Раздался требовательный звонок из кабинета и почти сразу громкий голос президента банка. Он предпочитал общаться с секретарем именно таким образом:
— Кира, кто еще сегодня ко мне придет? Женщина чуть поморщилась, ей не нравились эти внезапные громкие слова, раздающиеся без ее ведома в приемной.
— К вам еще два посетителя, Аркадий Борисович, — доложила она спокойно.
— Кто? — Очевидно, хозяин кабинета не любил гостей. — Журналистка Горюнова из «Независимой». Вы ей назначили на сегодня. И другая женщина — Марина Левина. Вы тоже назначили на сегодня.
— Первой дадите десять минут, — прохрипел Аркадий Борисович и отключился.
Женщина, подумав немного, включила переговорное устройство по своему каналу. Через полминуты наконец раздался голос:
— Что тебе еще?
— Вы не сказали, сколько минут предоставить Левиной?
— Не сказал… ну, смотря по обстановке. Думаю, ей не нужно оговаривать время.
— Хорошо, Аркадий Борисович, — очень спокойно согласилась Кира.
Она положила перед собой несколько листков бумаги и нахмурилась, пытаясь сосредоточиться. Следующие пять минут в приемной была тишина. Затем раздался звонок. Она подняла трубку внутреннего телефона.
— К господину Воробьеву приехала журналистка Горюнова, — доложили ей снизу.
— Аркадий Борисович ждет ее, — подтвердила Кира, — пусть поднимается к нам.
Роман встрепенулся, кажется, будет хоть какое-то разнообразие.
Через минуту в дальнем конце коридора раздался мелодичный звоночек, известивший о прибытии гостьи.
В приемную вошла женщина лет сорока, невысокого роста, с короткой, почти мальчишеской стрижкой. Она была словно сгусток энергии, почти шаровая молния, внезапно попавшая в закрытое помещение.
— Здесь кабинет самого Воробьева? Как это приятно! Когда же можно войти к нему? Прямо сейчас? Чудесно. Как здесь интересно!
Кира с улыбкой следила за ней.
— Вашу сумку, — потребовал Роман, протянув руку. Он сразу вошел в образ требовательного охранника.
— Меня проверили внизу, — возмутилась Горюнова, поправляя очки.
Охранник по-прежнему держал перед собой руку. Она недовольно положила сумку на стол. Роман быстро осмотрел ее. Магнитофон, микрофон, кассета, ничего необычного. Косметика, платок.
Он вернул сумку журналистке.
— У вас десять минут, — улыбаясь, сказала Кира, — идите за мной.
Обе женщины вошли в кабинет. Почти тут же Кира вышла и, усевшись за свой стол, подняла трубку внутреннего телефона, набрав номер телефона буфета.
— Два кофе Аркадию Борисовичу, — попросила она, — у него гость.
Роман снова сел на свой стул. Можно было не проверять журналистку. Но ему было скучно, а это хоть как-то развлекало. В приемную принесли поднос, накрытый салфеткой. Девушка в белом халате, оставив все на столе, улыбнулась Кире. Та, улыбнувшись в ответ, кивнула в знак благодарности и, поднявшись со своего места, взяла поднос, направляясь к кабинету. Роман, вскочив, открыл ей дверь.
Едва Кира скрылась за дверью, как в приемную уверенным шагом вошла высокая светловолосая женщина. Она строго и испытующе посмотрела своими голубыми глазами на Романа. От неожиданности тот чуть не упал со стула. Это была сама Светлана Бабич, жена президента банка. Он вскочил со своего места.
Служащим полагалось знать, кто жена их хозяина, тем более такая жена — Светлана Викторовна — и такого хозяина.
— Я не слышал, как вы приехали, — растерянно произнес Роман.
— Я воспользовалась президентским лифтом, — небрежно ответила женщина.
В другом конце коридора был лифт, предназначенный только для президента банка. Кроме него, никто не смел садиться в этот лифт. Разумеется, для его жены было сделано исключение. Многие говорили, что основной капитал банка принадлежит ей, вернее, ее отцу — генералу Виктору Бабичу, заместителю командующего группы Западных войск в Германии, сумевшему нажить невероятное состояние на распродаже советского имущества, оставляемого в Европе.
Кира вышла из приемной.
— Это вы, — кажется, она не удивилась.
— У него гости? — спросила Светлана Викторовна.
— Журналистка, заканчивает через три минуты, — ответила Кира.
— Доложите, что я пришла, — в голосе Бабич проскользнуло нетерпение.
Кира кивнула головой и снова вошла в кабинет. Вышли они уже вдвоем.
Вместе с журналисткой.
— Я такая неловкая, — огорченно вздыхала Татьяна Горюнова, — вы меня простите, пожалуйста, так получилось, — говорила она, пытаясь закрыть сумку.
Светлана Бабич с удивлением следила за ней.
— Пожалуйста, Светлана Викторовна, — открыла двери кабинета Кира.
Высоко подняв голову и уже ни на кого не глядя, Светлана Бабич вошла в кабинет.
Кира мягко закрыла за ней дверь.
— До свидания, — попрощалась Таня Горюнова, — вы меня простите еще раз.
— Все в порядке, — мягко произнесла Кира, — до свидания.
— Что произошло? — спросил Роман, когда журналистка вышла из приемной.
— Ничего особенного, — махнула рукой Кира, — она разлила кофе, задела чашку рукой, когда убирала свой микрофон, и немного вылила на свое кресло и стол. Я уже вытерла.
— Какая-то она несуразная, — вздохнул Назаров, прислоняясь к спинке стула. Снова раздался звонок.
— Слушаю, — сняла трубку Кира.
— К Аркадию Борисовичу еще одна посетительница. Красивая, — не удержался охранник, — зовут Марина Левина. Кажется, артистка, я ее где-то видел. Таких женщин в мире больше не осталось.
— Пусть поднимается, — строго разрешила Кира. Охранник был армянин и, как всякий восточный человек, не мог удержаться от комплиментов в адрес стоявшей перед ним красивой женщины, слышавшей весь разговор.
Вскоре раздался звонок лифта. Когда очередная гостья вошла в приемную.
Роман уже стоял у дверей. Молодая женщина была действительно очень красива.
Распущенные волосы блондинки, ровные, правильные черты лица, чуть вздернутый носик, придающий лицу неповторимое очарование. Несмотря на достаточно душную летнюю погоду, на гостье были темная блузка и красивые серые брюки, выгодно подчеркивающие длину ее ног. Через плечо был перекинута маленькая сумочка.
Роман попросил скорее для порядка:
— Дайте, пожалуйста, сумку.
Быстро просмотрев содержимое, он вернул сумку гостье, постаравшись коснуться ее пальцев.
— Подождите немного, — попросила Кира, — у Аркадия Борисовича сейчас люди.
Гостья кивнула головой, села на одно из кресел, стоявших в приемной.
Роман опустился на свой стул, но почти сразу же вскочил. Из кабинета Воробьева показалась его супруга. Кивнув на прощание Кире, она быстро вышла из приемной.
— Идите, — пригласила в кабинет Воробьева красивую гостью Кира.
Левина встала, поправила волосы, достала платок, вытерла лицо и вошла в кабинет.
Кира наклонилась над бумагами.
Минут через пять Левина вышла. Она была как-то странно задумчива и печальна.
— До свидания, Кира, — сказала она, протягивая руку секретарю. Та протянула ей руку в ответ.
Левина кивнула на прощание Роману, и вскоре из коридора послышался характерный звонок подошедшего лифта. Кира собрала бумаги и доложила Воробьеву.
— Материалы, которые вы просили, у меня. Можно, я их принесу?
Не получив ответа, она собрала бумаги и прошла в кабинет. Роман посмотрел на часы. До конца его смены еще полчаса. Его так утомляет это идиотское безделье! Сидеть по четыре часа у кабинета, ничего не делая, так можно с ума сойти. Даже книгу нельзя читать или смотреть телевизор, как в дежурке.
Из кабинета вышла Кира. Она села за стол, посмотрела на часы, и в этот момент раздался звонок.
— Кто говорит? — спросила Кира. — Сейчас соединю с Аркадием Борисовичем.
Она включила переговорное устройство:
— Аркадий Борисович, вам звонят из Министерства финансов. Вы просили соединить, когда они позвонят.
Кира переключила телефон на хозяина кабинета, а сама, собрав бумаги и положив их на стол, вышла из приемной, оставив Назарова одного. Через минуту она вернулась.
«Видимо, ходила в туалет, — подумал Роман. — Конечно, ей можно, а нам — нет».
Через полчаса в приемной появился другой охранник — Валерий Кочкин.
Назаров, с удовольствием уступив ему свой стул, вышел в коридор, доставая сигареты. Здесь курить не полагалось, но многие охранники с большим воодушевлением нарушали это правило. Открыв новую пачку и затянувшись, он пошел к лифту, еще не зная, что это будет его последняя пачка сигарет, открытая им на свободе.
А в приемной раздался требовательный звонок внутреннего телефона.
— Кира, — закричал в трубке кто-то очень нетерпеливый, — почему не отвечает Аркадий Борисович? Мы договаривались с ним в пять часов созвониться.
Он не берет трубку своего прямого телефона.
— Аркадий Борисович сейчас занят, — попыталась объяснить Кира.
— Какой к черту занят? Он же всегда берет этот телефон сам. Если он в кабинете, пусть возьмет трубку.
— Он просил его не беспокоить.
— Соедини, говорю, это очень важно. Кира сильно колебалась.
— Хорошо, — наконец сказала она, — сейчас я ему доложу, что вы звоните.
Она подошла к дверям кабинета. Кочкин проводил ее взглядом. Она открыла дверь кабинета и, сделав три шага вглубь, внезапно застонала или закричала.
Кочкин одним прыжком очутился у дверей.
За столом сидел Аркадий Борисович Воробьев с простреленной головой. Все лицо было залито кровью. Он уже не дышал.
В тот день он прилетел в Москву и по установившейся традиции заехал к Владимиру Владимировичу получить новое назначение и документы.
Войдя в квартиру, он заметил сидевшего в глубине комнаты человека. Это его удивило. Раньше он никогда не встречался здесь с незнакомыми посетителями.
Дронго прошел в комнату, несколько опасаясь неожиданной встречи, когда незнакомец, даже не повернувшись в его сторону, добродушно произнес:
— Ну, вот наконец и встретились.
И только затем повернулся. Не узнать полковника Родионова было невозможно. Хотя он сильно постарел, ведь прошло уже четыре года после их последней встречи. Объятия были крепкими, дружескими.
— Рад, — говорил Родионов, — очень рад за тебя, родной ты мой. Думал, не вернешься. Или убьют где-нибудь. Снова подставят.
Он улыбался, чуть прищуривая глаза за довольно плотными стеклами очков.
Правда, взгляд, даже немного близорукий и старческий, был все такой же острый и цепкий, словно подмечающий все детали в облике собеседника.
— Он ждал вас с самого утра, — Владимир Владимирович произнес это уже из кухни, куда он спешно отправился заваривать свой «фирменный» чай.
— Что-нибудь случилось? — спросил Дронго, усаживаясь напротив своего бывшего руководителя.
— Как тебе известно, я уже не в разведке, — начал Родионов, — ушел оттуда по принципиальным соображениям, еще когда начинался этот бардак.
— Я помню, — серьезно ответил Дронго. Он знал, что подобная тема была самой трудной, самой болезненной для его коллег.
Родионов чуть пригладил седые волосы, вздохнул:
— Думал тогда, ты не вернешься из Великобритании. У тебя не было вообще никаких шансов. Затем, правда, узнал, что тебе вновь повезло. Хотя это, конечно, было не везение.
Дронго молчал. В таких случаях лучше молчать.
— Сначала трудно было без работы, — продолжал Родионов, — но потом меня взяли в коллегию адвокатов, пригодилось мое юридическое образование. Вот теперь уже три года, как я член коллегии адвокатов.
Владимир Владимирович принес чай.
— Угощайтесь, — приветливо предложил он. С Родионовым его связывала более чем тридцатипятилетняя дружба.
— Понимаешь, какое дело, — Родионов не стал пить слишком горячий чай, лишь подвинул стакан с блюдечком к себе, — я веду одно уголовное дело.
Непонятное какое-то, запутанное. И мой подзащитный получил пятнадцать лет по приговору суда. Хотя клянется, что не убивал человека. И вот не знаю почему — я ему верю. Да и доказательств никаких нет, что именно он убивал. Просто шумное дело, убийство банкира, газеты все центральные об этом писали. Вот суд и дал парню пятнадцать лет. Так сказать, в назидание другим. Как пример активной борьбы нашего судопроизводства с ростом насилия. И не учел никаких обстоятельств дела. А парень, между прочим, неплохой, жениться собирался скоро.
Ребенка они ждали. Суд счел это одним из косвенных подтверждений его вины. Мол, пошел на убийство банкира из-за денег. Только не похоже, что эти деньги получил. Его невеста — лимитчица. Как жила в общежитии, так там и живет, теперь безо всякой надежды оттуда выбраться.
— Это еще ничего не доказывает, — Дронго иногда бывал неузнаваемо жестким, словно другим человеком. И это раздражало прежде всего его самого.
— Согласен, — Родионов взял наконец стакан с чаем, сделал несколько глотков, — но понимаешь, в чем дело, орудие убийства не нашли.
— Типичный случай, — вздохнул Дронго, — у меня был во Франции похожий случай. Но и тогда убитый сам невольно помог своему убийце.
— Думаешь, банкир сам застрелился?
— Конечно, нет. Я ведь прекрасно знаю, какая разница между выстрелом в висок собственноручно и с расстояния. Пороховой поясок, ожоги, характерные изменения кожи — это может рассказать нам любой криминалист.
— Они вынесли твердое решение — убийство, — кивнул Родионов, — и на основании их уверенности суд приговорил парня к такому суровому наказанию.
— И оружие не было найдено?
— В том-то и дело, что нет. А парня завтра отправляют в колонию. И ничего, похоже, нельзя сделать. Я, правда, подал кассационную жалобу в Верховный суд, но на него мало надежды, слишком громкое дело стало известно еще до своего рассмотрения.
— Вы хотите, чтобы я с ним поговорил? — понял Дронго.
— Да. И если можно, познакомился с материалами дела. Понимаешь, это очень важно. Я ведь помню, как ты работал нашим аналитиком, а в данном случае твои способности могут пригодиться.
— Вы не верите в его виновность?
— Не верю, — Родионов ответил сразу и достаточно твердо.
— Когда мы поедем в тюрьму? Вы сможете мне выписать пропуск?
Родионов переглянулся с хозяином квартиры. Оба старых профессионала улыбались. Они были убеждены в согласии Дронго, зная его характер.
Через два часа Дронго уже сидел в Лефортовской тюрьме, в комнате, предназначенной для свиданий с заключенными, и внимательно читал приговор городского суда. Рядом с ним за столом расположился Родионов. Напротив сидел, опустив голову, Роман Назаров. Он был плохо выбрит, одежда сидела на нем как-то мешковато. Но самым печальным фактором, сразу отмеченным Дронго, были глаза заключенного. В них не было привычного вопроса или чувства протеста. В них явно просматривалось безразличие, а это было хуже всего. Парень был не просто разочарован всей машиной судопроизводства, внезапно свалившейся ему на голову.
Он был сломлен.
Дронго не любил общаться с заключенными. И тем более в такой непривычной обстановке и с человеком, обвиняемым в убийстве.
Но, как и Родионов, он почти сразу каким-то шестым чувством профессионала почувствовал, что сидевший перед ним парень не мог совершить подобного хладнокровного убийства.
Но от этого было еще обиднее. Уверенность обоих профессионалов, даже основанная на их подсознании и чувствах, еще не являлась строгим юридическим доказательством, и нужно было искать факты в защиту осужденного.
Сложнее всего было получить пропуск для встречи с уже осужденным Романом Назаровым, и Родионову пришлось приложить максимум усилий, чтобы провести Дронго в тюрьму.
Закончив читать приговор, Дронго медленно закрыл папку, отодвинул ее от себя и лишь затем приступил к беседе.
Он понимал, как нелегко будет вспоминать уже осужденному все подробности того трагического дня. Он сознавал, что парень, и так раздавленный свалившимися на него трагическими обстоятельствами, может упустить ряд подробностей и забыть важные детали. Но от этого разговора в конечном итоге зависели судьба и жизнь Романа Назарова.