***
Папа покупает мне в качестве подарка сертификат на путешествие во времени. Я знаю, как дорого это стоило, но его лицо сияет, когда мы входим в лишенное какого-либо своеобразия агентство. Стены внутри девственно-белые, а мебель неестественного серебристого оттенка. Удобно, но глазу уцепиться не за что.
Я стискиваю в руках брошюру, изучая всю представленную в ней информацию об ухудшении здоровья у путешественников во времени, а также что может случиться, если попробовать повлиять на прошлое, хотя, к счастью, такие вещи невозможны — по крайней мере, именно так сказано в брошюре.
Папа сидит на диване рядом со мной и то скрещивает, то распрямляет ноги, постоянно потирая шею. Я не понимаю, почему он так волнуется. Ведь именно я сейчас впервые в жизни отправлюсь в прошлое, и мой желудок бурлит от волнения.
Появляется женщина с жесткими рыжими волосами, собранными на затылке в тугую «ракушку», из-за чего ее лицо кажется натянутой маской. Мы встаем, и она пожимает папину руку.
— Дилайла, спасибо, что так быстро нас приняла, — говорит папа.
Она улыбается и жмет мою руку.
— Чувствуй себя как дома, Джон. Я верну ее, как только мы закончим.
Я бросаю взгляд через плечо, и папа улыбается, но выглядит слишком взволнованным, подходя к столику с журналами.
***
Я тогда не заметила, но сейчас мне очевидно, что папа с Дилайлой были знакомы до этого нашего первого визита в агентство. Их никто друг другу не представил. Они просто знали друг друга. Но я была так взволнована возможностью увидеть маму, что даже не подумала об этом.
***
Следую за Дилайлой в отдельную комнату и стараюсь расслабиться в мягком кресле. Она ходит туда-сюда по комнате, готовясь к процедуре, а потом надевает мне на палец кардиомонитор. Потом вращает какие-то рукоятки регулировки на компьютере и, не оборачиваясь, произносит:
— В прошлом тебя могут увидеть и даже заговорить с тобой, но ты для их сознания будешь похожа на голографическую проекцию. Ты не способна ни притронуться к ним, ни сесть в автобус, ни даже дверь открыть. — Дилайла печально и тревожно улыбается мне. — Я знаю, зачем ты хочешь ее увидеть, но ты не сможешь ее коснуться.
— Папа сказал мне, — киваю я.
— Хорошо. — Она снова улыбается, на приподнятых щеках появляются ямочки. — Если все же попытаешься, включится сигнал тревоги, и мы выдернем тебя оттуда. Я не говорю, что мы арестовываем детей, но исключений здесь быть не может.
— Поняла. — Я прикусываю губу, а внутри все дрожит от волнения.
Дилайла прикрепляет у меня на лбу электроды.
— Закрой глаза и сделай несколько глубоких вздохов. Когда окажешься там, будет кружиться голова. Помни, у тебя есть только пятнадцать минут.
Откинув голову назад, я думаю о маме. Я едва могу вспомнить ее лицо. Если бы не фотографии, у меня бы не осталось воспоминаний о ней. Когда-то она ласково говорила со мной и от души смеялась, но сейчас такое ощущение, будто я мысленно смотрю немое кино. Все, чего я хочу, — это восстановить свои воспоминания, и благодаря отцу у меня получится это сделать.
— С днем рождения! — шепчу я себе, и кресло начинает вращаться. Вновь открыв глаза, я, как по волшебству, опять буду с мамой.
***
Открываю глаза и вижу лежащую передо мной домашнюю работу. В носу начинает хлюпать, и на раскрытые страницы падает несколько капель крови. Я даже не помню, когда в последний раз у меня шла носом кровь. Роясь в столе в поисках салфетки, замечаю следы крови на руке. Полагаю, мне стоит ускориться, если я хочу успеть освободить отца до кровоизлияния в мозг.
Смотрю на часы. Куда делись последние три часа? Не могу вспомнить.
Затолкав свои страхи в самые дальние глубины сознания, бегу в ванную и беру тряпку. Сунув ее под кран, слышу шаги. Я прикладываю ткань к носу. Раздается легкий стук в дверь.
— Секундочку…
Дверь все равно открывается. В ванную со встревоженным выражением лица входит мама.
— Когда это началось? — Она берет у меня тряпку и приказывает сесть на унитаз.
Я делаю, как она велит, и откидываю голову назад, глядя в ее ласковые глаза. Она крепко сжимает мой нос и плещет мне на щеки холодной водой. Вот что я упустила, пока росла. Я люблю папу, но он всегда старался, чтобы я была самодостаточна, а значит, получив ссадину или царапину, я сама себе оказывала первую помощь. Да и все равно он почти все время работал.
— Несколько минут назад, когда я делала домашнее задание.
Мама сжимает и покусывает губы, уставившись в стену. Когда я опускаю голову, она отпускает мой нос. Кровотечение остановилось, но мама все равно не дает мне подняться. Она умывает мне лицо и легонько целует в лоб. Я обнимаю маму рукой за талию и зарываюсь лицом в живот. Это первый раз, когда мы по-настоящему вместе. Она гладит меня по голове, по-прежнему кусая губы, будто не может оставить их в покое. Ее объятия поспешны и наполнены беспокойством.
— Завтра я позвоню твоему врачу, надо убедиться, что все в порядке.
— Мама…
Она поднимает руку.
Эту битву мне не выиграть.
— Ложись спать. Завтра поговорим, хорошо?
Еще раз поцеловав меня в щеку, она уходит.
Смотрю на свое отражение в безупречном заключенном в раму зеркале. Я не готова от нее отказаться.
Совсем не готова.
Глава 9
Утром я выхожу из дома пораньше, чтобы избежать вопросов, добираюсь до офиса папиного адвоката и сажусь в дорого выглядящий голубой седан. Мы направляемся в тюрьму, где последние десять лет держат отца. Мистер Грейсон кажется вполне нормальным. Лицом больше напоминает доброго дедушку, чем безжалостного адвоката. Мне бы хотелось, чтобы у папы был лучший консультант, которого только можно найти за деньги, но, похоже, это не так. У меня кровь застывает в жилах, когда я осознаю, что всецело виновата в случившемся с папой.
Мистер Грейсон проходит со мной в комнату, где меня просят заполнить и подписать несколько форм. Спустя какое-то время мне вручают пропуск посетителя, и я прикрепляю его на свой свитер. Адвокат и охранники кивают друг другу, и мистер Грейсон расписывается. Он ласково кладет руку на мое плечо.
— Ты уверена, что готова к этому? Если у тебя есть сомнения…
Отрицательно качаю головой.
— Я готова.
Делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. Дверь передо мной жужжит, и ее открывает полицейский, у которого шея толще моей талии. Волнуясь, прохожу в маленькую комнатку. Как только я оказываюсь внутри, дверь защелкивается.
Перед стеклянной стеной, отделяющей меня от заключенных, стоят три стула на выбор. Как меня проинструктировали, занимаю третье место и жду прихода отца. Руки так сильно трясутся, что, даже сжав их, я не могу подавить эту дрожь. Мое внимание привлекают звуки — эхо распахнувшейся с щелчком двери и скрежет металлических ножек о бетонный пол. Я вглядываюсь в лицо повидавшего виды папы, выглядящего старше, чем я помню. Его волнистые каштановые волосы тронуты сединой, щеки и подбородок покрыты густой бородой, которая мне не нравится. Это не мой отец. Это не тот человек, которого я знаю и люблю.
— Малышка? — шепчет он, и неверие в его глазах разбивает мое сердце. Пускай он выглядит иначе, пускай он очень худой, но его голос заставляет все мои эмоции хлынуть наружу.
— Папа, — с трудом произношу я, прижимая ладонь к стеклу.
Он прижимает свои пальцы напротив моих, и я знаю, что ему хочется меня коснуться. Я тоже хочу до него дотронуться и крепко обнять. Как же мне жаль, что я устроила такой кавардак.
— Поверить не могу. Фред прислал мне сообщение. — Папа трясет головой, сжимая губы, чтобы сдержать слезы. Он никогда не позволял мне видеть его плачущим, но этот мужчина другой, его дух сломлен. — Я не думал, что ты придешь. Ты потребовала, чтобы я прекратил слать тебе открытки. Сказала, что я больше не твой отец…
От боли закрываю глаза.
— Сказала. — Мой голос звучит так тихо — надеюсь, папа меня слышит. — Я храню последнюю присланную тобой открытку в школьном шкафчике.
Его лицо озаряется улыбкой, словно я вручила ему главный приз.
— О, Лара, я рад. Я так рад. — Кажется, будто он видит меня впервые, его глаза внимательно изучают мое лицо. — Ты прекрасна. Очень похожа на маму. — Он прикусывает ноготь. — Я не знаю, что сказать. Не знаю, что значит иметь взрослую дочь. Прости.
— Это не твоя вина. Я просто хотела тебя увидеть. — Папа медленно кивает, будто контролируя свои движения.
Я чувствую, что мое присутствие тревожит его, что он хочет, чтобы я снова ушла. Ну почему все должно быть так сложно? Почему все не может вернуться на круги своя?
— Мне не позволено спрашивать про твою маму, но, надеюсь, у нее все хорошо. Вы, ребята, по-прежнему счастливы с тем… как там его?
В моей памяти всплывает улыбающееся лицо Джекса, сидящего напротив меня за игрой в «Монополию». Я киваю папе, высмаркиваюсь.
— Конечно. Лучше не бывает, я думаю. У меня есть младшие сестра и брат.
Папа кивает:
— Я услышал об этом несколько лет назад. Твоя мама мне рассказала.
В моей голове будто раздается звоночек.
— Мама тебя навещает?
Папа проводит рукой по волосам.
— Нет, вовсе нет. Время от времени она отправляет мне письма через своего адвоката. Ничего личного и ни строчки от нее самой. Просто новости.
Он имеет в виду, угрозы. Ему угрожали, чтобы он оставил попытки с нами связаться. Мы переехали. От старой семьи ничего не осталось.
— Ну, как школа? — со смешком спрашивает папа.
Я пытаюсь улыбнуться:
— Довольно неплохо. У меня хорошие оценки, есть друзья. Дома тоже все хорошо. Мама много работает. — Кусаю щеку изнутри. Я знаю вопросы, которые мне нужно задать, но не хочу выпаливать их так сходу.
Он не обращает внимания на мое упоминание о доме.
— А у тебя есть парень?
— Был. Я с ним вчера порвала. Такой урод. Ему нужно было только одно, как и большинству ребят, я думаю.
Папа кивает:
— Ну и правильно. Школа сейчас важнее всего! Не унывай!
— Не буду! А ты как?
Папа качает головой с горьким вздохом. Отклоняется на спинку стула и складывает руки на груди. Расстояние между нами увеличивается, и я чувствую его нежелание делиться со мной.
— Сегодня вечером будут макароны с сыром, а еще я начал новую книгу из библиотеки, так что, наверное, все просто шикарно.
Шикарно. Слышала ли я хоть раз от отца такое словечко? Хотя макароны с сыром его любимое блюдо, особенно если это готовый ужин «Крафт».
— Я прочла о том, что произошло — с условно-досрочным освобождением и нападением. Мне жаль. — Я глубоко вздыхаю и сглатываю, но в горле сухо, как в пустыне.
Замечаю папин удивленный взгляд.
— Я пользуюсь компьютером в библиотеке. Они стараются уберечь меня от всего, но я им не позволяю.
Папа ерзает на месте, будто что-то не дает ему покоя, и с его губ вот-вот сорвется вопрос.
— Лара. — Он наклоняется вперед, оперевшись локтем на стойку между нами. — Зачем ты пришла?
— Мне нужно, чтобы ты рассказал, что случилось. Заполнил пробелы, — шепчу я, кидая взгляд через плечо, чтобы убедиться, что охранники стоят не слишком близко. — Кто-то стрелял в маму, но я знаю, что их послал не ты. Так что произошло потом?
Папины глаза вспыхивают гневом.
— С чего бы тебе верить в меня после всех этих лет?
— Папа, объяснять нет времени. — Мои глаза наливаются слезами, когда его лицо искажается от ярости и озлобленности. — Мне нужно знать. Я заслуживаю правды, согласен? Ты мой отец, и я хочу знать, почему ты здесь.
— Кто тебя послал? Кто втянул тебя в это?
— Никто. — Я встречаю его взгляд, безмолвно умоляя папу поверить мне, но он поднимается, оттолкнув стул назад, и я чувствую, что теперь он еще дальше от меня, чем раньше. Отец считает меня предательницей? Я незнакомка, хоть в моих венах и течет его кровь.
— Я не могу говорить об этом. Не с тобой. Прости. — Папа отворачивается. — Охрана!
— Нет, — шепчу я, наклоняясь вперед. — Папочка, что мама делала в агентстве до своей смерти?
Я выпаливаю это, не подумав, и во мне тут же вспыхивает желание испариться и умереть. Папа поднимает руку, прося охранника дать ему еще немного времени. Отличная работа! Я умудрилась выболтать свой секрет теперь уже двум людям. С таким же успехом можно было разместить официальное заявление в газете. Я не чувствую ничего, кроме ненависти к самой себе за то, что сделала с папой, мамой и всем миром.
— Лара, почему ты сказала «до смерти»? — тихо спрашивает отец.
— Вырвалось просто, — отвечаю я, поднимая к нему залитое слезами лицо. — Я имела в виду… когда в нее стреляли.
— Нет, не имела ты этого в виду. — Папа медленно качает головой. — Что я сказал, когда тебя привели навестить меня на твой седьмой день рождения?
Он меня проверяет? У меня открывается рот. Взгляд мечется по сторонам, пока я пытаюсь напрячь память и извлечь оттуда воспоминания, которых там нет. Моргаю и делаю глубокий вдох полной грудью. Вижу танцующие над сахарной глазурью язычки пламени, но понятия не имею, из какого года это воспоминание, и лиц тоже не вижу. В такой важный момент я ничегошеньки не могу вытянуть из своей памяти, даже ради спасения собственной жизни.
Я должна попытаться, но идей никаких. Решаю остановиться на наиболее вероятном предположении в надежде, что это и есть правильный ответ.
— Что однажды мы будем вместе.
Папа расслабляет плечи и опускает руки.
— И как ты отреагировала?
Пока я вспоминаю, из носа начинает сочиться струйка крови. Выхватываю из сумки салфетку и зажимаю нос.
Сознание возвращает меня в прошлое, и я вновь напуганная маленькая девочка, рыдающая в подушку и умоляющая, чтобы пришел папа. Я не могу спать. Никто не может из-за моих ночных кошмаров. Джекс сидит рядом, стараясь меня успокоить, но я молочу по нему руками, впиваясь ногтями в кожу как можно глубже, мечтая, чтобы он ушел.
— Я плакала. — Мой голос звучит глухо. — У меня были истерики. Мама решила… — слезы текут по моему лицу, — что свидания с тобой слишком меня травмируют. Вот почему они вычеркнули тебя из моей жизни.
Папа кивает, у него дрожат губы.
— Полагаю, тут больше нечего добавить.
— Кроме того, над чем мама тогда работала. Мне надо знать.
— Зачем? — спрашивает он, всем своим видом выражая недоумение.
— Просто уступи мне. Только в этот раз, пожалуйста!
Отец пристально смотрит на меня. Я пытаюсь подтолкнуть его в нужном направлении, добавляя:
— Ну пожалуйста, папа! — Умоляюще распахиваю глаза, мысленно заклиная его дать ответ.
Кажется, проходит вечность, прежде чем он отвечает:
— Она заполучила большой контракт и устроилась в «Перемотку». Работала в отделе научных исследований и опытно-конструкторских разработок. В те дни мало кто понимал хоть что-то в путешествиях во времени — уж точно не простые смертные.
— Значит, она ученый?
Папа кивает.
— Она работала над какими-то усовершенствованиями устройства для путешествия во времени. Какая-то штука, которая позволяла бы людям взаимодействовать с прошлым, не умирая и не сходя при этом с ума. Миранда всегда говорила, что подобный эффект был дефектом системы. Этого не должно было происходить. И сколько я помню, она все время пыталась его устранить.
Выводы из папиного рассказа напрашиваются прямо-таки громадные.
— Так, значит, кто угодно может менять прошлое?
— Только конкретные личности с более широкими полномочиями. Или что-то типа того.
— Она завершила свою работу?
Отец пожимает плечами.
— Я не очень-то в курсе текущих событий. Она твоя мама. Почему бы тебе не спросить ее?
Я решаю, что именно это мне и нужно сделать.
— Слышала в новостях, что тебя ранили.
Его глаза омрачаются, и он отталкивает стул.
— Я не могу говорить с тобой об этом. Прости, Лара.