– Ну и как вам представляется причина гибели самолета? – закусывая, начал разговор Турецкий.
Сабашов долгим и пристальным взглядом посмотрел на Турецкого.
– Так же, как и вам, – ответил осторожно.
– Что мы здесь ищем? – спросил Турецкий, разглядывая за соседним столиком красивую женщину.
– Действительно, – не сразу ответил Сабашов. Он не ожидал такого поворота. – Диверсия вроде бы исключается. Нарушений полно… А вы что думаете, Александр Борисович?
– А я думаю, что мы плохо ищем, – грустно сказал Турецкий. – И плохо, и не там. Черт меня подери, Валентин Дмитриевич, – Турецкий тяжело оперся на руку. – Я понимаю, когда падает самолет. Нет, не принимаю, но понимаю, к несчастью – бывает. Но тут же что-то не так.
– Боюсь, Александр Борисович, что вы правы, тут что-то не сходится, – немного растерянно сказал Сабашов.
– Вот это и самое противное! – пристукнул по столу Турецкий. – Вот ведь и вы, и я, и председатель эмчеэсовский, и даже этот долбаный кришнаит твердят – помогли самолету упасть. А – ни фига! Никаких следов! Вот по всему – мне сейчас закончить тут все быстро и мотать домой. И так хочется, Валентин Дмитриевич! Но потом же сам затерзаюсь, что не поверил в собственный бред.
– Это да, – несколько опьянел уже Сабашов.
– Значит, что остается? Остается: диверсия, как в школе, на ум пошла. Вроде мы уже это доказали. Хотя – как? Убейте: не пойму! Ну, ладно, доказали. Давайте тогда подумаем над другим краеугольным камнем следствия – кому это выгодно?
– Груз? – осторожно спросил Сабашов.
– Правильно. Самолеты военные. Их ждали в Индии, – Александр соорудил два самолетика из салфеток.
– Искать врагов Индии? – вопросом дополнил его Валентин Дмитриевич.
– Интересно, она одна? – неожиданно спросил Турецкий.
Сабашов растерянно взглянул на него.
– Я говорю, эта женщина сюда одна зашла или с мужчиной? – Московский следователь кивнул в сторону соседнего столика.
Валентин Дмитриевич внимательно посмотрел на красивую даму поверх очков.
– Я уверен, что она здесь с мужчиной! – совершенно серьезно ответил Сабашов.
Турецкий усмехнулся его мужской проницательности, потому что в этот момент к столику, за которым сидела женщина, подошел молодой мужчина. Он извинился за опоздание, галантно поцеловав даме ручку. Турецкий узнал в нем Зайдулина – того самого свидетеля и в некотором смысле пострадавшего, которому катастрофа на стадионе стоила мужской потенции. Зайдулин выглядел отдохнувшим, спокойным, исчезла прежняя нервозность и озлобление.
Зайдулин и женщина вели легкий разговор. Но интересен был не сам этот разговор, как это обычно бывает в таких ситуациях, а то, что было в их взглядах, в интонациях и жестах. Не замедлило проявиться некоторое движение этих двоих под столом: рука Зайдулина оказалась на колене дамы, а ее ножка скользнула по внутренней стороне его бедра, медленно приближаясь к паху.
– Приговорит он ее сегодня или нет? А, Валентин Дмитриевич? – интригующе подмигнул Турецкий Сабашову.
– Тут двух мнений быть не может, – снова поверх очков взглянул новогорский следователь на соседнюю пару.
Женщина в этот момент ненадолго покинула зал, удалясь в дамскую комнату. Взбудораженный Зайдулин рассеянно обвел глазами посетителей кафе. Заметив Турецкого, он радостно приветствовал его, как своего близкого знакомого.
– Как идут дела? – многозначительно кивнул Турецкий в сторону дамской комнаты.
Зайдулин с радостью понял, что скрывалось за этой многозначительностью.
– Все получилось – вчера! И еще как! За все те дни отпахал! – удовлетворенно ответил Зайдулин. – И врачи не понадобились.
– Такая за раз вылечит! – оценил Турецкий притягательную спутницу Зайдулина.
– Жизнь продолжается! – поднял стакан с минеральной водой Зайдулин.
– Жизнь продолжаем! – ответил ему на это Турецкий, подняв рюмку с водкой.
Глава 25. СТАРЫЙ НЕУДАЧНИК
– Ну вот. Прихожу я из армии. Прихожу, как вы понимаете, в никуда и думаю, что делать? Устраиваться на работу? Куда? Ну, устроился. Грузчиком в мебельный. Ну, вы сами понимаете, сколько я мог так просуществовать? Проработал три месяца, получил расчет и свалил оттуда. Все это было до того, как я со своим другом встретился. Поддержки ждать было неоткуда. Пускаться в странствия совершенно не было желания. Двадцать лет – это не восемнадцать. Я был уже совершенно зрелым мужиком. Матерым даже. Стал я на вокзале ошиваться, на Курском. То кто-нибудь сумку оставит, то просто по голове сзади стукну – вытащу все деньги, заранее замеченные. Нет, я с бедными не делился, – улыбнулся Чирков. – Я себе брал.
Болотов кивнул, дескать, вот наконец к делу.
– И так я довольно долго кантовался. Потом меня приметили тамошние ухари. Пасся-то я на чужой территории. А я подумал: да наплевать. Все равно альтернативы никакой. Буду оспаривать эту территорию. Нужно будет – порешу всех. Но они меня долго не трогали – изучали как будто. Или просто ждали своих – повыше, покруче. Вид-то у меня был внушительный. Все дела, которые я к тому времени совершил, были написаны на моей физиономии. Так что с теми, что меня пасли, я так и не познакомился. Познакомился лишь с теми, что покруче. Вернее, они сами познакомились со мною на свою голову. Подъехали ко мне на грузовике с закрытым кузовом. Двое мордоворотов пригласили меня залезть в этот самый кузов. Кто сидел в кабине – я еще не знал. И повезли незнамо куда.
– Куда едем? – спросил я одного мордоворота. Оба ехали со мной в кузове.
– Закрой пасть. Убивать тебя едем.
Я был поражен таким самонадеянным ответом. Эти гады даже не проверили мои карманы. В одном из них у меня лежала выкидуха. И они смели сказать, что это они меня убивать будут. Я совершенно искренне улыбнулся.
– Ты что, веселый, да?
– Да, – ответил я.
Ехали мы долго. Натрясся я в этом кузове прилично. Под конец даже подташнивало. Ну что, думал я, грохнуть этих идиотов прямо в кузове, пока не приехали? Но что-то не верится, что они прутся в такую даль с тем лишь, чтобы убить меня. Это можно было бы и в городе сделать совершенно спокойно. Интересно, кто они? Что задумали? Чем промышляют? Чувствую, рядом хорошие денежки. Потерплю, подожду, там видно будет.
Наконец машина остановилась, захлопали дверцы кабины.
– Эй, Дидила, Толстый, какого х… у вас какой-то хлам валяется прямо при выезде на трассу? – послышался чей-то голос.
– А что? Это Носов скомандовал, – просипели в ответ.
– Да мне по х… кто что скомандовал. У вас что, вообще башки на плечах нету? Вы бы еще указательную доску присобачили с именем своего предприятия. Убрать оттуда все немедленно.
– Да ладно, ладно, не кричи.
Тот, кто это говорил, сплевывал через каждое слово.
– Скажи лучше, почему так долго? Я такую фанеру не могу хранить долго. Я ведь тратить начну.
– Я тебе начну. – У того, очевидно, не было чувства юмора. – Где Носов, на месте?
– На месте, где ж ему быть.
– Я ему тут еще одного работничка привез.
– О-о, ну, этому он не обрадуется.
– Это почему же?
– Да у нас тут только вчера сокращение производилось.
– Это как же?
– Да что ты заладил – почему же? как же? Очень просто. Заводик простаивает – с материалом глухо. А этих козлов кормить надо.
– А как же вы их сокращаете?
– Пулей в лоб, так и сокращаем, понятно?
– Понятно.
– Ну, давай его сюда, поглядим. Если здоровый – то ничего, это мы гнилье сокращаем.
Двое моих мордоворотов встали. Дверь изнутри отперли, и меня вывели наружу. Мы были в лесу.
– Ну у него и харя, просто уголовная, – сказал «покупатель», глядя на меня. Надо сказать, что у него была не лучше.
– А чего тебе харя? – «Продавец» оказался совсем стариком. – Главное, чтобы руки-ноги.
– Не скажи, главное, чтобы дисциплина. Ну, давайте, – обратился он к моим мордоворотам. – Ведите его на базу в отстойник.
Меня повели. Пройдя метров двести по лесной тропинке, я понял, что идти мы еще будем долго. Я-то был не прочь прогуляться. Было время подумать. Стоило ли мне вообще туда идти. Может, лучше теперь грохнуть этих и дернуть? Но что-то мне говорило: иди! Иди! Все будет хорошо, замечательно даже.
Настроение было праздничное. Удивительное дело это настроение: когда все хорошо – грустят люди, когда все плохо – радуются. Ну, в общем, шел я, вдыхал воздух и наслаждался природой. Истосковался я по ней с этой вокзальной жизнью.
Наконец мы уткнулись в частокол. Перед нами открылись ворота, сплетенные из толстых веток. Ворота открыли какие-то смуглые оборванцы – цыгане, наверное. Мы прошли ворота – перед нами открылось удивительное зрелище. Огромное поселение разлеглось прямо под широкими, плотными шапками высоких сосен. По всему было видно, что хозяевам не хотелось бросаться в глаза вертолетчикам. Проходя мимо хвойных строений, я наблюдал странных людей. Лица их были бледны, а главное – на их ногах были… кандалы! Самые настоящие кандалы. Потом мы прошли, пригибаясь, под навесом с матерчатыми листочками… Забыл, как он называется, этот навес. Ну, знаете, конечно, – как у военных, для конспирации. И пришли ко входу в какую-то землянку.
– Проходи и сиди тихо, – сказал один из провожатых.
Я оказался в глубокой, но сухой яме. Света почти не было, но он мне был не нужен, чтобы достать из кармана выкидуху. Удивительно, что эти идиоты до сих пор не обыскали меня. Может быть, я сделал излишнюю предосторожность, но все же перепрятал нож из кармана в ботинок. Как вы думаете, где я оказался? Что это было за место? Какой такой завод? Какие материалы? Ясно было только одно: я был чем-то вроде раба, именно раба, даже не заключенного. Меня разбирало любопытство. Такого я себе даже представить не мог. Я – раб на плантации. Но кто они, мои хозяева? Ведь не могут же так просто обычные гады без крыши устроить в Подмосковье маленькую гитлеровскую Германию? Нет, они должны быть не простыми ребятами. И та фанера, о которой шла речь подле грузовичка, тоже не могла быть обычной. Я имею в виду – не могла быть обычных размеров. Наверняка это были настоящие деньжищи. Я чувствовал, что это было целое состояние. Потом я, конечно, узнал, что это был за лагерь такой. Туда свозили всякий сброд – или бездомный, или перед кем-то в чем-то провинившийся, как самую дешевую силу. Другими словами – бесплатно, в рабство одноразового пользования. Это значит, что, когда они отрабатывали свое, им не давали вольную, не назначали пенсий, а попросту кончали.
Производили там, понятное дело, не мороженое. Стряпали там наркотики, и причем низкого качества. Главное – продать. А там пусть колются и подыхают. Владелец этой и еще множества таких же контор по всему Союзу… Нет, этого говорить я не буду – назову лишь начальника того подпольного завода… или нет, пока и его называть не стану, тем более что вам уже нет до него никакого дела, потому что он вот уже десять лет как живет за границей. Я знаю, что у него сейчас не один свой островок в океане.
Вот, значит, куда я попал. Тогда удача была со мной – я этого не мог не чувствовать, а потому не переживал особенно, что со мной может что-нибудь случиться.
Вдруг дверца наверху распахнулась, и я узнал того старика, что привез меня на продажу – или в подарок.
– Скажите, а вы меня продаете или дарите?
– Выходи, выходи, дорогой, – торопил старик.
– Если «дорогой», так, скорее всего, продаете.
– Считай, что я тебя не дарю, не продаю, я тебя отрываю от сердца.
Двое мордоворотов были по-прежнему рядом. Шутки старика они отмечали уродливой гримасой понимания.
– А вы, наверное, большой человек, если за вами ходят такие жеребята.
– Угадал, сынок, угадал – большой человек.
– Ну, тогда поди сюда, большой человек, – сказал я, быстро притянув старика за волосы и приставив к его горлу выкидуху.
Жлобы чуть не лопнули от неожиданности.
– Спокойно, спокойно, ребятишки. Ну-ка, взяли дедушку за задние лапки. Один за правую, другой за левую. Помогайте, не ленитесь. Если мы его понесем, то быстрее будет.
– Старик, прости, – завопил один, – бля буду, не заметят.
– Делай, что он говорит, – прохрипел из-под ножа крутой старичок.
Те взяли его за ноги, и мы потащили старика из-под навеса.
– Сынок, послушай меня, – опять захрипел старик, – ты отсюда не выберешься. Там ведь повсюду мальчишки с автоматами. Завидят нас – так всех положат.
– Нет, старик, – отвечал я, – не положат. Разве им тебя не жалко будет?
– Не будет, сынок. Они отсюда никого не выпустят. Слишком много потерять могут, если ты сбежишь отсюда.
– Ну ладно, поглядим.
– Нет, погоди. Давай договоримся. У меня в машине очень много денег. Столько, что тебе и не снилось. Могу поделиться.
– Про деньги знаю, старик. Деньги все заберу.
– Ах, сука! Что ж ты такой колючий. Не договоришься. Дай я пойду на своих – они тогда не просекут.
Это предложение показалось мне стоящим.
– Только попроси своих братков, чтобы они выкинули свои пукалки. Один из-за пазухи, другой из-за пояса.
– Делайте, что он говорит, – сердито повторил старик.
– Так, а теперь пусть они пройдут вперед и следуют к воротам, – поднимая пистолеты, сказал я. – А мы последуем с тобой, большой человек, за ними. Повспоминаем заодно, где наши денежки.
Оказалось, что старик не врал. В кузове лежал закрытый чемодан с кругленькой суммой – сто двадцать тысяч рублей. Конечно, это были не совсем уж бешеные деньги, но все же – десять новых автомобилей «Волга».
Большого человека и его соколиков я связал и посадил в кузове. Чемодан взял в кабину, вытащив прежде из кабины стукнутого слегка водителя. Он меня вовсе не видел. Я оставил его там же валяться. Сел за руль и поехал. Подъехал к трассе, пересек ее, отъехал на километр в глубь леса. Взял лежащий под сиденьем шланг, вставил в выхлопную трубу один конец, а другой засунул в узкую щель кузова. Оставил машину пыхтеть, а сам пошел к трассе.
Очень скоро по Москве в прекрасном настроении шел очень молодой и состоятельный человек…
– Опять вы, Чирков, все к благородному разбойнику свели.
– А я и есть благородный разбойник, – очень серьезно сказал Чирков.
Денек этот у Чиркова был, что и говорить, деятельный. После допроса ему предстояло встретиться со своим адвокатом Сосновским. Сосновский на следственных действиях, проводимых с его подзащитным, участвовал нерегулярно, хотя ему положено было, – Чирков писал заявления, что присутствие адвоката не обязательно. Считал, что его дело до суда все равно не дойдет. Болотов сам несколько раз предлагал найти Чиркову другого адвоката, но Чирков отмахивался – ничего, старик вам доверяет.
– Эх, Виктор Степанович, дорогой вы мой, – весело щебетал Сосновский, когда они оказались вдвоем с Чирковым, – никакой адвокат, будь он сто пядей во лбу, не сможет спасти вас от высшей меры. Я согласен с вами, что необходимо бежать.
– Не от вас ли я слышал, что сбежать из Бутырки невозможно?
– А я на что? Скажите, а я вам на что? Я все устроил. Я договорился. Вернее, настоял, чтобы вас допросили непременно в прокуратуре.
– Зачем? Меня и здесь неплохо допрашивают, – ухмыльнулся Чирков.
– Потому что из Бутырки никто еще не бежал, – с расстановкой проговорил Сосновский.
– По-ни-маю, – кивнул узник. – Мне необходима помощь со стороны.
– Все готово. Всё и все.
– Как это – всё? Кто это – все?
– Неужели вы думаете, что у вас на воле совсем нет друзей?
– О ком это ты? – встрепенулся Чирков.
– Об этом узнаете позже. Сейчас это вас не должно беспокоить. Слушайте внимательно. Завтра вас повезут часов в двенадцать в прокуратуру, где на допросе будет присутствовать прокурор… На полпути дорогу перекроет автобус. Все, кто будет сидеть за рулем и рядом, будут уничтожены – я говорю о вашем сопровождении. Вы должны избавиться от них и открыть дверь изнутри. Я принес вам кое-что, что может вам помочь…