищном похмелье. Рядом кружились голоса, и кто-то беспрерывно рыдал за стеной.
– Опять ты этой дрянью товар одурманил, – ворчал незнакомый визгливый голос, принадлежащий то ли мужчине, то ли женщине. – Они потом до утра с кровати подняться не могут, а торги уже начинаются.
– Берешь или нет? – фыркнул Генри.
– Сколько хочешь?
– Семьдесят процентов.
– Совсем охамел, стервец? Если она издохнет на помосте? Сорок и не больше.
– Ладно, все равно случайно подвернулась, – пробухтел Генри. – Только монетами, а не ассигнациями.
– Может, тебе еще на счет в банке положить?
Плохо понимая, что обсуждают люди рядом, я собрала крохи сил и просипела:
– Потушите свет…
– О, глянь-ка, очнулась! – обрадовался мучитель. – Ну-ка, дорогуша, открой глаза. Хочу увидеть их цвет.
Повинуясь приказу, я с трудом разлепила веки. Чужие лица расплывались, к горлу подступала тошнота. Чужие пальцы больно сжали мне подбородок.
– Синеглазая блондинка, – поцокал он языком. – За двадцатку сбудем.
– Может, накинешь еще пятак? – тут же предложил мой похититель.
– Рыло пополам не треснет?
Свет погас, голоса отдалились. Хлопнула дверь, три раза в замке провернулся ключ. В воцарившейся тишине за стеной кто-то беспрерывно рыдал, и под чужой горестный плач ко мне медленно возвращалось сознание. Как всегда, магический дар переборол колдовской дурман в разы быстрее, чем у обычного человека.
Окончательно придя в сознание, я обнаружила себя одетой в одну лишь исподнюю сорочку и лежащей на замусоленных простынях. Следящий кристалл исчез, впрочем, как и обувь. Видимо, тюремщики не ожидали, что я сумею прийти в себя, и меня даже не связали.
Я слезла с кровати, неустойчиво пошатнулась. Переждав несколько секунд, когда приступ утихнет, на цыпочках прошмыгнула к окну, скрытому деревянной решеткой. На улице уже разливались сизые сумерки, в небе проявлялась острая краюха полупрозрачной луны с яркой звездочкой-спутницей.
Створки поддались не сразу, пришлось хорошенько дернуть, и окно отозвалось протяжным обиженным стоном, таким громким, что за стеной утих вой. В зловонную комнатушку ворвался поток вечернего холода.
Испугавшись, что выдала себя, я замерла и, переждав некоторое время, подергала решетку с маленьким навесным замком, и от каждого толчка по перекрещенным рейкам пробегали голубоватые искры. Хлипкая с виду решетка оказалась опечатанной заклинанием. Какая предусмотрительность!
И в этот момент раздались тяжелые шаги, под дверью прочертилась полоска яркого света. В замке провернулся ключ, и меня парализовало от страха. В ужасе я смотрела на перешагнувшего через порог бородатого здоровяка с магическим светильником в руке. Его мощная фигура заслоняла собой проем.
– Не попорть товар! – донесся из глубины коридора знакомый голос. Ни жива ни мертва, я следила, как он приближался ко мне.
– Сама пойдешь или связать? – прогу дел он.
– Сама… – осознавая, что все равно сбежать прямо сейчас не смогу, а только окажусь избитой, просипела я.
От страха тело стало нечувствительным к холоду, а происходящее казалось дурным сном. Мне с трудом помнилось, как меня впихнули в прокуренное помещение, полное людей. Под свист и пьяное улюлюканье я оказалась стоящей на сколоченном из грубых досок невысоком помосте перед возбужденной толпой. Меня ощупывали жадными взглядами, изучали как скаковую лошадь.
– Начальная ставка, уважаемые сунимы, сто золотых! – объявил носатый карлик в замусоленном камзоле, и я узнала голос человека, рассматривавшего меня в грязной каморке.
Толпа взорвалась оглушительным громом голосов.
– Распустите ей волосы! – выкрикнул кто-то.
– Давай, дорогуша, поторопись! – прошипел коротышка.
Едва живая от страха, я подняла дрожащие руки и вытащила шпильки. Тяжелый золотой водопад упал на плечи и скрыл спину до самой поясницы.
– Как видите, сунимы, никакого обмана, никакой магической маски. Перед вами натуральная блондинка! Итак, двадцать золотых, кто больше?
– Тридцать! – выкрикнул кто-то.
– Семьдесят!
– Кто даст сто, сунимы? – Карлик указал в толпу молотком, и я в растерянности проследила взглядом в указанном направлении. Проходящие торги казались мне абсолютно фантастичными, даже не верилось, что подобная нелепица происходила именно со мной. Разве я лошадь или корова?
Вдруг некстати подумалось, что у меня имелась собственная лошадь рыжей масти с белыми чулками. Ее звали Искорка, и я была столь жалкой, что сумела вспомнить об обожаемом питомце, лишь превратившись в живой товар на подпольном аукционе.
– Пусть она снимет исподнее! – выкрикнул кто-то, и я невольно сжала дрожащими пальцами ряд жемчужных пуговичек на груди измусоленной рубашки.
– Снимай! – приказал мне карлик.
– Нет.
– Снимай!!! – прошипел он и, не дождавшись охраны, сам дернул за кружевной подол. Нежная батистовая ткань затрещала. Мигом решив, что подохну только с музыкой, я со всей силы ударила коротышку ногой в живот. С хрюканьем он согнулся пополам и вылупился на меня красными злыми глазами. Толпа зашлась издевательским гоготом.
– Горячая штучка! – заливался кто-то. – Даю сто!
Но не успела «горячая штука» опомниться, как оказалась поваленной на дощатый помост мощной оплеухой от стража. В голове разлетелся на части тугой ком боли, во рту появился привкус крови. Спрятавшись за пеленой волос, я хватала ртом воздух и старалась подавить унизительные рыдания.
Внезапно в помещении началось хаотичное движение. Задние ряды заволновались, взбаламученный народ закрутил головами, а потом толпу накрыл визгливый сигнал свистка стражи, и зал погрузился в хаос.
Пока про меня все забыли, я сползла с помоста, кое-как доковыляла до стены и сжалась в углу комочком, пережидая, когда народ схлынет и у меня появится возможность попросить о помощи и не оказаться растоптанной людьми, похожими на стадо взбешенных баранов. Не-ожиданно мои плечи накрыли курткой, хранившей тепло ее хозяина. Я подняла голову, рядом со мной на корточках сидел Влад Горский.
– Как вы здесь оказались? – просипела я.
– Это я хотел спросить, как
– Прикройся, – велел Влад, намекая на клетчатый плед, аккуратно сложенный на соседнем сиденье. – Ты почти обнажена.
– Вас это смущает?
– У тебя нет ничего, что я не видел бы раньше.
Он хлопнул дверью кареты и надолго оставил меня самостоятельно переваривать случившееся, но похищение, торги и последующее спасение все равно казались абсолютно нереальными, как будто произошли не со мной.
Через некоторое время Влад вернулся в экипаж и, уткнувшись взглядом в мои голые ноги, категорично швырнул мне на колени плед. От неожиданности я даже вздрогнула и едва успела подхватить колючее покрывало прежде, чем оно соскользнуло на пол.
Горский устроился напротив и прикрикнул кучеру:
– Поехали!
Мы тронулись с места.
– Куда мы? – тихо спросила я.
– В дом к твоему судебному заступнику. Он о тебе позаботится. Я договорился с дознавателями, они сделают вид, что тебя не было в мануфактуре. Шумиха вокруг фамилии Вишневская – ни к чему.
– Вы заплатили деньги?
– Поспи пока. – Он замолчал и вдруг с плохо скрываемым раздражением рявкнул: – И заверни уже ноги в плед, пока не подхватила горловую жабу![4] Если у тебя не соображает голова, это не значит, что должно страдать тело.
– Что? – с возмущением выдохнула я.
– Зачем ты провоцировала их? Зачем позволила себя ударить?!
– Мне надо было позволить себя раздеть?
– Полагаешь, что под рубашкой чем-то отличаешься от других женщин или на тебя кинулась бы толпа?
Резко обрывая спор, он закрыл глаза, сложил руки на груди и сделал вид, будто отдыхает, всем своим видом давая понять, что больше не намерен ни говорить со мной, ни даже ругаться.
Долгое время в гробовом молчании мы тряслись в карете. Конские копыта звонко застучали по брусчатке, и стало ясно, что экипаж въехал в городские ворота. Влад открыл глаза, наши взгляды встретились.
– Почему вы злитесь на меня? – тихо произнесла я.
– В нашу последнюю встречу ты сказала, что хочешь забыть обо мне как о страшном сне. – Он усмехнулся. – Видимо, чтобы забыть меня, тебе пришлось стереть абсолютно все воспоминания и здравый смысл вместе с ними. Как ты додумалась поехать с человеком, о котором ничего не знаешь?
– Потому что вы позвали меня, а он – ваш друг!
– Я не звал тебя.
– Нет?
– Зачем бы мне это делать?
– Мы были любовниками, а потом я исчезла, даже не попрощавшись.
– Верно,
* * *
В открытые окна моей спальни в доме Кастана Стоммы лилось густое послеполуденное солнце. Сквозняк надувал пузырем легкую белую тюль и приносил в умиротворение теплой комнаты птичье стрекотание.
Сидя перед секретером, я записывала в блокнот едкие фразы. После похищения в голову вообще приходили только нехорошие, злые слова, растекавшиеся по белым листам темными пятнами.