Грозовой Сумрак - Самойлова Елена 34 стр.


Почерневшие белки, слепые бельма, затянувшие зрачки и радужки.

Взгляд, оставляющий в душе невидимый, выжженный дотла, след пережитого страха перед темнотой, наполненной чем-то непонятным, пугающим и голодным, перед бездной, которая рано или поздно начинает всматриваться в каждого.

А потом сабля вывернулась из руки Рея, круто развернулась и с размаху пробила ему грудь так, что окрашенное темной кровью лезвие на локоть вышло из спины фаэриэ. Железная лента провернулась, расширяя сквозную рану, и дернулась вперед, сквозь тело Рейалла, словно стремясь дотянуться и до меня, но он успел схватить обеими руками рукоять сабли и упасть на бок, сжимаясь в комок и невероятным усилием удерживая смертоносное для ши-дани лезвие внутри своего тела.

– Беги… – Хриплый, булькающий голос, словно кровь, толчками льющаяся из проделанной саблей дыры в грудине, уже заполнила его горло.

Беги, маленькая моя ши-дани!

Слабый отзвук в порыве ветра, отталкивающего меня в сторону спасительного леса.

Усмешка, горизонтальной линией разделившая лицо Мэбвэн практически надвое и открывшая острые игольчатые зубы.

Выскользнувший из ножен на поясе хрипящего, задыхающегося от надрывного булькающего кашля фаэриэ тяжелый охотничий нож на миг завис в воздухе перед лицом Рейалла, качнулся туда-сюда, подобно маятнику, – и вдруг стремительно сорвался в мою сторону.

Я не успела даже испугаться или зажмуриться…

Мгновенный порыв ледяного вихря, бережно огладивший кожу легкими снежными пушинками.

Черная тень, заслонившая меня от ножа из холодного железа, седые волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам склонившегося ко мне Габриэля, защекотали мое лицо влажными прохладными кончиками.

– Здравствуй, зеркало мое.

Он улыбнулся, и время остановилось.

Гулкая тишина осеннего леса затопила прогалину, затянутую сверкающим серебристым туманом, сквозь который пробивались косые лучи солнечного света. Высокие березы, белыми свечами тянущиеся к невидимому за туманным шлейфом небу, роняли на пожухлую траву округлые желтые листья с золотыми прожилками, делая разноцветный лиственный ковер еще пышнее и ярче. Где-то вдалеке жгли костры, и запах горьковатого дыма плыл в прохладном осеннем воздухе.

Легко и спокойно, словно я в одночасье вернулась домой, в безопасные и прекрасные Холмы, встретившие меня как дорогую гостью или хозяйку. Кусочек Осенней рощи, невесть как оказавшийся рядом с городом Вортигерном.

Единственное, что выбивалось из общей картины мирного спокойствия, – это сидящий на стволе поваленного дерева Габриэль, задумчиво рассматривающий нож из холодного железа, по рукоять вымазанный темной, уже запекшейся кровью. Любой ши-дани на месте короля Самайна давно бы умер от подобной раны, а этот только едва заметно морщится, разглядывая остро отточенное лезвие.

– Как ты здесь оказался? – тихо спросила я, останавливаясь рядом с березой, листья на нижних ветках которой казались выкованными из червонного золота и меди.

– Это все, что ты хочешь у меня узнать? – Габриэль небрежно отбросил окровавленный нож в сторону и поднял на меня взгляд, травянистую зелень в котором сменила чернота глубокого озерного омута. – Я думал, что вопросов у тебя много больше, но ты, как всегда, задаешь самый бесполезный. Глупо, особенно с учетом того, что передышка у нас совсем коротенькая.

– Ты остановил время?

– Я просто перенес нас в уголок того Холма, который оказался ближе остальных.

Король Самайна с усилием поднялся, выпрямился и подошел ко мне.

Холодные пальцы осторожно сомкнулись на моем запястье, на котором поблескивал простой медный браслет с капельками огненно-рыжего янтаря, чуть сжали.

– Ты успела заключить договор с тем фаэриэ, – еле слышно усмехнулся Габриэль, ласкающе проводя подушечкой моего пальца по одному из тонких шрамов на моей руке. – Недоглядел, и мое зеркало попало в руки к тому, который позволяет себе не беречь его должным образом… Впрочем, он уже наказан. Холодное железо не вредит живым стихиям так же, как ши-дани, но сквозная рана и большая потеря крови довольно быстро превратят Грозового Сумрака в обычный шторм.

– Пусти! – Я дернулась, пытаясь высвободить руку, но пальцы короля Самайна оплели мое запястье подобно стальным оковам. Как он умудрился появиться у Вортигерна в летний Сезон? Как мог воспользоваться своей силой в полной мере, невзирая на совершенно неподходящее время и место? Или у него, как и у Мэбвэн, больше нет ограничений? – Ты же видел ее, видел, чем она стала! Она убьет их обоих и не остановится на достигнутом!

– Конечно, не остановится. – Габриэль зло, некрасиво улыбнулся, старый шрам побелел, косым росчерком исказил лицо. – Она будет продолжать убивать, и делать это будет уже не назло мне, а ради собственного удовольствия. Она вернулась в Сумерки, вернулась в родной дом, где ее больше не связывали Условия мира людей, и, поверь, вкус свободы для нее слаще вкуса горячей крови поверженного врага.

Король Самайна наклонился, приблизив лицо к моему, почти коснулся губ поцелуем.

– Мэбвэн не остановится, зеркало мое. Сама – не остановится. И тех, кто, как она считает, предал ее, она убьет с особым наслаждением и жестокостью, свойственной исключительно сумеречным. Ты знала, что первые фаэриэ пришли из Сумерек? Что на самом деле они – жители с изнанки тени и мало чем отличаются от тех тварей, что обложили Вортигерн подобно горящему хворосту, которым малограмотные люди обкладывают дома своих общих врагов? Просто фаэриэ приняли Условия мира людей и ограничения на свою силу, чтобы иметь возможность более-менее приемлемо существовать там, где разгул стихии приведет к непозволительным разрушениям. Ведь в гостях следует вести себя вежливо, а то хозяева могут вытолкать взашей, невзирая на снежную бурю за стенами теплого и уютного дома… Я расстроил тебя, зеркало мое?

– Нет…

– Ты совершенно не умеешь лгать. – Габриэль осторожно обнял меня, полы черного плаща запахнулись у меня за спиной, укутав тяжелым теплым коконом. – Только слезы здесь не помогут и ничего не изменят. Они не разжалобят Мэбвэн и не призовут низших сумеречных к миролюбию. И вряд ли ситуацию исправит Рог в руках смертного – сомневаюсь, что он сможет сыграть достойную песнь. Воли у него хватит, но вот жизненных сил…

… Алая кровь Кармайкла, рубиновыми бусинами украсившая грудь и лицо Королевы Мечей. Тонкое саблевидное лезвие, пригвоздившее человека к земле. Даже если маг попытается сыграть что-то на Роге, ему не хватит дыхания. Тут и здоровому-то нелегко пришлось бы, а уж с такой раной… Люди ведь такие хрупкие…

– Что ты предлагаешь? – глухо спросила я, не поднимая взгляда, и тотчас почувствовала, как дрогнули руки Габриэля, осторожно оглаживающие мою спину сквозь испачканную пылью и травой льняную рубашку.

– Ты наконец-то задала правильный вопрос, зеркало мое. – Король Самайна отстранился, скользнул кончиками потеплевших пальцев по моему подбородку, приподнимая его и заставляя меня смотреть ему в глаза, лед в которых таял, а чернота омута сменялась изысканной травяной зеленью. – Я предлагаю тебе осень. Твою или мою – на выбор. Предлагаю привести Осеннюю рощу в мир людей в летний Сезон, или выпустить на волю злые ледяные бури холодного Самайна. Только скажи мне «да» – и ты снова станешь собой, мир людей будет отзываться на каждую твою мысль, окрасятся золотом и багрянцем листья, если ты захочешь, чтобы они стали ярче. Твоими слезами заплачет дождь, или солнце выглянет из-за туч только потому, что ты улыбнулась. Дай свое согласие – и на твоей стороне будут сражаться зимняя буря и сумеречные гончие, черный полдень принесет мрак среди дня и позволит выжить твоему фаэриэ, раны которого исцелятся сразу же, как только он станет тем, кем был рожден, станет неистовой бурей.

– А цена? – еле слышно шепнула я, комкая в ладонях черную рубашку на груди Габриэля. – Ты ведь не окажешь такую неслыханную по щедрости услугу просто так.

– Разумеется. Моя цена – семь лет и один день твоего пребывания в моем времени с того момента, как мы вернемся в Алгорские холмы. Не как слуги – как гостьи, а если пожелаешь, то и королевы. Я обещаю не принуждать тебя ни в чем, и твое твердое «нет» остановит меня при любых условиях. Но я так же обещаю, что каждое твое сомнение я постараюсь обратить в согласие.

– А когда мой срок выйдет…

– Ты будешь вольна идти, куда тебе вздумается. – Габриэль наклонился и осторожно прижался щекой к моей щеке. – Но если ты примешь мое условие в обмен на силу здесь и сейчас, я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы ты по своей воле осталась в моем Самайне на гораздо более долгое время.

За спиной у меня раздалось громкое, отнюдь не деликатное покашливание, которое больше походило на едва сдерживаемый смех. Король Самайна поднял голову, а я обернулась, чтобы увидеть прислонившегося к березе Раферти. Идущий по Дороге, невесть как пробравшийся даже в местный Холм, отвесил мне шутливый поклон и широко, чуть издевательски улыбнулся:

– Так вот ты куда пропала, госпожа. А то я готов был начать беспокоиться – хорошие люди умирают, а тебя будто и след простыл. Габриэль, нехорошо так вмешиваться-то, да еще и ставить девушке такие нечестные условия. Сам ведь заварил всю эту кашу – и непонятно, ради чего. Скучно стало?

– Раферти, ты как всегда – заноза в самом неудобном месте. – Король Самайна выпрямился, разглядывая странника с нехорошим прищуром. – Свисток еще у тебя или успел кому-то передать?

– Не поверишь – потерял. Выпала игрушка где-то, а где – и сам не вспомню. – Идущий развел руками и нарочито горестно вздохнул. – Ничего, другой добрый человек подберет, а я еще себе раздобуду, может, лучше прежнего вещица окажется.

– Я эти «вещицы» мастерить не успеваю – так быстро ты их «добываешь», – беззлобно хмыкнул Габриэль, не убирая ладонь с моего плеча. – Зачем сюда-то пришел? Думал, без тебя не обойдется?

– Не обойдется. – Раферти разом посерьезнел. – Время в мире людей вот-вот потечет должным образом, и если светлой госпоже все еще хочется помочь тем, кто ей явно не безразличен, то лучше поторопиться.

– Я принимаю твое Условие, – негромко сказала я в тишине, мгновенно опустившейся на осеннюю поляну в окружении березовых свечей. – Я буду гостьей Самайна на семь лет и один день в обмен на право распоряжаться своей осенью.

– Мое зеркало в очередной раз отказывается брать чужое…

Тяжелый перстень из вороненой стали, с каплей кровавого янтаря, украсил указательный палец моей правой руки, и я услышала над головой хлопанье крыльев.

Птица, похожая на белоснежного голубя, перья которого отливали всеми цветами радуги, опустилась на мое плечо, доверчиво потерлась головой о мою шею – и сразу же вспорхнула к небу, рассыпаясь разноцветной искрящейся пыльцой. Теплой, пахнущей медвяным клевером и сосновой смолой в жаркий полдень, тающей на коже и скатывающейся по щекам крупными каплями летнего ливня.

Благословение южного Алгорского холма, дар сердца Летнего сада, магия летних ши-дани, что так любят подставлять ласковым солнечным лучам золотистые лица и танцевать посреди поля, приминая неспелые колосья ровным кругом.

Габриэль, Габриэль… Чем ты пожертвовал на этот раз, чтобы купить милость своенравной радужной птицы, и ради чего? Только чтобы в течение семи лет жить в моем обществе? Вряд ли. Тебе никогда не нужно было то, что лежит на поверхности, ты всегда старался отыскать то, что никто не видит или не может увидеть, и чем глубже и дальше спрятано это «нечто», тем интереснее тебе его заполучить. Пусть даже ненадолго, ровно до той поры, пока новая игрушка не перестанет развлекать и тобой вновь не овладеет скука.

Серебристый шлейф тумана начал таять и проседать, а вместе с ним исчезали очертания окрашенных яркой осенней кистью деревьев, лиственный ковер под ногами стремительно пропадал, обнажая иссушенную траву и растрескавшуюся, умирающую землю.

– Габриэль! Последний вопрос – почему все-таки «зеркало»?

– Потому что ты – дар сердца Осеннего холма в ответ на мою просьбу о зеркале, в котором правдиво отражаются все мои поступки…

Мир людей вокруг – как снежно-белое льняное полотно, на котором разноцветными шелковыми нитками вышиты деревья и травы, небо, затянутое тучами, и израненная Сумерками земля. Изнанка тени – прорехи на этой вышивке, уродливые дыры с неровными обугленными краями, которые необходимо крепко и аккуратно залатать, чтобы не испортилось прекрасное полотно, не истлел искусный узор.

Я шла по искалеченному лугу вдоль стены, и по пятам за мной шла моя осень, которая раздвинула тяжелые серые облака, как оконные занавески, выпустила сноп сияющих солнечных лучей сквозь образовавшуюся прореху, которые заставили отпрянуть паукообразную тварь в стальной броне, отогнали в густую тень, уже накрывшую умирающий лес.

Фаэриэ, лежащий у кромки леса в луже собственной крови, не успевшей еще впитаться в землю, шевельнулся и глянул на меня снизу вверх мутными, потемневшими от боли глазами. Я опустилась на колени, не обращая внимания на то, что пролитая кровь пятнает подол моего осеннего платья, оставляет багряные потеки на разноцветных листьях, и осторожно провела ладонью по бледной щеке Рейалла, покрытой холодной испариной.

– Сейчас пойдет дождь, а за ним наступит черный полдень, ночные сумерки посреди дня. Твои Условия будут выполнены.

Дареный нож со сверкающей каплей золотистого янтаря в оголовье мягко воткнулся в окровавленную землю рядом с фаэриэ.

– Этим оружием Мэбвэн не сможет управлять. Мне нужна твоя буря. Еще раз.

Он медленно кивнул, с усилием разжимая побелевшие от напряжения пальцы, сомкнувшиеся на рукояти сабли, и в этот момент по высушенной земле забарабанили первые капли осеннего ливня…

Солнечное затмение, которое люди называют «черным полднем», – зрелище великолепное, пугающее и притягивающее одновременно. Черный диск закрывает дневное светило, закрывает медленно и неторопливо, пока не наступит ночной мрак посреди дня, а на небе не будет сиять ослепительная корона, обрамляющий лик «бога смерти», который, согласно человеческим верованиям, пытается лишить живых солнца. Люди не могут безнаказанно увидеть это великолепие, разве что через закопченную над пламенем свечи хрустальную пластинку, а те, кто оказывались достаточно глупыми или рисковыми, чтобы бесстрашно глянуть на лик «черного бога», в будущем расплачивались неминуемой слепотой.

Но то, что запрещено людям, разрешено фаэриэ.

Как и обещала маленькая ши-дани, появившаяся под стенами Вортигерна в том виде, В котором она обычно разгуливает в своем безопасном и благословенном Холме, отделенном от мира людей рекой пролитой крови и мостом, выстроенным из костей, после того, как хлынул дождь, стало ощутимо темнеть. Черная тень медленно наползала на золотой солнечный диск, превращая его в оранжевый, цвета полыхающего в ночи пламени, зажигая алый ореол, кровавую корону «бога смерти».

Последняя вспышка света – как золотая искра, своей яркостью на миг ослепившая даже привычные ко всему глаза Рейалла, а затем на мир людей спустилась душная, безмолвная тьма, которую остро отточенным лезвием меча рассек слаженный хор голосов сумеречных тварей, до того скрывавшихся под землей и в камнях, прячущихся в мертвых, выгоревших изнутри древесных стволах и даже в вывороченных из городской стены каменных блоках. Будто каждая тень, до того безобидная и бессловесная, вдруг обрела плоть, голос и жгучее желание убивать.

Да сколько же их здесь собралось?!

С невыразимым облегчением сбросить тяжкое бремя телесной оболочки, позволить израненному телу растечься талой водой, осыпаться прозрачными каплями вместе с усилившимся ливнем, который больно хлестал жителей изнанки тени, но ласково касался тоненькой хрупкой фигурки рыжеволосой ши-дани в пышном венке из ярких осенних листьев. Она скользила по лугу, как призрак, увидеть который можно лишь краем глаза, хрупкие пальцы-веточки плели кружево из грозовых облаков, украшая его сизыми взблесками молний, плели тонкую сетку магии над Вортигерном… И все только ради того, чтобы беспрепятственно подойти к неподвижно лежащему, но еще живому Кармайклу, судорожно сжимающему в дрожащей от напряжения руке переливающийся лунным светом перламутровый Рог, оправленный в серебро.

Что ты делаешь, Фиорэ?

Назад Дальше