— Я пытаюсь получить решение суда о лишении права выкупа закладной уже три месяца. Я дал под эту закладную два миллиона долларов, и я хочу, черт возьми, получить свои деньги назад. Плюс — интерес на дату этого решения, плюс — те деньги, что я потратил на судебные расходы. Закладная под двадцать пять простых годовых процентов это законный предел для делового займа от пятисот тысяч долларов и выше… Ладно, я полагаю, вы знаете, как действует закон.
— Да, я знаю.
— Конечно, вы знаете. Я занял деньги корпорации Рафферти, это самая высокая ставка допустимой выгоды. Сделал деловой заем, вы понимаете. Все, что выше двадцати пяти простых процентов, в этом штате считается ростовщичеством. Здесь очень сурово обходятся с ростовщичеством…
— Да, я знаю.
— Конечно, вы понимаете. Они не только засадят вас в тюрьму, вы потеряете все деньги, что одолжили. А это даже хуже, чем пойти в тюрьму, — сказал Вард и разразился хохотом.
Мэттью верил ему. Для Эндрю Варда потерять деньги всегда будет худшей судьбой, нежели очутиться в тюрьме.
— Первоначальный займ был на год, — продолжал Вард, — два миллиона баксов под двадцать пять простых процентов, и это было приличное вложение. Это пятьсот тысяч долларов интереса, что для года очень хорошие деньги. Когда Рафферти уклонился от уплаты, он уже был должен мне полмиллиона, а с тех пор прошло три месяца, и наросли еще другие сто двадцать пять тысяч. Так получается, если исходить из обусловленных двух и восьми сотых пункта в месяц.
— Вы юрист?
— Нет, слава Богу. — Вард снова разразился хохотом. — А почему вы так подумали?
— Вы применили слово «обусловленный», которое…
— Но ведь это слово есть и в английском языке тоже, не так ли? — Вард расхохотался еще громче, когда осознал, что только что уязвил специфический язык юристов.
— Полагаю, что так и есть, но вы не отыщете во всем свете юриста, который согласится употребить слово «согласились» вместо «обусловили».
— Я чувствую, что вы не из таких юристов.
Значит, по мнению Варда, Рафферти уже был должен ему два миллиона шестьсот двадцать пять тысяч долларов плюс судебные издержки за получение решения о лишении права выкупа закладной. День, который он ожидал, это был тот день, когда шериф, стоя на ступенях здания суда, в одиннадцать часов утра заявит именем графства Калузы о лишении права выкупа закладной и объявит о выставлении на публичные торги участка в тридцать акров. В этот момент Вард и предложит на аукционе два миллиона шестьсот пятьдесят тысяч долларов плюс то, что он уже потратил на эту чертову площадку. После чего он будет вознагражден этой землей и получит по почте через неделю акт, а затем он передаст землю брокеру для продажи. Если брокер получит запрашиваемую цену, Вард все свое получит в один день. Если он получит меньше, чем уже вложил, он снова выступит против Рафферти: на этот раз за решением о недостаточности. Вард может и не быть юристом, но, определенно, чертовски хорошо знал средства защиты своих прав по закону.
— Как я понимаю, — сказал он Мэттью, — ваш клиент хочет купить эту землю. Я приму его тут же. Заплатите мне то, что я уже выложил, пусть Рафферти имеет то, что останется, это будет чудесно, Но пока я не получил это проклятое решение, и мои руки связаны. Это Рафферти, который…
— Я понимаю. Но я подумал, что если пойду к нему и расскажу, что вы готовы отставить тяжбу и уладить…
— Вы не поняли. Рафферти не хочет, чтобы земля была продана прямо сейчас. Он хочет придержать ее до второго пришествия, выждать, когда она поднимется в цене, потому что рано или поздно во Флориде все поднимется в цене.
— Ну, не все…
— Почти все, — настаивал Вард. — Суть в том… Ладно, не будем об этом. На самом деле, скорее я владею этой землей, чем он, все дело лишь в том, чтобы получить в суде это решение. Я учел эту закладную в ту же минуту, когда дал заем. За мной в этом больше никого нет. Я единственный кредитор Рафферти. Но я не могу заполучить эту землю, или что-нибудь еще, чем он владеет, хотя он персонально гарантировал заем. Я могу забыть о том доме в пять миллионов долларов, которым он владеет в Виспере, но у него есть собственность по всей Флориде, а я не могу дотянуться ни до чего из нее, пока не выиграю дело в суде. Забавно, каким образом его юристы волынят это дело. Извините меня, но я ненавижу юристов, в самом деле ненавижу. Подумайте только, они хотят сберечь своему клиенту все эти судебные издержки… это ведь ему тоже стоит денег, я прав? Отдайте мне мое, и дело с концом! Так нет, Рафферти собирается сражаться до тех пор, пока мы оба не состаримся.
— А если я скажу ему, что вы согласны на два с половиной миллиона, это сохранит ему…
— Вы все еще не понимаете, — Вард покачал головой. — Этот сукин сын потому так ведет себя, что… ладно, не будем об этом.
— Что вы хотели сказать?
— Ведь я черный, не так ли? Вот что я хотел сказать. И я добился больших успехов, чем он. Кто поднял Кенсингтон? Рафферти? Ах, конечно. Рафферти вложил деньги в Торговый центр в деловой части города. И потерял свою рубаху вместе со всеми. Он не хочет, чтобы успешно действующий черный человек завладел его землей, вот в чем дело. Мои черные деньги достаточно хороши для него, когда он в них нуждается; но он не хочет, чтобы я наложил свои черные руки на ту землю, которой он все еще владеет. Он будет так действовать, пока суд не примет решение. Вот так обстоит дело, мистер Хоуп. Если ваш клиент хочет эту землю, ему надо иметь дело с Рафферти. Сейчас он единственный, кто имеет право продать ее. А он не захочет этого, могу вам это пообещать. Принять предлагаемые вами три миллиона, а затем передать мне большую часть их? Никогда. Он будет сражаться целую вечность. Пойдите, поговорите с ним, сами убедитесь.
— Вы говорите мне, что это личное дело…
— Вы даже не представляете, насколько личное…
— Вы говорите, что всему помехой предрассудки этого человека…
— О, он даже не понимает, что он фанатик. Если вы его спросите, то он вам скажет, что я его лучший друг. Черт побери, но мы вместе ходили в среднюю школу. Я знаю его Бог знает сколько лет.
— Но вы говорите, что он вам не друг.
— Я говорю, что он ненавидит меня.
— Тогда почему он обратился к вам за деньгами?
— Ему больше некуда обращаться. Он зашел в тупик. Понимаете, я и раньше одалживал ему деньги — и он, как бы то ни было, всегда возвращал. На этот раз он увяз слишком глубоко. Он продолжает вливать деньги в свой теннисный клуб, это как бездонная бочка, и он не в состоянии как-то спасти их. В этом вся загвоздка, вот почему он сражается со мной в суде. Он понимает, что не выполнит своих обязательств, он понимает, что я наверняка добьюсь этого проклятого решения о лишении права выкупа закладной, он понимает все это; но его мучает то, что я сижу здесь, в этом великолепном кабинете на верхнем этаже самого преуспевающего торгового центра в городе. Вот что гложет его внутри, словно ядовитая змея, и вот почему, черт побери, он никогда не примет предложения вашего клиента.
— Однако я в любом случае обязан сделать это предложение.
— Валяйте. Но это не принесет вам ничего хорошего.
— Потому что вы чувствуете, что это личное дело.
— Да.
— Но это не был личный заем.
— Нет-нет, заем сделала моя компания. «Лоусон-Вард Инвестментс».
— Кто такой Лоусон?
— Моя жена. Это ее девичья фамилия. Она также мой партнер.
— В таком случае Рафферти должен деньги вам обоим.
— И не думайте, что это его тоже не гложет.
— Что вы имеете в виду?
— Это его гложет, и все! Его все гложет.
— И достаточно, чтобы отклонить предложение, которое уладит его долг…
— Ему все равно.
— …позволит ему сорваться с крючка…
— Все равно.
— …и освободит его от дальнейших судебных расходов.
— Этот человек не думает обо всем этом.
— Вы действительно думаете, что он готов перерезать себе горло, лишь бы только?..
— Сначала мое горло, — пояснил Вард.
Патриция недоумевала, почему милейший доктор Спинальдо большую часть разговора обращался к Сюзан Хоуп, а не делил свое внимание между ними поровну. Или этот добрейший доктор верил, что Мэттью и Сюзан все еще женаты? Неужто он верил, что святые брачные узы вечны и нерушимы, и став однажды мужем и женой, они остаются мужем и женой навсегда? Да, его манера была несомненна: он обращался с Сюзан, как с женой, игнорируя Патрицию, как…
— …в его состоянии нет заметных изменений, — говорил он Сюзан, все его тело было развернуто к ней, а спиной к Патриции. — Его жизненные показания по-прежнему устойчивы, его реакция на все используемые стимуляторы остается неизменной. Вы должны понять, миссис Хоуп, что мы имеем здесь дело с альтернативным состоянием сознания, когда состояние выживания и состояние комы находятся на противоположных концах поведенческого континуума. Ваш муж еще не выжил, но и не находится в коме. Другие две точки этого континуума это летаргия и ступор. Мы используем термин «ступор», чтобы определить состояние пациента, когда он может быть пробужден только сильными и частыми стимуляторами. Я бы предположил, что состояние вашего мужа находится больше в континууме, чем в ступоре. Полукома — это в высшей степени ненаучный термин, и я испытываю отвращение к нему. Тем не менее это наилучшее описание его состояния.
— Благодарю вас, доктор, — сказала Сюзан и уже на выходе из комнаты добавила: — Было очень приятно встретить вас, Патриция.
Патриции захотелось придушить ее.
— Мистера Рафферти, пожалуйста, — прорычал Блум в телефон.
— Это Рафферти.
— Детектив Моррис Блум, Калуза, департамент полиции, — представился он.
— Да?
— Мистер Рафферти, мы расследуем дело о стрельбе, которая имела место в ночь на прошлую пятницу.
— В Мэттью Хоупа.
— Вы знакомы с этим случаем, сэр?
— Это все было по телевидению. А вообще я уже думал, когда вы обратились ко мне.
— Почему, мистер Рафферти?
— Я просто рассудил, что вы будете проверять всех, с кем он имел дело в последнее время.
— Правильно, сэр, мы так и делаем.
— И я также полагаю, что вам известно, что он приходил встретиться со мной во второй половине дня в прошлый вторник.
— Именно это и помечено в его календаре встреч, сэр.
— Все верно.
— Мистер Рафферти, я полагаю, если бы вы могли как-нибудь сегодня…
— Конечно, я этого ожидал.
— Какое время для вас удобно, сэр?
— Что, если прямо сейчас?
— Прекрасно, сейчас я жду междугородный…
— Я буду здесь все утро, — сказал Рафферти. — Когда, по вашему предположению, вы освободитесь?
— Можем мы договориться на одиннадцать?
— Прекрасно, буду вас ждать. Вы знаете, где я нахожусь?
— Да, я знаю, где вы находитесь.
Уоррен и Тутс совершали долгую прогулку. Это было любимое времяпрепровождение в Калузе, особенно в дождливые дни, когда нельзя пойти на пляж и у вас есть выбор только между кино и магазинами. В утро этого особенного вторника дождя не было. Наоборот, был приятный солнечный день для прогулки вокруг «Люси Серкл». Уоррен не любил встреч в своем офисе, потому что его кабинетик был размером с коробку для обуви, и это вызывало у людей чувство клаустрофобии. Первое, что он сделал в это утро, позвонил из кабинета в больницу, потом позвонил Блуму и, наконец, позвонил Тутс и попросил ее встретиться на Серкл, чтобы выпить вместе кофе. Теперь они прогуливались по кругу. Тутс в желтых хлопчатобумажных брюках, в сандалиях и в оранжевой рубашке. Уоррен в серых легких тропических брюках, синих теннисных туфлях и темно-синей рубашке с короткими рукавами. У обоих были надеты солнечные очки. Никто из них не разглядывал витрины магазинов. То, что они пытались сделать, это вылезти из того положения, в каком они уже пребывали, а затем рассчитать, что делать дальше.
То, что они сейчас делали, было повторением того, что делал Мэттью на прошлой неделе. Идя по его следам, они надеялись узнать то, что узнал он. Если они поймут это, то, может быть, сумеют вычислить того, кто стрелял в него. Но Мэттью занимался двумя разными делами: покупкой земли здесь и сейчас, и подозрительным самоубийством три года назад.
Мария Торренс без всяких колебаний заявила, что некто по имени Дэви Шид — Король всех зверей — убил ее мать. Если это было правдой, то прикосновение к делу, которое полиция Миссури закрыла три года назад как самоубийство, могло представлять для Мэттью очевидную опасность. С другой стороны, приобретение участка для зрелищ и ярмарок штата само по себе могло обернуться многими сложностями.
Утром по телефону Блум перечислил все высказывания, которые Вард сделал при его встрече с Мэттью на прошлой неделе. Теперь было ясно, что Мэттью обнаружил нагноившуюся рану, которую намеревался вскрыть. Пометка на его расписании встреч несомненно была сделана после его встречи с Бардом. Они встретились утром в прошлый вторник. Его договоренность с Рафферти была помечена на полдень в этот же день.
— Мне хочется знать, — спросил Уоррен, — что, черт побери, происходит между этими двумя людьми? Человек ненавидит другого, но просит у него два миллиона долларов?
— И получает их, не забудь.
— А затем отказывается их вернуть. Как это понимать?
— И почему Вард одолжил их ему?
— Двадцать пять процентов интереса, вот почему.
— Предел перед тем, чтобы это оказалось ростовщичеством.
— Чертовски хороший доход на каждый доллар.
— Но ты бы стал одалживать деньги человеку, который ненавидит тебя?
— Вард говорит, это потому, что он черный.
— Если ты ненавидишь черного человека, то не иди к нему за деньгами, — сказала Тутс, пожав плечами.
— Но он сделал это.
— И он получил эти деньги.
— Хотел бы знать, что отсюда следует, — сказал Уоррен.
— Хотела бы знать, что получит Блум из Миссури.
— А как по-твоему, что он получит? Он получит «Дело закрыто, не беспокойте нас».
— Может быть, и нет.
— Давай снова пройдемся по кругу, — предложил Уоррен. — Поищем, может быть, кто-нибудь помнит, что произошло в Раттерфорде?
— Это было три года назад, Уоррен.
— Если бы кто-то вышиб свои мозги в трейлере по соседству со мной, я бы вспомнил об этом через три года, а ты бы — нет?
— Нет, если бы я была тем, кто застрелил ее, — сказала Тутс.
— Прямо в лоб, — уточнил Уоррен.
Оплаченный обратный звонок из Раттерфорда последовал в это утро в десять часов семь минут. Звонивший попросил к телефону детектива Морриса Блума, а потом назвал себя доктором Абелем Вурхисом, одним из тех врачей, кто готовил отчет Офиса медэкспертизы по Уилле Торренс три года назад. Вурхис сообщил, что в то время у него были некоторые сомнения о заключении медицинской экспертизы, которое сделал Офис, но мнение большинства…
— Большинства? — удивился Блум. — А сколько человек были привлечены к вскрытию?
— Э-э… Извините, но это не мистер Хоуп вывел вас на меня?
— Нет. А что вы имеете в виду? Вы говорите о Мэттью Хоупе?
— Да. Потому что он звонил сюда на прошлой неделе, понимаете, и задал, по существу, этот же вопрос. Я подумал…
— Вы говорили с мистером Хоупом на прошлой неделе?
— Да, в прошлый вторник.
— Что он хотел?
— Ну, он сказал мне, что завещание миссис Торренс связано с определенными переговорами о недвижимости…
— Понимаю.
— Да, и он хотел знать подробности о ее самоубийстве три года назад. Очевидно, какой-то пункт в завещании… впрочем, это неважно. Мы получаем подобные запросы каждый год, в годовщину ее смерти, газеты и телевизионные репортеры копаются в прошлом, мы к этому здесь, в Раттерфорде, привыкли. Это центр графства, вы понимаете…
— Я этого не знал.
— Да, это означает, что у нас вполне достаточный штат и мы в состоянии управиться с этими запросами. Мистер Хоуп хотел знать, были ли мы озабочены отсутствием предсмертной записки…