— Ну? Какого черта вам нужно?
Понадобились полчаса времени и кое-какие документы, дабы убедить его, что никакой жены у меня сроду не было и что я — основатель фирмы.
Тут появились сигары и выпивка, разговор стал совершенно дружеским; меня познакомили с коммерческим директором, главным инженером, начальниками отделов.
— Мы думали, что вы умерли, — сказал мне Куртис. — Так говорится в официальной истории нашей компании.
— Это всего лишь слухи. Меня спутали с каким-то другим Д.Б.Дэвисом.
— Чем вы сейчас заняты, мистер Дэвис? — спросил Джек Галлуэй, коммерческий директор.
— Ничем особенным. Я занят, гм, в автомобильном бизнес Но собираюсь в отставку. А почему вы спрашиваете?
— “Почему?!” Разве это не очевидно? — Он повернулся к главному инженеру, мистеру Макби — Слыхали, Мак? Все вы, инженеры, одним миром мазаны: не видите своей выгоды, даже когда она сама вешается вам на шею. “Почему?” мистер Дэвис? Потому ч вы клад для нас! Потому что вы — сюжет для романа. Основатель Фирмы Восстает из Могилы к Своему Детищу. Изобретатель Нового Робота — Слуги Видит Плоды Своего Гения.
— Подождите минутку, — прервал я его. — Я же не рекламный манекен и не восходящая звезда. Я люблю уединение. Я не за этим шел сюда. Я пришел сюда работать… инженером.
Мистер Макби поднял брови, но ничего не сказал.
Некоторое время мы спорили. Галлуэй пытался доказать, что я обязан помочь фирме, которую основал. Макби говорил мало, ясно было, что он не считает меня подарком своему отделу. Между прочим он спросил, что я знаю о проектировании стереоцепей и мне пришлось признаться, что все мои познания почерпнуты из популярной литературы.
Наконец, Куртис предложил компромисс.
— Послушайте, мистер Дэвис, ваше положение — совершенно особое. Одно можно сказать — вы основали не только эту фирму, целую индустрию. Но, как верно намекнул мистер Макби, с тех пор эта ИНДУСТРИЯ ушла далеко вперед. Считайте, что вы приняты в штат фирмы на должность… гм, Заслуженного Инженера-Исследователя
— А что это будет означать? — заколебался я.
— Все что вы захотите. Честно говоря, я надеюсь, что вы, кроме всего прочего, будете сотрудничать с мистером Галлуэем. Мы не только производители, но и торговцы.
— Гм… а проектировать я смогу?
— Как пожелаете. У вас будет все, что надо и вы сможете делать все, что захотите.
— Все что надо?
Куртис посмотрел на Макби.
— Конечно, конечно… — ответил главный инженер, — в разумных пределах, естественно.
Он изъяснялся на шотландском диалекте и я еле понимал его.
— Мы все устроим, — живо сказал мистер Галлуэй. Простите, босс, можно я заберу мистера Дэвиса? Нужно щелкнуть его рядом с первой моделью Горничной.
Что он и сделал. Я рад был увидеть ее… самую первую модель, в которую вложил столько сил и души. Я хотел взглянуть, работает ли она, но мистер Макби не позволил мне включить ее — похоже, он всерьез не верил, что я умею с нею обращаться.
Март и апрель слились в один медовый месяц. У меня было все, что я хотел: инструменты, специальные журналы, торговые каталоги, библиотека, Чертежник Дэн (“Горничные, Инкорпорейтид” не производили чертежных автоматов, предпочитая пользоваться моделью “Аладдина”) и инженерная трепотня… музыка для моих ушей!
Ближе всех я сошелся с Чаком Фриденбергом, главным помощником главного инженера. По-моему, Чак был единственным настоящим инженером; все прочие были просто хорошо выдрессированными механиками… в том числе и Макби — для того, чтобы быть Инженером нужно, по-моему, нечто большее, чем диплом и шотландский акцент. Позже, когда мы сошлись еще ближе, Чак признавался, что питает к главному инженеру те же чувства.
— Мак и вправду боится всего нового. Будь его воля, он бы работал теми же методами, что и его дедушки в копях Клайда.[31]
— Что же он делает на своей должности? Подробностей Фриденберг не знал. Кажется, раньше существовала фирма-производитель, которая брала напрокат патент (мои патенты) у “Горничных, Инкорпорейтид”. Лет двадцать назад фирмы слились и новая фирма приняла имя той, что я основал. Чак думал, что Макби был нанят именно тогда.
— Для пущей важности, должно быть, — добавил он.
Мы с Чаком частенько просиживали вечерами за кружкой пива, обсуждая технические проблемы, дела фирмы и все такое прочее. Его особенно интересовало все, что относится к Спящим. Этим интересовались многие, причем интерес был какой-то нездоровый (как если бы мы были уродами). Поэтому я предпочитал помалкивать об анабиозе. Чак — другое дело, он был зачарован самой идеей прыжка во времени, тем, что есть люди, для которых то время, когда он родился, было “только вчера”.
В награду он был всегда готов консультировать мои технические идеи и откровенно указывал мне (а это случалось частенько) на то, что устарело к 2001 году от Рождества Христова. Под его дружеским руководством я быстро наверстывал упущенное, становился современным инженером.
Но когда я обрисовал ему в общих чертах идею автосекретаря, он озабоченно спросил:
— Дэн, ты занимался этим в рабочее время?
— Гм, нет, а что?
— Что написано в твоем контракте?
— Что? Но у меня нет контракта.
Куртис вставил меня в платежную ведомость, а Галлуэй только и знал, что меня фотографировать. Кроме того, он был штатной тенью писаки, который извел меня идиотскими вопросами. Вот и все.
— Ммм… На твоем месте, друг мой, я бы ничего не предпринимал, пока не достигну твердого положения в фирме. Твой прибор — и в самом деле новинка. И я думаю, ты сможешь сделать его.
— Целиком с тобой согласен.
— Отложи его на время. Ты же знаешь, чем занята наша фирма. Она делает деньги и выпускает хороший товар. Но все новинки последних десяти лет мы выпускали по лицензиям. Я ничего не могу сделать помимо Мака. А ты можешь наплевать на него и рвануть прямо к боссу. Но, если не хочешь продешевить, не отдавай это фирме… по крайней мере — сейчас.
Я внял его совету: продолжал проектировать автосекретаря, но сжигал все чертежи. Мне они были не нужны — я помнил их до последней черточки. Виноватым я себя не чувствовал: ведь меня наняли не как инженера, а как витринный манекен для Галлуэя. Когда он выжмет меня досуха, они заплатят мне за месяц вперед, скажут “спасибо” и выставят за дверь.
К этому времени я должен стать настоящим инженером, чтобы открыть собственную контору. Если Чак захочет, я и его возьму.
Джек Галлуэй не стал размениваться на газеты — он хотел пристроить мою историю в общенациональные журналы, вроде “Лайфа” и увязать ее с успехами фирмы за прошедшие тридцать лет. “Лайф” наживку не взял, но Джек умудрился пристроить меня, вкупе с рекламой, в другие журналы.
Я начал подумывать о том, чтобы отпустить бороду — тогда меня никто не узнает.
Я получал множество писем, один из моих корреспондентов обещал, мне, что я буду вечно гореть в аду за то, что пошел против предначертания Божия. Я наплевал на это; если бы Бог имел относительно меня другие планы, он бы искоренил анабиоз в зародыше, резоны такого рода мало меня трогали.
Во вторник, третьего мая 2001 года мне позвонили.
— Вас просит миссис Шульц, сэр. Вы будете с нею говорить?
Шульц? Дьявольщина, я же обещал Доути, что разберусь с нею. И все время откладывал, будучи уверен, что она — одна из тех зараз, что пристают к бывшим Спящим и изводят их вопросами.
Доути сообщил, что с декабря она звонила несколько раз, пыталась узнать мой адрес, но неизменно получала отказ.
“Ладно, — подумал я. — Поговорю с ней, чтобы она не докучала Доути”.
— Соединяйте, — сказал я.
— Это Дэнни Дэвис? — раздалось из трубки.
Экрана у моего телефона не было и видеть меня она не могла.
— Говорите. Ваша фамилия — Шульц?
— Ох, Дэнни, дорогой, как я рада снова слышать твой голос!
Я молчал.
— Ты не узнаешь меня?
Я узнал ее. Это была Белл Джентри.
VII
Мы договорились встретиться.
Первым моим порывом было послать ее ко всем чертям и бросить трубку. Но я не поддался ему: это была бы ребячья месть, она не вернула бы мне Пита; достойное отмщение кончилось бы для меня тюрьмой. Я бросил искать Белл и Майлза, но частенько о них думал.
А Белл почти наверняка знала, где сейчас Рикки. И я согласился встретиться с нею.
Она предложила вместе пообедать, но я просто не мог согласиться. Я не очень щепетилен, но всегда считал, что совместная еда — занятие для друзей. Я согласился встретиться с ней, но не есть и не пить. Я спросил у нее адрес и сказал, что буду к восьми вечера.
Она жила в одной из дешевых меблирашек (в нижнем Ла-Брэ), до которых еще не добралась Большая Стройка. Теперь я мог быть уверен, что она никуда от меня не денется.
Но стоило мне ее увидеть и я понял, что любая моя месть опоздала; время и она сама справились с этим лучше меня.
Ей было не меньше пятидесяти трех, если судить по тому, что я помнил, а скорее всего — ближе к шестидесяти. Благодаря успехам геронтологии и эндокринологии женщина, если она следила за собой, могла выглядеть на тридцать еще тридцать лет после тридцати. Некоторые актрисы выступали в амплуа инженю и при этом были бабушками.
Белл за собой не следила.
Она была довольно толста, довольно оживлена, и было в ней что-то кошачье. Очевидно, она до сих пор считала тело своим основным капиталом и потому одевалась в стиктейтовское неглиже, которое открывало не только тело (слишком много), но и то, что она — женского пола, млекопитающее, упитанна и не годна к употреблению.
Она не осознавала этого. Свой некогда острый ум она порастеряла и все, что в ней осталось до старых времен, так это тщеславие и непреодолимая самоуверенность. С радостным визгом она бросалась ко мне и чмокнула прежде, чем я успел уклониться.
Я отстранил ее.
— Спокойнее, Белл.
— Но, дорогой! Я же так рада видеть тебя!.. так взволнована! так возбуждена!
— Охотно верю.
Я пришел лишь за тем, чтобы узнать кое-что и уйти… ничем не обнаружив своих чувств. Но это оказалось не так просто.
— Вспомните, как мы расстались. Вы накачали меня наркотиком и спихнули в анабиоз.
Она выглядела озадаченной и обиженной.
— Дэн, любимый, мы сделали это для твоего же блага! Ты был так болен.
Похоже, она сама в это верила.
— Ладно, ладно. А где Майлз? Вы ведь теперь “миссис Шульц”.
Глаза ее округлились.
— Разве ты не знаешь?
— Что я должен знать?
— Бедный Майлз… бедный дорогой Майлз. Он и двух лет не прожил после того, как ты оставил нас, Дэнни-бой.
Она вдруг разозлилась.
— Он обманул меня!
— Какой ужас, — ответил я.
Хотел бы я знать, как он умер. Сам или ему помогли? Накормили супчиком с мышьяком? Однако я решил до поры до времени держать подозрение при себе.
— А что стало с Рикки?
— Что это за Рикки?
— Падчерица Майлза, Фридерика.
— А, это ужасное маленькое отродье! Откуда я знаю? Она уехала к своей бабке.
— Куда?
— Куда? В Таксон… или в Юму… или еще в какую-то дыру, вроде этого. А может быть, в Индайо. Я не хочу говорить об этом невозможном ребенке… давай лучше поговорим о нас с тобой.
— Минутку. Как звали ее бабушку?
— Дэнни-бой, ты стал ужасной занудой. Чего ради я должна все это помнить?
— И все таки?..
— Господи, Ханелон… или Хэйни… Хейнз. А может быть, Хинкли. Не хмурься, милый. Давай лучше выпьем. Выпьем за наше счастливое воссоединение.
Я покачал головой:
— Я не пью.
Это было почти правдой. Получив в свое время хороший урок, я знал, что алкоголь — плохой товарищ и обычно ограничивался пивом с Чаком Фриденбергом.
— Очень жаль, дорогуша. Но ты не против, если я выпью?
И она устремилась к лучшему и единственному другу — бутылке с джином. Но прежде чем дернуть рюмочку, она достала пластиковый флакон и вытряхнула на ладонь две капсулы.
— Хочешь?
Я узнал полосатую этикетку — это был эйфорион. Он считался не токсичным и не наркотическим, хотя единого мнения на этот счет не существовало. Некоторые предлагали зачислить его в один разряд с морфином.
— Благодарю, мне и так хорошо.
— Рада за тебя.
Она заглотнула обе капсулы и запила джином. Мне следовало поспешить, если я хотел хоть что-то узнать — скоро она будет способна только хихикать. Я взял ее за руку, усадил на диван, а сам сел напротив.
— Белл, расскажите мне о себе. Введите меня в курс дела. Чем кончились переговоры с “Мэнникс”?
— Ничем… — тут ее словно кольнули. — И все из-за тебя!
— Что? Из-за меня? Но меня же не было при этом.
— Конечно, из-за тебя. Ведь это ты сделал первую модель этой раскоряки на колесах от инвалидного кресла… а они только этого и ждали. А потом она пропала.
— Пропала? Как это случилось?
Белл взглянула на меня с холодной подозрительностью.
— Тебе лучше знать. Ведь это ты взял ее.
— Я? Белл, вы в своем уме? Я ничего не мог взять. Я был намеренно заморожен, лежал в анабиозе. Как это случилось? И когда?
Все это совпадало с моими собственными домыслами насчет того, что кто-то увел Умницу Фрэнка у Майлза и Белл, коль скоро они не разжились на нем. Но из миллиардов людей, иже еси на земном шаре, у меня было самое железное алиби. Я не видел Фрэнка с той самой горестной ночи, когда они нокаутировали меня.
— Расскажите мне об этом, Белл. Как это случилось? И почему вы думали на меня?
— А кто же еще? Никто другой не знал, насколько он важен. Эта куча дерьма! Говорила же я Майлзу, что нельзя держать его в гараже.
— Но если кто-то и увел его, что с того? Ведь у вас оставались все записи, инструкции и чертежи.
— Ничего не осталось. Этот идиот Майлз засунул все бумаги в саму машину. Ночью мы хотели увезти его от греха подальше.
Меня даже не покоробило это “от греха подальше”. Я уже был готов сказать, что запихать бумаги во Фрэнка было невозможно — он и без того был набит, словно гусь яблоками, но вовремя вспомнил, что сам присобачил промеж колес ящик для инструмента, чтобы не бегать за каждым напильником.
Ну, ладно. Как бы то ни было, этому преступлению, или, вернее, преступлениям, уже тридцать лет. Мне было гораздо интереснее узнать, как уплыла от них “Горничные, Инкорпорейтид”.
— А что вы сделали с компанией после того, как сорвалась сделка с “Мэнникс”?
— Мы продолжали работать. Потом Джек оставил нас и Майлз сказал, что пора свертывать дела. Майлз был тряпкой… а этого Джека Шмидта я сразу терпеть не могла. Трус. Он все допытывался, почему ты нас оставил… будто мы могли остановить тебя. Я предлагала нанять хорошего инженера и продолжить производство, развивать фирму, но Майлз настоял на своем.
— А что было потом.
— Потом мы продали лицензию “Механизмам”. Ты знаешь эту фирму, ты же в ней работаешь.
Эту фирму я знал, полное ее название было “Узлы Горничных и Производство Механизмов, Инкорпорейтид”, хотя на вывеске фигурировала только “Горничная”. Похоже было, что эта старая калоша готова выложить все, что меня интересовало.
И я продолжал любопытствовать.
— А когда вы продали свои акции — до или после того, как выдали лицензию “Механизмам”?
— Как? Что за глупость ты задумал?
Тут она начала рыдать. Слабой рукой взяла носовой платок, потом отбросила его — лейтесь, слезы.
— Он обманул меня! Обманул меня! Этот грязный подлец обманул… обвел меня вокруг пальца. — Она шмыгнула носом и уже задумчиво добавила: — вы все меня обманули… а ты — больше всех, Дэнни-бой. И это после хорошего, что было между нами. Она снова разрыдалась.
Я решил, что эйфорион не стоит своей цены. Хотя, может быть, рыдания доставляли ей удовольствие.
— Как он обманул вас, Белл?
— Как? А вот как. Он завещал все свое состояние этому гадкому отродью… после того, как я ухаживала за ним, пока он болел. Ведь она ему даже не родная дочь. Это же все знают.