Такого не случается, когда он думает об Уне — хоть какое-то утешение, что ни говори. Уна терпеть его не может. Неудивительно. У него руки ее возлюбленного. У него также и часть его мозга — средоточие таланта Уила Таши’ни, и благодаря этой части Кэм в состоянии претворить эмоции Уила в проникновенные звуки гитары. Однако Кэм не Уил и никогда им не будет. Так что у Уны есть веская причина для ненависти.
Лежа в своей роскошной постели в своей роскошной спальне, Кэм наполняет ум мыслями не только об Уне, но обо всех тех людях, с которыми столкнулся в течение своей недолгой жизни «сплета»: охранниках, пестовавших его до того, как он понял, что собой представляет; генерале Бодекере и сенаторе Коббе, разглядевших в нем ценность, за которую не жалко заплатить деньги; ревнивого Беглеца из Акрона и его спутницу — низкокортикальную девушку… как ее… ах да, Грейс. Кэм вспоминает всех, кто стал частью его короткого существования, надеясь, что тогда в его сознании проявится контур Девушки, как прочерчивается темный силуэт в пучке света, и пустота заполнится, выкристаллизовавшись в ясный и четкий образ.
Просто поразительно — с чего вдруг «Граждане» решили, что если они удалят из него саму память о любимой девушке, то он станет ненавидеть их меньше? Невероятно — они думают, что если стимулировать его центр удовольствия при мысли о военной карьере, его негодование ослабнет. Да, Кэм теперь жаждет стать морским пехотинцем, но тем отвратительнее ему люди, вживившие в него эту жажду.
Нет, не люди. Один человек.
Роберта.
Насколько Кэм понимает, Роберта тоже из «ГЗП». Уничтожить их значит уничтожить ее. Вот и отлично.
Само собой, она не должна догадаться о его планах. До поры до времени он будет изображать из себя пай-мальчика. Сиять, словно идол, которым они его и задумывали. Златой телец, которому должно поклоняться все человечество. Каким же наслаждением будет увидеть изумление в глазах Роберты, когда он повергнет их всех во прах!
• • •
Генералу Бодекеру не требуется свита. Его импозантная фигура производит впечатление и без команды подхалимов. Так и кажется, будто сам воздух сгущается вокруг его выдающейся персоны. Даже увядшие цветы у дорожки, по которой он ступает, похоже, вытягиваются по стойке смирно, стремясь привлечь к себе его внимание.
Впрочем, один джентльмен за ним все-таки увязался. Его личный атташе. Очередная формальная фигура армейского жаргона, подразумевающая личного помощника, то есть мальчика на побегушках. Тощий и нервный, он подобострастно отзывается на любое движение генеральской брови. Пожалуй, точнее будет назвать его не личным, а лишним помощником, ибо здесь, в молокайском комплексе «Граждан за прогресс», слуг просто пруд пруди.
Кэм, одетый в свою новую, с иголочки, форму, приветствует генерала у входа в особняк. Это Роберта настояла, чтоб он так оделся. Кэм не возражал — военная форма ему нравится; одна мысль о ней вызывает в нем прилив удовольствия, граничащий с экстазом. Еще одна эмоция, искусственно вживленная в него Робертой и ее командой архитекторов сознания. Еще одна причина, чтобы ненавидеть эту женщину.
— Добрый день, мисс Грисволд. Здравствуйте, мистер Компри, — говорит генерал, кивая обоим по очереди. Атташе пожимает им руки, словно делать это за Бодекера входит в его обязанности. Не дай бог генерал перетрудится.
— Goede dag, Generaal, — отвечает Кэм. Произношение его безупречно. — Ik ben blij je te zien[9].
Генерал скорее растерян, чем восхищен.
— Это по-голландски?
— Да, — отвечает Роберта за Кэма. — Он специально изучал его — в дополнение к тем, что уже знает.
— Вот оно что.
— Вы ведь голландского происхождения? — осведомляется Кэм. — Я хочу сказать, имя у вас голландское.
— Да, — подтверждает Бодекер. — Ключевое слово — «происхождение». Родители говорили на этом языке, но я так и не научился.
Генерал ведет себя настороженно. И мыслями он явно где-то в другом месте. Внезапно Кэм чувствует себя словно маленький мальчик, желающий произвести впечатление на равнодушного папашу. Ему это не нравится, но он ничего не может с собой поделать.
— Не желаете ли осмотреть комплекс? — спрашивает Кэм. — Я мог бы вам его показать.
— Потом, возможно, — пренебрежительно отвечает Бодекер и бросает взгляд на своего аккуратного, готового к услугам атташе, который тут же делает шаг вперед.
— Я с удовольствием прогуляюсь с вами, — произносит он.
После секундной неловкой заминки Кэм спохватывается:
— Конечно. Начнем с сада. — Ему не по себе от того, как Бодекер не моргнув глазом спихнул его своему лакею.
На пути в сад Кэм оглядывается и видит: беседа между генералом и Робертой проходит весьма оживленно. Похоже, в центре интересов Бодекера стоит вовсе не Кэм.
• • • • • • • • • • • • • • •
РЕКЛАМА
НОВИНКА! Официальная экшен-фигура Камю Компри!
Встроенный калькулятор!
Встроенный домашний репетитор!
Говорит десять тысяч фраз на девяти языках!
И он самый настоящий сплет!*
Самонаводящиеся глаза!
Реалистичные мультикультурные тона кожи!
Сохраняет любую приданную ему форму и готов к перепрограммированию!
Светится в темноте!
Количество ограничено!
ДЛЯ ЗАКАЗА ЖМИТЕ НА ЭТУ КНОПКУ!
*Даем гарантию: он действительно сплетен из двадцати других экшен-фигур.
• • • • • • • • • • • • • • •
Остаток дня проходит гладко — как бывает гладкой скользкая, еще не просохшая фанера. На вид — без сучка и задоринки, а проведешь пальцами — шершавая и неприятная.
Ужин, в высшей степени официальная трапеза, проходит за столом, слишком большим для четверых, в столовой, специально спроектированной для угощения персон самого крупного калибра, вроде генерала.
— Мои комплименты вашему шеф-повару, — изрекает Бодекер, прерывая однообразное постукивание серебряных столовых приборов.
— Да-да, все чрезвычайно вкусно, — вторит атташе. У генеральского охвостья привычка подпевать всему, что бы ни сказало начальство.
За традиционным обменом любезностями Кэм ощущает некий диссонантный обертон, который никак не поддается определению. Так бывает, когда одна из гитарных струн слегка выбивается из строя. Может, это связано с Девушкой, которую он не в силах вспомнить? А может, это с ним самим что-то не в порядке?
— Я с нетерпением жду дня своего прибытия в Вест-Пойнт, — молвит Кэм. Возможно, в реакции генерала ему удастся нащупать что-нибудь существенное.
— Уверен, они тоже ждут вас с нетерпением.
— Монтрезор[10]! — неожиданно выпаливает Кэм. По временам в его мозгу вспыхивают такие вот нетривиальные ассоциации, и контролировать это он не в силах.
— Прошу прощения? — недоумевает генерал.
— Э-э… месье Монтрезор — наш шеф-повар, — импровизирует Кэм. — Я передам ему, что вы высоко оценили его шатобриан[11].
Роберта бросает на своего воспитанника суровый взгляд, но не разоблачает его. Возможно, потому, что отлично понимает, о чем речь.
— О да, — подыгрывает она, — наш шеф-повар выше всяких похвал.
Генерал, человек не особо начитанный, принимает все за чистую монету, а его атташе слишком занят нанизыванием на вилку горошин, чтобы распознать фальшь.
• • •
Бодекер уезжает на следующее утро, даже не попрощавшись. Во всяком случае, не попрощавшись с Кэмом. Сразу же после его отъезда Кэм гуляет по территории и останавливается на том самом месте над морем, где когда-то они с Девушкой смотрели на звезды и он дал ей урок астрономии. Правда, сейчас память говорит ему, что он лежал здесь и считал звезды в полном одиночестве. Именно поэтому он знает, что Девушка была частью этого воспоминания. Еще он помнит, как разговаривал с… ни с кем. Сейчас в утреннем небе горит только одна звезда — Солнце, но Кэму не нужны звезды, чтобы, соединив линиями отдельные пункты, увидеть внутренним взором полное созвездие — то есть постичь смысл генеральского визита.
Вчера, выполняя взваленную на него обязанность гида для бодекеровского лакея, Кэм заметил, как генерал и Роберта уехали на гольф-каре в отдаленную часть комплекса. Безусловно, они отправились туда не для изучения полей сахарного тростника и таро, которые «Граждане за прогресс» культивируют для вида, чтобы поддерживать впечатление нормальности. Кэм отдает себе отчет, что кроме особняка в обширном комплексе имеются и другие строения, скрытые в густых зарослях. Хотя он их никогда не видел, он знает, что они там есть.
Он знает также, что если спросить о них Роберту, та не скажет правды, как всегда. Уклончивость на грани обмана отточена ею до изящнейшего гавота, и танцует она его с такой ловкостью, что для Кэма это стало особой формой развлечения.
Генерал Бодекер же не настолько искусен во лжи. Все его вранье написано у него на лбу, как след от фуражки.
И впрямь Монтрезор! Король неискренности, самый презренный персонаж Эдгара По, который, уверяя Фортунато в своей дружбе, тем временем замуровывает его в тайную могилу. А кто же тогда Кэм? Фортунато, следящий, как укладываются один на другой камни его смертного приговора? Или у него просто разыгралось воображение? Ведь личность Кэма сложена из расплетов, а паранойя у них обычное явление; должно быть, во многих из его частей она расцвела сейчас махровым цветом. И все же он не в силах обуздать подозрение, что отгадка кроется во вчерашней отлучке Роберты с Бодекером. Где бы они ни побывали, именно там следует искать причину генеральской холодности и отчужденности. Должно быть, пришло время Кэму познакомиться с комплексом «Граждан за прогресс» на Молокаи поближе…
Он вспоминает, как писали на старинных картах в неизведанных местах:
— «Здесь водятся драконы». — Он произносит это вслух, но в саду нет никого, кто мог бы его услышать.
9 • Уна
Она надеется, что им с Левом удастся найти Хенесси и Фретуэлла. Но одновременно надеется на обратное. Потому что в случае успеха Уна разорвет обоих мерзавцев на части. Не в фигуральном смысле, а в самом что ни на есть буквальном. Станет отрезать по кусочку, наслаждаясь их муками. Она ведь вполне на такое способна, разве нет? Вспомнить хотя бы, как она едва не отпилила Камю Компри обе его прекрасные руки, некогда принадлежавшие Уилу. Уна понимает, что поступи она так — и раскаяние мучило бы ее до конца дней, потому что Камю такая же жертва, как и Уил. Он не просил, чтобы его «сплетали». Опять же, Уил сам сдался пиратам ради спасения других. Из двух альтернатив он выбрал расплетение. Если бы Уна отняла у Кэма руки, она стала бы чудовищем, и это было бы необратимо.
Но разорвать негодяев на куски — совсем другое дело! Это будет справедливо. И принесет удовлетворение. Наверно. Может быть, свершив свой суд, Уна обрела бы хоть немного покоя. Но что сказал бы Уил? Позволил бы он ей это, зная, что тогда на ее душу снизойдет мир? Или стал бы на сторону Лева, желающего поймать орган-пиратов и отдать их на суд Совета племени? Чтобы привезти негодяев домой живыми, Уне потребуется невероятная выдержка. Даже если ей не хватит жестокости разорвать бандитов в клочья, то уж застрелить обоих не помешает никакая совесть.
Вот почему она и хочет их поймать, и не хочет.
• • •
В трущобах Миннеаполиса ночь. Может, эти трущобы и не такие грязные, как в других городах, но даже у Миннеаполиса есть дурно пахнущие подмышки и темные промежности. Уна здесь одна — так надо, потому что Лева легко опознать несмотря на его длинные волосы.
— Как бы я хотел пойти с тобой, — вздохнул он, провожая Уну в опасное путешествие в первый раз.
— Тебе все равно нельзя, — возразила она. — Потому что я хожу по кабакам, а тебе еще по возрасту пить не разрешается.
Собственно, Уне самой до двадцати одного не хватает шести месяцев, так что ей тоже пить не положено, но ее удостоверение личности утверждает иное.
Сегодня вечером она заходит уже в третий бар, а с момента прибытия в город это двенадцатый. Длинные черные волосы девушки стянуты на затылке яркой лентой наподобие тех, что Уил неизменно развязывал — он любил, когда ее волосы свободно струились по плечам. В сумочке она прячет пистолет — маленький, изящный двадцать второй калибр. Конечно, Уна предпочла бы свое ружье, но его же не возьмешь с собой в бар, даже такой вонючий и обшарпанный, как этот.
Уже три ночи она прочесывает злачные места Миннеаполиса, в которых в поисках удачи тусуются всяческие подонки и мерзавцы, один хуже другого. Уне удача пока не улыбнулась. Ни малейшего следа орган-пиратов, за которыми охотятся они с Левом.
Бар под названием «Залейся по горло» уже забыл дни своей славы, которая, по правде говоря, с самого начала была весьма дурной. Замызганные кабинки, дырки на темной псевдо-кожаной обивке скамеек кое-как залеплены скотчем. На полу линолеум, который, видимо, был когда-то синим. Освещение такое тусклое, что даже если здесь и остались какие-то краски, глаз не в состоянии их различить. Единственное, что производит еще более унылое впечатление, чем сама забегаловка — это немногочисленные посетители, жалкие и опустившиеся.
Уна присаживается у стойки, и бармен, некогда красавец-мужчина, ныне сильно потрепанный жизнью, подходит к ней. Уна сразу же предъявляет ему свое удостоверение личности и медицинскую лицензию. Незадолго до Глубинной войны алкоголь внесли в список веществ, подлежащих контролю, так что теперь каждый должен приобрести медицинскую лицензию, разрешающую его употребление. Впрочем, раздобыть лицензию проще пареной репы: ими торгуют спекулянты на улицах, их можно даже купить в автоматах, продающих лекарства. Попытка отлучить человечество от его любимой отравы успешно провалилась.
— Чего желаете? — спрашивает бармен.
— Пинту «Гиннесса».
Бармен приподнимает бровь:
— Мисс, вы сразили меня в самое сердце. — У него техасский акцент, который как-то совсем не к месту в Миннеаполисе. Уна одаривает его натянутой улыбкой, словно говорящей: «Дай мне мое пиво и пошел вон».
Она медленно потягивает напиток и присматривается к посетителям. Два парня, оба в наколках с ног до головы, бросают дротики, не обращая внимания на пьянчуг, время от времени мелькающих на пути их опасных снарядов. В глубине темных кабинок парочки заключают сделки, о которых Уне и знать неохота. Около стойки бара собралась обычная коллекция одиноких сердец и профессиональных алкоголиков. Один из них, сидящий у дальнего конца стойки, платит за ее пиво, не спросив разрешения, после чего вскидывает в приветствии два пальца и демонстрирует ряд желтых зубов. Похоже, этот урод живет в вечном Хэллоуине. Уна отвечает тем, что подзывает бармена и кладет на стойку собственные деньги.
— Вот, — говорит она. — Отдайте Кощею его бабки.
Бармен, по всей вероятности, наблюдающий подобные сцены постоянно, с довольным смешком выполняет ее просьбу. Непонятно, что его так развеселило: продемонстрированная Уной независимость или что забулдыге ничего не обломилось.
Когда бармену выпадает свободная минутка, Уна деликатно затрагивает тему, приведшую ее сюда:
— Вы не могли бы мне помочь? — начинает она, стараясь говорить вежливее, чем ей того бы хотелось. — Я ищу двоих джентльменов, чья профессия — торговля живым мясом.
Бармен смеется:
— Впервые в жизни слышу, чтобы кто-то называл орган-пиратов «джентльменами». Жаль тебя разочаровывать, милашка, но эта братия якшается только друг с другом. Таких, как я, они в свои дела не посвящают.
Уна продолжает с невозмутимым видом:
— Их зовут Хеннесси и Фретуэлл, — и внимательно смотрит на бармена — а вдруг тот как-то выдаст себя.
— Никогда не слыхал, — говорит он и принимается за привычное дело — моет грязные стаканы. Однако Уна замечает, что он моет стакан, который уже чист. Бинго!
За три дня это первая тоненькая ниточка. Теперь все зависит от ее осмотрительности и смекалки. Интересно, чего этот человек боится? Может, ему просто не хочется вмешиваться не в свои дела? Или он думает, что она из ФБР и собирается повязать его верных завсегдатаев? Ладно. Что бы ни скрывалось за молчанием бармена, наверно, стоит воззвать к его кошельку.