— Жаль, — роняет Уна. — Говорят, эти двое — парни, к которым надо обращаться, когда дело касается ценной добычи.
Бармен избегает смотреть ей в глаза.
— Мне откуда знать.
— И еще, — добавляет Уна, — я не прочь хорошо заплатить тому, кто меня с ними сведет.
Она приканчивает свое пиво, подсовывает к бармену пустой стакан и кладет под него пятьдесят долларов.
Тот косится на купюру, но не берет.
— Само собой, это только за знакомство, — добавляет Уна. — Если сделка состоится, получишь гораздо больше.
Бармен отходит на другой край стойки и наливает стакан «Тома Коллинза» какой-то опустившейся женщине — наверняка Кощей заплатит за ее выпивку. Бармен использует это время для обдумывания предложения. Вернувшись к Уне, он забирает ее стакан вместе с бумажкой, которая — фокус-покус! — растворяется в воздухе. Стрельнув глазами по сторонам, он наклоняется к девушке и едва слышно шепчет:
— Если это те, про которых я думаю, здесь ты их не встретишь. Насчет Хеннесси не знаю, а Фретуэлл обычно развлекается игрой на бильярде в «Железном монархе», что на Николетт-авеню. Но послушай, крошка, он — подонок, каких свет не видал, а тот кабак — место просто мерзопакостное. Лучше не суйся туда.
Уна не может удержаться от смеха:
— Хочешь сказать, там еще хуже, чем здесь?
Бармен не обижается и остается совершенно серьезен.
— Намного хуже, и тут таких навалом, — говорит он. — Есть просто вонючие норы, а есть норы змеиные. Послушай меня, детка, «Железный монарх» — кубло самых ядовитых гадюк.
Девушка невольно ежится.
— Ничего, справлюсь. — Уна уверена в своих силах, но напряжение в глазах бармена заставляет ее слегка усомниться в себе. Она слезает с табурета. — Если сделка выгорит, мы еще встретимся, — обещает она.
— Искренне в этом сомневаюсь, — отвечает тот с всепрощающей улыбкой человека, много раз обманутого в своих ожиданиях.
— Что ж, — говорит Уна, — если все пойдет не так, как задумано, мы никогда больше не увидимся, зато ты стал на пятьдесят баксов богаче.
Бармен соглашается с ее оценкой ситуации, произносит на прощанье «Будь осторожна, детка», и Уна уходит на поиски гадючьего гнезда под названием «Железный монарх».
10 • Фретуэлл
Сказать, что Мортон Фретуэлл страшен, как черт, значит нанести смертельное оскорбление черту. Фретуэлл сознает собственное уродство. У него было достаточно времени, чтобы свыкнуться с ним — двадцать девять лет, если быть точным. Его взросление прошло через несколько фаз, соответствующих тому или иному виду животных: из младенца с мордашкой летучей мыши он превратился в мальчишку с физиономией койота, а потом вызрел в мужика с мордой козла.
Но вместо того чтобы сокрушаться по поводу своей неудачной внешности, он решил не просто принимать себя таким, как есть, а даже наслаждаться собственным безобразием. Ведь оно его отличительная черта. Кем бы он был без своей уродливой хари? Когда они с Хеннесси продали того пацана-притонщика, получив за него небольшое состояние, доля Фретуэлла оказалась достаточно солидной, чтобы он мог купить себе личико попривлекательней, если бы захотел. Он раздумывал над этим, но недолго, после чего просадил все деньги на куда более интересные вещи, в которых жизнь ему обычно отказывала. А теперь, когда бабки закончились, Фретуэлл снова вынужден утюжить улицы в поисках расплетов на продажу.
Сейчас, играя с самим собой в бильярд в углу «Железного монарха», он замечает девчонку. Вообще-то, он положил на нее глаз, как только она вошла в бар — не девочка, а прямо глоток свежей воды в пустыне. Но сейчас он видит, что и она обратила внимание на него.
Молоденькая — может, двадцать один, может, меньше. Сидит в кабинке одна. Взоры стервятников, завсегдатаев «Монарха», неотрывно следят за ней. У девчонки черные волосы, туго стянутые на затылке. Как только цыпочка вошла в кабак, Фретуэллу сразу бросилась в глаза ее грива, спадающая до самого копчика. Ну что поделаешь, он торчит от длинноволосых девочек.
Она не только замечает его, она встречается с ним глазами. Кажется, на ее лице даже намек на улыбку — трудно сказать, освещение неважнецкое.
Есть в ней что-то экзотическое. Латина? Или даже притонщица, непонятно. Да какая разница, главное — это ее незапятнанная аура, ясно говорящая, что девочке здесь не место. Или, во всяком случае, пока не место. Барышня из приличной семьи решила поискать приключений на свою задницу и изведать любви «плохого парня». А большего плохиша, чем Мортон Фретуэлл, здесь не найти.
Он первым отводит глаза и ловко кладет шар в лузу — крутой выигрышный удар. Внимание со стороны симпотной девчонки действует как волшебный талисман, и он включает весь свой мужской шарм. Телки, ищущие такого парня, как он, встречаются редко, так что нужно ковать железо. Он хватает второй кий и неспешно шествует к кабинке, где сидит гостья.
— Я Морти. Играешь?
— Немного, — отвечает она, крутя в пальцах соломку от коктейля, к которому, по-видимому, не прикоснулась.
Он вручает ей кий.
— Пошли. Я выстрою шары.
Свое имя она ему еще не сказала. Ничего, скажет, куда денется.
Он провожает ее к бильярдному столу. Пусть гостья разобьет пирамиду. Она уверено проделывает это, и шары со стуком рассыпаются по сукну. О человеке можно многое сказать по тому, как он играет в бильярд. Эта девица точно знает, чего хочет. И Морти будет не Морти, если не выяснит, чего же она хочет.
— Недавно в городе? — спрашивает он.
— Проездом.
Она посылает ему улыбку; Фретуэлл проводит языком по зубам, проверяя, не застряли ли в них остатки пиццы, и только потом улыбается в ответ. Затем кладет семерку, но на следующем шаре намеренно мажет, чтобы дать девчонке шанс.
— Откуда сама-то?
— Какая разница откуда? Главное, какая у меня цель, — игриво отвечает она.
Фретуэлл охотно хватает наживку:
— И какая?
Она щелкает кием и кладет шар номер двенадцать.
— Победа, — отвечает она[12].
— Круть, — говорит он с ухмылкой. Она промахивается на следующем ударе, и он кладет три шара подряд, чтобы поставить девчонку на место. — Но для этого придется потрудиться.
Она проскальзывает мимо, чтобы сделать следующий удар; при этом ее длинный конский хвост задевает Фретуэлла, и у того бегут мурашки. Она так и не назвала ему свое имя. Ладно, похоже, оно ему без надобности.
— А в «Монарх» тебя что привело?
— Дела, — отвечает она.
— Какие?
Она мелит свой кий.
— Такие же, как у тебя.
Тут он решает, что и правда обойдется без ее имени. Он ставит кий на штатив.
— Пошли отсюда, что ли?
— Пошли.
Он старается скрыть свое ликование. Нельзя терять голову. Что бы она там себе о нем ни навоображала, он ей подыграет. Плохой мальчик с плохими намерениями, но гладким обхождением? Да пожалуйста, хоть сто порций!
— Машина стоит в проулке, — сообщает он. Девица даже глазом не моргнет; так что он обнимает ее за плечи и ведет к задней двери. Мысли его уже унеслись на несколько миль вперед.
Но в тот миг, когда дверь захлопывается у них за спиной, ситуация меняется так радикально, что его ускакавший вперед рассудок вдруг оказывается неизвестно где, слетев с дороги. Фретуэлл притиснут к щербатой кирпичной стене проулка с такой силой, какой не ожидаешь от тонкой изящной девушки. В его шею больно упирается ствол пистолета — как раз под правым ухом, дулом вверх. Пистолетик маленький, но нацелен прямо в центр его черепа. Тот самый случай, когда размер не имеет значения.
Фретуэлл не осмеливается пошевелиться или оказать сопротивление.
— П-полегче, крошка, — единственное, что он может из себя выдавить. Его мужской шарм куда-то запропал.
— Давай-ка внесем ясность, — говорит она намного более холодным тоном, чем в баре. — Когда я сказала «дела», я имела в виду именно дела, так что если ты еще когда-нибудь дотронешься до меня хоть пальцем, я тебе их отстрелю все подряд, один за другим. Усек?
— Усек, — сипит Фретуэлл. Он бы кивнул, да как бы эта стерва при малейшем шевелении с его стороны не нажала на спуск.
— Умница. Так вот, к делу. Я тут неплохую зверушку изловила. Мне сказали, что из всей вашей братии у вас лучшие связи на черном рынке.
Фретуэлл испускает вздох облегчения. Чем черт не шутит, может, он выйдет живым из этой передряги.
— Да, да, лучшие, — торопится он. — В Европе, в Южной Америке, даже в бирманской Да-Зей.
— Вот и отлично. Если ты и вправду можешь выйти на людей, согласных хорошо платить за уникальный товар, то мы сработаемся. — Она чуть отступает назад, но продолжает держать его на мушке — на случай, если ему вздумается удрать. Впрочем, удирать он не собирается. Во-первых, она тогда наверняка застрелит его. А во-вторых, жадность в Морти Фретуэлле пересиливает страх. Что она имеет в виду под «уникальным товаром»?
Он отваживается задать вопрос, надеясь не схлопотать пулю в какой-нибудь жизненно важный орган. Равно как и не в жизненно важный.
— И что у тебя?
— Не что, а кто, — произносит она с жутковатой улыбкой.
Морти непроизвольно облизывает губы. Подростков, за органы которых люди готовы платить баснословные деньги, не так уж много, по пальцам пересчитать. Неужели цыпочка ведет речь о ком-то из них? Если она не блефует, то он сорвет самый большой куш в своей жизни!
— И кто?!
— Скоро сам увидишь. Устрой встречу — ты, я и твой безухий приятель.
Ты посмотри, наглая девка подготовилась основательно!
— Он не безухий, — возражает Фретуэлл. — Одно ухо у него еще осталось.
— Звони ему.
Фретуэлл вынимает телефон, но медлит — он тоже тут не последняя фигура, может и поторговаться.
— Не позвоню, пока не скажешь, кого поймала.
Она раздраженно фыркает. Затем чеканит:
— Хлопателя, который не хлопнул.
И внезапно пальцы Морти не успевают нажимать на кнопки достаточно быстро.
11 • Лев
Обычный грузовой контейнер. Восемь футов в ширину, восемь с половиной в высоту и сорок в глубину. Даже днем здесь царят сумерки; свет проникает внутрь лишь через крохотные дырочки в проржавевших углах. Пахнет прокисшим молоком с примесью каких-то химикалий. Лев опасался, что здесь водятся крысы, но крысы наведываются только в те места, где можно чем-нибудь поживиться. Полакомиться Левом грызунам — обитателям сортировочной не удастся, он для этого слишком живой.
Запястья юноши привязаны прочными кабельными стяжками к дальней стенке контейнера. Уне пришлось купить зажимы и приклеить их к стене — другого способа «приковать» к ней Лева так, чтобы это выглядело убедительно, не было. Он попросил Уну сделать перочинным ножом надрез у основания большого пальца на его левой ладони — не слишком глубокий, но достаточный, чтобы кровь залила запястье и провод. Именно такие мелкие детали помогают создать правдоподобную картину. Друзья также натаскали в контейнер всякого хлама, в изобилии валяющегося по всей сортировочной — замаскировать ружье Уны, которое они спрятали в густой тени позади ржавого старого сейфа.
Зажимы расположены слишком низко, и когда Лев стоит, трудно создать иллюзию, будто он жутко мучается. Но стоит ему опуститься на колени, как кисти его повисают над головой, и тогда узник выглядит настоящим страдальцем — потому что ему действительно больно. Этакий маленький белокурый Христос, распятый на стене стального ящика. Голова, бессильно свесившаяся на грудь, довершает иллюзию.
Когда приготовления были закончены, Уна отошла назад, чтобы оценить картинку, и сказала:
— Выглядишь совершенно беспомощным. Но все равно слишком ты какой-то чистенький, даже с кровью на руке.
Лев начал крутиться и брыкаться в «оковах», так что грязь и хлопья ржавчины покрыли его с ног до головы. Для полноты картины он сбросил с ноги башмак — как будто потерял его, пытаясь освободиться.
— Буду дергаться, пока весь потом не изойду, — пообещал он. Задача нетрудная — в контейнере царит угнетающая жара.
Уна ушла на встречу с пиратами, и Лев остался в контейнере один на один с вонью и своими мыслями.
Прошло уже больше часа.
Он пробыл здесь в одиночестве слишком долго.
Снаружи уже стемнело. Тонкие лучики, пробивавшиеся сквозь дырки в ржавых стенках, погасли, и полутьма в контейнере сменилась мраком, густым, как смола. На мгновение Лев воображает себе невозможное, и его охватывает паника: а вдруг орган-пираты убили Уну? С них станется. Тогда Леву отсюда не выбраться, ржавый контейнер станет его могилой. Вот когда сюда набегут крысы.
Ну уж нет! Он не имеет права допускать такие мысли. Уна вернется. Все пройдет точно по плану.
Или не пройдет.
Лев трясет головой в темноте, прогоняя опасения. Просто руки его привязаны так неудобно, что кажется, будто минуты ползут гораздо медленнее, чем в действительности. Он вспоминает другой случай, когда он провел в путах намного больше времени — в уединенной хижине, где Нельсон держал в плену их с Мираколиной. Запястья Лева были притянуты к раме кровати примерно такими же пластиковыми стяжками, как сейчас, только тогда все было по-настоящему. Нельсон устроил развлечение, играя с ними в русскую рулетку: пять патронов в его пистолете были с транком, а один — с настоящей пулей. Ни малейшей возможности предугадать, который из выстрелов станет смертельным. Однако орган-пират стрелял не в Лева. Он стрелял в Мираколину каждый раз, когда юноша давал ему не тот ответ, который ему хотелось бы услышать; и каждый раз девочка впадала в бессознательное состояние, получив заряд транка.
В тишине стального ящика мысли Лева пускаются в странствие по альтернативным реальностям. А если бы Нельсон убил Мираколину? Что сделал бы Лев тогда? Хватило бы ему пороху сбежать или ее гибель легла бы на него таким тяжким бременем, что он бы попросту сломался?
И где был бы сейчас Коннор, если бы Леву тогда не удалось вырваться от Нельсона? Либо в тюрьме, либо мертв, скорее всего. Или, может, в заготовительном лагере, ожидая, когда будет принят закон о расплетении преступников.
Однако Мираколина выжила и помогла Леву добраться до кладбища самолетов. А он в свою очередь спас Коннора и от юнокопов, и от Нельсона. Вот как много хорошего он свершил! Рассказать бы Мираколине, да только он не имеет понятия, где она и сумела ли вообще спастись.
Он по-прежнему питает к ней теплые чувства и часто ее вспоминает; но за последнее время случилось столько всего, что кажется, будто Мираколина осталась где-то далеко, в прежней жизни. Когда Лев встретил ее, она была десятиной; значит, если она сохранила верность тем же идеалам, ее уже расплели. Леву остается только надеяться, что его влияние вытравило из нее это опасное стремление к самопожертвованию, но точно ему ничего не известно. Может быть, когда-нибудь он найдет ее и узнает, что с ней случилось, однако сейчас всякие личные переживания для Лева — непозволительная роскошь. Так что покуда Мираколина Розелли числится в его списке, озаглавленном «Может быть, когда-нибудь».
Он слышит звук отодвигаемого засова и скрип тяжелых петель. Створки в передней части контейнера расходятся ровно настолько, чтобы пропустить внутрь полоску бледного лунного света. В контейнер протискиваются три человека. Лев повисает на своих стяжках, как будто потерял сознание. Через веки закрытых глаз он ощущает бьющий в лицо луч карманного фонарика.
— Это не он! Глянь, какие космы!
— Идиот! Волосы ведь могут отрасти!
Лев сразу узнает голоса: Фретуэлл, козломордое ничтожество, и Хеннесси, одноухий главарь шайки с замашками ученика престижной частной школы. Лев был в компании подонков только один раз, но их голоса впечатались в его слуховую память, словно выжженное тавро, и при их звуке его начинает трясти от гнева. Лев открывает глаза. На его лице отвращение и ужас попеременно сменяют друг друга, и он не скрывает своих чувств — они играют ему на руку.
— Можешь мне поверить — это Лев Калдер, — говорит Хеннесси, наклоняясь над узником и всматриваясь в его лицо.