— ВЫ ОК?
Риса с облегчением выдыхает — Коннор в порядке и не пойман. Она набирает ответ:
— ДА. ТЫ?
— НАШЕЛ ЛАБ. ВСТРЕЧ У МАШИНЫ.
И хотя Рисе очень хочется пойти и отыскать его, она понимает, что дальнейшие шатания по больнице чреваты.
— Это он? — спрашивает Бо. — Что он сказал?
— Сказал, что целуешься ты паршиво, и я с ним согласна.
Бо натянуто смеется — наверно, думает, что Риса простила его. Это не так. Просто Бо ей совершенно безразличен — что уж тут сердиться или прощать?
— Спускаемся по ближайшей лестнице, — командует девушка, — и уходим через заднюю дверь — как ты и сказал. С Коннором встречаемся у машины.
Бо кивает, соглашаясь с ее планом, но потом собирается с духом и спрашивает:
— А что если Коннор не появится?
— А что если я тебе в другой глаз залеплю? — говорит Риса. Бо проглатывает свой вопрос и открывает перед ней дверь на лестницу.
— Да, к твоему сведению, — говорит он, — я не ничтожество. Что бы там ни утверждал мой ордер на расплетение.
20 • Коннор
План прост. Сложные планы ни к чему, когда имеешь дело с людьми, по природе своих занятий не ожидающими ни интриг, ни подвохов. Персонал медицинского центра больше опасается скользких полов (потому что судебных исков не оберешься), чем появления беглых расплетов, намеревающихся похитить биоматериал. Кому, во имя всех святых, он нужен?!
Как только охрана засекла Рису и Бо, Риса приняла верное решение — отвлечь полицейских на себя. Не похоже было, чтобы охранники узнали нарушителей и догадались, что им здесь надо. Первым побуждением Коннора было, конечно, следовать за подругой, но он понимал — нельзя. Могут поймать всех. Придется положиться на ловкость Рисы в игре в кошки-мышки, даже если Бо в ней плох.
Коннор бродит по коридорам крыла, в которое людям нетерпеливым лучше не соваться. Воскресенье, и здесь совсем пусто. Юноша находит исследовательский корпус, соединенный со всем остальным комплексом стеклянной галереей. Здесь он выставлен на обозрение всему миру. Остается надеяться, что никто не бросит взгляд на галерею. В противном случае последствия не заставят себя долго ждать.
В подвале он находит нужную лабораторию. Тогда как остальная часть исследовательского корпуса битком набита всяческим оборудованием, в подвале имеется лишь самое необходимое. Обстановка заурядная, как во всех подобных учреждениях, полы скупо освещенных коридоров выстланы линолеумом цвета блевотины. Словом, на фоне навороченного института это отделение выглядит убогим побирушкой. Похоже, команду сумасшедших ученых, упорно занимающихся бесперспективными клеточными исследованиями, держат подальше от глаз, как будто они позор современной медицины. Пусть сидят на задворках и варят свои зелья из змей, лягушек и летучих мышей.
Кажется, здесь даже охраны нет. Лаборатория заперта на обычный замок без сигнализации, вскрыть его отмычкой проще пареной репы; и поскольку охрана сосредоточилась на Рисе и Бо, в подвале исследовательского корпуса царит тишина, словно в морге, каковой, возможно, располагается в соседнем подвале.
Коннор делает ставку на то, что догадался правильно, и отсылает Рисе эсэмэску, мол, нашел лабораторию, встретимся у машины. Если Рису поймают, эсэмэска выдаст, кто они такие, но Коннор крепко надеется, что его подруга сумеет уйти от потерявшего спортивную форму преследователя. Через несколько мучительных секунд от Рисы наконец приходит лаконичное «ОК». Коннор переводит дыхание — он и не заметил, что забыл дышать.
Он открывает дверь и зажигает в лаборатории свет. В холодильниках с прозрачными дверцами хранятся образцы; на штативах ряды пробирок, в чашках Петри растут сомнительного вида культуры. Есть тут и запечатанные пластиковые стазис-контейнеры, тоже содержащие какой-то биоматериал. От вида этих контейнеров Коннора корежит — именно в таких транспортируют части тел расплетов. В современных стазис-контейнерах живая ткань может сохраняться неопределенно долго. Это одна из многих технологий, толчок к развитию которых дало расплетение.
Каждый предмет помечен числовым кодом, ничего не говорящим Коннору.
«Взрослые плюрипотентные клетки», — сказала Соня. Он попал в нужное место, но метки предназначены для исследователей, а не для вора, собирающегося стибрить их материалы.
У Коннора с собой большая хозяйственная сумка, в которую поместится целая уйма образцов. Он решает взять только стазис-контейнеры — культуры из пробирок или чашек Петри, скорее всего, не выдержат температурных перепадов при перевозке. Он начинает набивать сумку — ни дать ни взять Гринч, крадущий Рождество — как вдруг дверь лаборатории распахивается. На пороге стоит человек с колбами и пробирками в руках. Коннора поймали с поличным, словно ребятенка, запустившего руку в вазу с конфетами, только вместо конфет здесь опытные образцы. Лаборант от неожиданности роняет свои склянки, и те разлетаются в мелкие дребезги.
— Стоять! — приказывает Коннор, видя, что человек собирается дать деру и позвать охрану. — Я вооружен. — Юноша засовывает руку в карман куртки.
— Н-неправда, — дрожащим голосом заявляет лаборант, видимо, посчитав слова Коннора пустой угрозой.
Коннор вынимает пистолет, доказывая, что вовсе не блефует.
У лаборанта отвисает челюсть, он пытается с хрипом втянуть в себя воздух на манер Гундоса — старого товарища Коннора, страдавшего астмой.
И вдруг Коннор соображает, что конфронтации можно избежать. Как указывала Соня, транк больше не прерогатива юнокопов. Он может также стать лучшим другом расплета.
— Извини, мужик, — говорит Коннор, — но придется послать тебя в Транкистан.
Он нажимает на спуск и… оружие дает осечку. Не заряжено! Коннор всматривается в пистолет — это не тот, что дала ему Соня. Это пистолет Бо! Тот самый, который разрядила Риса.
«Черт!»
— Погоди! Я тебя узнал! Ты Беглец из Акрона!
«Черт, черт!»
— Не валяй дурака! — говорит Коннор. — Беглец из Акрона скрывается у хопи. Новости не смотрел?
— А что новости? Ты здесь, значит, новости врут! Ты же из нашего города, так ведь? Тебя называют Беглецом из Акрона, но жил-то ты в Колумбусе!
Неужто весь Колумбус это знает? Дом Ласситеров теперь местная достопримечательность, что ли?
— Заткнись к чертовой матери, или я тебя…
Коннор прикидывает, не вырубить ли мужика. Это у него бы получилось запросто, но, пожалуй, стоит подождать — интересно, чем обернется все дело. Прибегнуть к крутым мерам он всегда успеет.
Лаборант лишь сопит, не отводя взгляда от непрошеного гостя. Ни тот, ни другой не шевелятся. Наконец мужчина произносит:
— Тебе не эти образцы нужны — они уже дифференцированы. Возьми вон те, с дальнего конца.
Такого Коннор не ожидал.
— Почем ты знаешь, что мне нужно?
— Беглецу из Акрона могла бы здесь понадобиться только одна вещь — плюрипотентные клетки. Чтобы строить органы. Но ничего из этого не выйдет. Технология выращивания органов потерпела полное фиаско, все исследования ни к чему не привели.
Коннор не отвечает — но его молчание говорит само за себя.
— Тебе что-то известно, да? — В порыве воодушевления лаборант даже осмеливается сделать шаг вперед, позабыв свой страх. — Ты что-то знаешь, иначе не пришел бы сюда!
Коннор оставляет его вопрос без ответа. Он обеспокоен тем, что его намерения, оказывается, так легко разгадать.
— У той двери, в дальнем конце?
Лаборант кивает. Коннор шагает в указанном направлении. Одним глазом все время следя за лаборантом, он выгружает содержимое сумки и наполняет ее контейнерами из последнего в ряду холодильника.
— Есть одна проблема, — сообщает лаборант. — Весь наш биоматериал состоит на учете. Если что-то пропадет, руководство тут же получит рапорт. Наверняка нам тогда сократят финансирование.
Коннор кивает на стеклянные осколки у передней двери.
— А что было в этих колбах?
Лаборант перехватывает его взгляд.
— Биоматериал. — Он вскидывает голову и улыбается, раскусив замысел Коннора. — Чертовски много биоматериала. Ну и влетит же мне, что уронил. И что позабыл его взвесить, перед тем как выкинуть.
— Да уж, — соглашается Коннор. — С кем не бывает. — Он загружает сумку под завязку, а закончив, видит, что лаборант занял место у выхода и выглядывает в прорезанное в двери окошко, как будто стоит на стреме.
— Ну что… — произносит Коннор, — меня тут не было, так ведь?
Лаборант кивает.
— Это будет наша тайна, — говорит он. — Только с одним условием.
Коннору это не нравится. Что еще за условие? Сейчас как потребует чего-нибудь невозможного…
— Чего ты хочешь?
И тогда лаборант робко просит:
— Можно… можно пожать тебе руку?
Коннор смеется — такого он никак не ожидал. Ему встречалось немало восторженных поклонников среди подростков, но этому-то старикану не меньше тридцати! Однако он тут же замечает, что его смех смутил «старикана».
— Ладно, забудь, — бурчит лаборант. — Это было глупо.
— Да нет, все нормально. — Коннор осторожно приближается к нему и протягивает руку. Лаборант сжимает ее в своей, мокрой и холодной.
— Расплетение многим не по душе, — заверяет он, — люди просто не знают, как его остановить. — Он переходит на шепот: — Но если у тебя есть задумка, найдутся те, кто пойдет за тобой. Не все, но… думаю, наберется достаточно.
— Спасибо. — Коннор теперь рад, что не транкировал мужика. Хотя Бо он все равно задаст за подмену оружия.
Коннор выскальзывает из комнаты, а лаборант принимается за уборку, счастливо насвистывая себе под нос.
«Многие хотят остановить расплетение», — сказал лаборант. Коннор слышит это не первый раз. Может быть, если ему будут повторять эти слова почаще, он тоже в них поверит.
21 • Риса
По дороге домой они чувствуют себя настоящими триумфаторами. В машине гремит музыка, и у ребят возникает ощущение, будто они нормальные подростки, такие же, как все. И хотя Риса понимает, что это лишь иллюзия, она счастлива — пусть на короткое время она перестает быть «единственной и неповторимой Рисой Уорд».
Коннор рассказывает им с Бо о встрече с фанатом-лаборантом. Похоже, Коннор даже слегка упивается своим звездным статусом, но Риса всегда чувствовала себя не в своей тарелке, когда сталкивалась с подобным поклонением. Девушку никогда не прельщала мысль стать этакой героиней контркультуры. Единственное, к чему она стремилась — это выжить. Ее вполне устроил бы детский приют № 23 штата Огайо — жить там, играть на фортепиано, в восемнадцать лет покинуть его со средними оценками и по примеру всех воспитанников государства провалиться в ту же яму повседневности, в которой толкутся миллионы обычных людей. Может, ей удалось бы попасть в муниципальный колледж, училась бы и работала в сфере обслуживания или что-нибудь в этом роде. Она могла бы стать концертной пианисткой или, скорее всего, устроилась бы играть на клавишах в каком-нибудь в баре. Не идеал, конечно, но все же это была бы жизнь. В конце концов Риса вышла бы замуж за ничем не примечательного гитариста и завела бы ничем не примечательных детей, которых бы обожала и никогда в жизни не подкинула на чужой порог. Но ордер на расплетение перечеркнул все ее надежды на нормальное будущее.
Мысль о гитаристе наводит Рису на размышления о Кэме. «Граждане за прогресс» снова зажали его в своих тисках. Где он сейчас, что с ним?.. Впрочем, какое ей дело. Или все-таки должно быть дело?.. Что за путаный клубок разнообразных связей! Как будто кто-то взял и «сплел» всю ее жизнь из встреч с самыми оригинальными представителями человечества: от Коннора и Сони до Кэма и Грейс, не говоря уже обо всех прочих странных знакомствах…
Кто может сказать, что ждет ее через день? О годе и речи нет. Вот наилучший аргумент, почему надо жить настоящим; только… Как им жить, если все, о чем мечтаешь — чтобы это настоящее поскорее кончилось?
— Какая-то ты грустная, — замечает Коннор. — Тебе бы радоваться — хоть раз за все время мы сделали что-то правильно.
Риса улыбается:
— Мы многое сделали правильно. Иначе с чего бы это совершенно незнакомым людям пожимать нам руки? — «Или лезть с поцелуями», — мысленно добавляет она и бросает холодный взгляд на сидящего сзади Бо. Тот, закрыв глаза, колотит по воображаемым барабанам, ничего не замечая вокруг. Коннор не стал задавать вопросы насчет синяка под глазом у Бо. Ему либо все равно, либо просто не хочется ничего знать. Интересно, сколько девчонок бросались подобным же образом на самого Коннора? Эта мысль вызывает у Рисы приятную ревность. Приятную, потому что у Рисы есть то, о чем все эти безвестные девчонки могут только мечтать: Беглец из Акрона в полном ее распоряжении.
Может быть, это даже лучше, чем все мечты Рисы о нормальном существовании. У жизни на высоких оборотах, жизни на краю бездны есть свои радости, имя которым — Коннор.
— Эй, ребята, вы, кажется, знаете этого чувака, Апчерча? — вдруг спрашивает Бо.
— Кого? — недоумевает Риса.
— Хэйдена Апчерча. Ну того, что наговорил много всякого, когда его арестовали на Кладбище.
— А, Хэйден!
Риса никогда не слышала фамилии Хэйдена, и, судя по лицу Коннора, он тоже. Многие расплеты отказываются от своей фамилии из своеобразной мести родителям, отдавшим их на расплетение. Хэйден же не сделал этого, наверно, потому, что его семья давала ему многочисленные поводы для шуток.
— А почему ты спрашиваешь? — беспокоится Риса, нервно поглядывая на Коннора. — С ним что-то случилось?
— Да вроде нет. Просто он опять палит из всех стволов. В смысле словами.
В стерео звучит новая песня, и Коннор прикручивает громкость.
— А ты откуда знаешь?
— Помните старый комп в подвале, тот, что Соня дала нам попользоваться? Джейк как-то возился с ним, и говорит — раскопал что-то в Сети. Потом хотел снова найти, чтобы показать мне, но оно пропало. Говорит, Апчерч призывал к восстанию подростков, как тогда, когда его поймали. А что, очень даже может быть. — Бо на секунду задумывается. — Если так, то я знаю массу ребят — не только в подвале у Сони, но и у меня дома — пойдут за мной в огонь и в воду.
— Вот-вот, в воду с обрыва, как лемминги, — ворчит Коннор.
— Полегче, — предупреждает Бо, вытаскивая пистолет, украденный у Коннора, — не то всажу тебе заряд транка, как ты тому остолопу, Нельсону.
Риса видит, как каменеет лицо Коннора, как белеют костяшки его пальцев, вцепившихся в баранку. Она кладет ладонь ему на колено — мол, успокойся, не стоит связываться.
— Убери эту штуку! — велит она Бо. — Сейчас же, пока нечаянно не пристрелил себя!
— Это было бы просто здорово, — бросает Коннор с таким морозом в голосе, что Бо мог бы превратиться в ледышку. Затем, смягчившись, говорит: — Но я рад, что с Хэйденом все нормально. То есть, если это правда, конечно.
«Если Хэйден снова в бегах и из своего тайного укрытия призывает подростков взять дело в свои руки, — размышляет Риса, — то сколько из них откликнется на призыв?» О первом восстании такое рассказывают… После коллапса школьной системы ошалевшие подростки повалили на улицы. Они сеяли террор и хаос от океана до океана; их ярость, направленная на все и всех, наводила на людей такой ужас, что расплетение стало казаться приемлемым решением проблемы.
После окончания Глубинной войны никто не обсуждал события, приведшие к Соглашению о расплетении. Риса подозревает, что дело тут не только в неприятных воспоминаниях. Если выкинуть из головы всяческие мысли об узаконенных убийствах, тогда легко закрыть глаза и на свое соучастие в них. «Ну что ж, — думает Риса, — мы заставим людей вспомнить… и укажем путь к искуплению».
Поездка проходит спокойно до тех пор, пока они не выезжают на окраину, в один из жилых пригородов Колумбуса. Вот тут вдруг Коннор ни с того ни с сего дергает руль, машина виляет, вылетает на соседнюю полосу и едва не врезается в идущий там пикап. Водитель пикапа жмет на клаксон, воздевает средний палец и осыпает наших друзей многоэтажными ругательствами, слышать которые они не могут, но легко угадывают по губам.