— Это пустая трата времени. — Альфрит дал выход раздражению. — Ирландка была убита одним из своих соотечественников. Чем быстрее эта новость будет объявлена, тем лучше. По крайней мере, это прекратит слухи и ложные обвинения в том, что ее убили, чтобы не дать выступить на диспуте на стороне Рима.
— Если это правда, об этом будет объявлено, — заверила его Фидельма. — Но прежде нужно установить, правда ли это.
— Не можешь ли ты, — поспешил вставить брат Эадульф, увидев, что королевич саксов нахмурился, — сообщить нам, кто свидетельствует против этого человека и как случилось, что его арестовали?
Альфрит колебался.
— Один из моих танов, Вульфрик, слышал, как этот человек похвалялся на рынке, будто-де предсказал смерть Этайн. Он нашел трех человек, которые готовы поклясться, что слышали, как нищий заявил об этом, прежде чем стало известно о смерти настоятельницы. Вульфрик стережет этого узника, и сейчас идут приготовления к сожжению его на костре за то, что он посмел насмехаться над законами Господа нашего, оглашая зловещие предсказания.
Фидельма внимательно посмотрела на Альфрита из Дейры.
— Ты уже приговорил этого человека, не выслушав его?
— Я выслушал его и приговорил его к смерти на костре! — бросил Альфрит.
Сестра Фидельма раскрыла рот, чтобы возразить, но тут вмешался Эадульф.
— Это соответствует нашим обычаям и закону, сестра Фидельма, — поспешно сообщил он.
Глаза у Фидельмы были холодные.
— Тот самый Вульфрик? — медленно и тихо проговорила она. — Я уже встречалась с Вульфриком из Фрихопа по дороге сюда. Вульфрик, тан Фрихопа, который повесил одного из братии Колумбы на придорожном дереве по одной только причине — ради собственного удовольствия. Он готов свидетельствовать против любого, кто принадлежит к нашему народу и церкви.
Глаза у Альфрита округлились, рот раскрылся, но ни звука не было слышно — он оторопел от ее дерзости.
Настоятельница Хильда взволнованно поднялась со скамьи. Даже у брата Эадульфа вид был удивленный.
— Сестра Фидельма! — Хильда первой оправилась от удивления, вызванного намеком, прозвучавшим в ее словах, и проговорила резко: — Я знаю, что ты почувствовала, увидев мертвое тело брата Эльфрика из Линдисфарна, но я уже говорила тебе, это дело расследуется.
— Именно так. — Ответ Фидельмы звучал столь же резко. — И расследование это имеет отношение к надежности Вульфрика в качестве свидетеля. Тана Фрихопа вряд ли можно признать беспристрастным свидетелем в этом деле. Ты говорил о трех других. Независимы ли они или этот тан принудил их угрозой или подкупил?
Лицо Альфрита исказила ярость.
— Я не останусь здесь, чтобы меня оскорбляла какая-то… женщина, не важно, каково ее положение, — бросил он. — Не будь она под защитой моего отца, за такое оскорбление я бы велел ее выпороть. И коль скоро это зависит от меня, клянусь, этот нищий будет сожжен на костре завтра на рассвете.
— И не важно, виновен он или невиновен? — пылко возразила Фидельма.
— Он виновен.
— Господин. — Спокойный голос Эадульфа остановил короля Дейры в полушаге от двери. — Господин, возможно, все так, как ты сказал — нищий виновен. Но нам следует довести до конца наше расследование, ибо здесь многое неясно. Такова воля короля, твоего отца. Внимание всего христианского мира устремлено на это маленькое аббатство Витби, и многое поставлено на кон. Вина должна быть установлена и доказана несомненно, иначе может случиться, что война погубит королевство и тень кровавых крыл ее ворона накроет не одну только Нортумбрию. А мы присягнули и поклялись подчиняться королю, твоему отцу. — Последнюю фразу он произнес особенно веско.
Альфрит остановился и посмотрел на брата Эадульфа, потом на настоятельницу Хильду, на этот раз нарочито не обращая внимания на сестру Фидельму.
— До завтрашнего рассвета ты должен доказать, что нищий совершенно не виновен… либо он будет сожжен на костре. И поостерегитесь этой женщины. — Он кивнул в сторону Фидельмы, не глядя на нее. — Есть предел, которого я не позволю переступить.
И дверь захлопнулась за рослым сыном Освиу.
Настоятельница Хильда с упреком посмотрела на Фидельму.
— Сестра, ты, кажется, забываешь, что ты уже не у себя на родине. Наши обычаи и законы — иные.
Сестра Фидельма склонила голову.
— Я постараюсь не забывать об этом и надеюсь, что брат Эадульф даст мне совет, когда я буду неправа. Однако моя первейшая цель — добыть правду касательно этого дела, а правде следует служить больше, чем королевичам.
Настоятельница глубоко вздохнула.
— Я сообщу королю Освиу о таком повороте событий, а вы пока продолжайте расследование. Но помните, что Альфрит — король Дейры, земли, на которой находится этот монастырь, а слово короля — закон.
В коридоре брат Эадульф остановился и улыбнулся Фидельме, как будто даже с восхищением.
— Настоятельница Хильда права, сестра. Ты немногого сможешь добиться от наших правителей-саксов, если будешь говорить с ними непочтительно. Я знаю, в Ирландии все обстоит по-другому, но сейчас ты в Нортумбрии. Тем не менее ты заставила молодого Альфрита кое о чем задуматься. А он, похоже, весьма мстительный юноша, так что мне придется позаботиться о тебе.
Фидельма поймала себя на том, что улыбается.
— А ты должен предостеречь меня, когда я стану делать что-то не так, брат Эадульф. Однако возлюбить человека, подобного Альфриту, дело трудное.
— Короли и королевичи садятся на троны не для того, чтобы их любили, — ответил Эадульф. — Каков твой следующий шаг?
— Увидеть нищего, — тут же ответила она. — Что ты предпочитаешь, Эадульф: отправиться к лекарю, чтобы узнать, что он обнаружил, или пойти со мной?
— Полагаю, моя помощь может понадобиться тебе. — Эадульф говорил серьезно. — Я не доверяю Альфриту.
Однако случилось так: они встретили сестру Ательсвит, которая и сообщила им, что брат Эдгар уже осмотрел тело и не нашел ничего, кроме очевидного, после чего тело унесли в катакомбы монастыря для захоронения.
Именно сестра Ательсвит провела их вниз, в монастырскую усыпальницу, или
, как именовала она обширные подвалы монастыря. Колодец с винтовой каменной лестницей привел их на вымощенную камнем площадку, расположенную двадцатью футами ниже уровня монастырского пола, от которой во все стороны шли проходы, ведущие к помещениям, похожим на пещеры с высокими сводчатыми потолками. Масляную лампу их провожатая зажгла еще наверху лестницы и теперь, освещая путь, провела их по заплесневелым проходам до катакомб, где в рядах каменных саркофагов покоились тела усопших насельников монастыря. Здесь витал запах смерти, странный и невыразимый.
Сестра Ательсвит торопливо вела их по этим сырым катакомбам, как вдруг многократно повторенный эхом стон пригвоздил ее к месту. Рука с лампой затряслась, и монахиня самым неподобающим образом рухнула на колени.
Сестра Фидельма взяла перепуганную сестру-смотрительницу за руку.
— Это просто кто-то плачет, — успокоила она ее.
Высоко подняв лампу, сестра Ательсвит повела их дальше.
Вскоре всем стал виден и источник стонов и рыданий. Почти в самом конце катакомб оказался маленький альков, в котором горели две свечи. Тело настоятельницы Этайн принесли сюда для погребения. Оно лежало в похоронном облачении на каменной плите, свечи горели у изголовья. В изножье гроба коленопреклоненно распростерлась монахиня. Сестра Гвид. На мгновение девушка поднялась, продолжая рыдать, и вновь ударилась оземь, крича:
—
[10]
Сестра Ательсвит хотела было подойти к ней, но Фидельма остановила ее.
— Давайте оставим ее на какое-то время наедине с ее горем.
Dominaсмиренно склонила голову и вновь двинулась дальше.
— Бедная сестра потеряла рассудок. Она, кажется, была очень привязана к настоятельнице.
— Всяк из нас горюет по-своему, — отозвалась Фидельма.
За катакомбами следовал ряд кладовых, а еще дальше «апотека», или винный погреб, в котором хранились большие бочки с вином, привезенным из земли франков, из Галлии и Иберии. Здесь Фидельма остановилась, принюхиваясь. Аромат вин был крепок, но какой-то другой, горько-сладкий запах словно пропитал подземелье, странный запах, заставивший ее поморщиться от отвращения.
— Мы находимся под кухнями монастыря, сестра, — заметила Ательсвит, как бы извиняясь. — Тут все пропитано насквозь этим запахом.
Фидельма ничего не сказала, но жестом велела сестре-смотрительнице двигаться дальше. А дальше расположилась череда кладовок для хранения провизии, как сказала им сестра Ательсвит, но также используемых при необходимости для заключения злодеев. Горящий факел освещал сырое, холодное подземелье.
Двое мужчин сидели и играли в кости в его мрачном свете.
Сестра Ательсвит объявила о приходе гостей на резком повелительном языке саксов.
Двое мужчин встали, ворча, и один из них снял ключ с крюка на крепкой дубовой двери.
Сестра Ательсвит, выполнив свой долг, повернулась и исчезла в темноте.
Человек уже протянул ключ Эадульфу, как вдруг взглянул на Фидельму. Он похотливо ухмыльнулся и сказал что-то, что его товарищу показалось забавным.
Эадульф прикрикнул на них. Они пожали плечами, и первый швырнул ключи на стол. Фидельма владела языком саксов достаточно, чтобы понять из дальнейшего разговора, что Эадульф поинтересовался именами свидетелей, выступивших против приговоренного. Первый воин неохотно назвал несколько имен, включая и Вульфрика из Фрихопа. После чего стража вернулась к игре в кости и больше не обращала на пришельцев внимания.
— Что он сказал? — прошептала Фидельма.
— Я спросил имена свидетелей.
— Это я поняла. Но что он сказал до того?
Эадульф смутился и пожал плечами.
— То была просто речь невежи, — ответил он уклончиво.
Фидельма не стала настаивать. Он отпер дверь.
Внутри крошечного вонючего чулана света не было.
На соломе в углу сидел человек с косматой бородой и длинными волосами. С ним обошлись без особых церемоний, судя по кровоподтекам на лице и крови на одежде.
Он поднял темные ввалившиеся глаза на Фидельму, и звук, похожий на тихий смех, булькнул у него в горле.
— Сто тысяч приветствий этому дому! — Он пытался придать своим словам уверенность и насмешливость, но прозвучали они как карканье ворона.
— Ты — Канна? — спросила Фидельма.
— Канна, сына Канны из Армага, — охотно признал нищий. — Мне позволили совершить последнее церковное покаяние?
— Мы пришли сюда не для этого, — отрезал брат Эадульф.
Нищий впервые внимательно посмотрел на него.
— Вот как? Брат сакс, и из тех, кто привержен Риму. Нет проку призывать меня к покаянию. Я не убивал настоятельницу Этайн из Кильдара.
Фидельма посмотрела на несчастного.
— Как ты думаешь, почему тебя обвиняют?
Канна поднял глаза. Они широко раскрылись при виде молодой сестры, в которой он признал соотечественницу.
— Потому что я преуспел в моем искусстве.
— В каком?
— Я — астролог. Я могу предсказать события, расспросив звезды.
Эадульф недоверчиво фыркнул.
— Признаешь, что ты предсказал смерть настоятельницы?
Человек кивнул самодовольно.
— В этом нет ничего удивительного. Наше искусство — древнейшее в Ирландии, и это может подтвердить эта добрая сестра.
Фидельма кивнула в знак согласия.
— Это верно, что у астрологов есть такой дар…
— Не дар, — поправил нищий. — Астрологии обучаются, как любому другому искусству или науке. Я учился много лет.
— Очень хорошо, — согласилась Фидельма. — Астрологи много лет занимаются своим искусством в Ирландии. Когда-то эти познания принадлежали только друидам, но само искусство все еще существует, и многие короли и верховные таны даже дом новый не начнут строить, пока не будет сделан гороскоп, указывающий наиболее подходящее время для такого дела.
Эадульф пренебрежительно усмехнулся.
— Ты хочешь сказать, что сделал гороскоп и увидел смерть Этайн?
— Сделал.
— И ты назвал ее имя и час смерти?
— Назвал.
— А люди слышали, как ты говорил это прежде, чем настал час ее смерти?
— Слышали.
Эадульф уставился на человека недоверчиво.
— И все же ты клянешься, что ты не убивал ее и не имеешь никакого касательства к ее гибели?
Канна покачал головой.
— Я не виновен в ее крови. В этом я клянусь.
Эадульф повернулся к Фидельме.
— Я простой человек и не верю в такие вещи. Полагаю, что Канна должен был знать заранее об этом событии. Никто не может предвидеть будущее.
Сестра Фидельма покачала головой.
— В моем народе астрология хорошо известна. Даже простые люди стремятся познать тайны неба ради нужд повседневной жизни. Большинство может определить час ночи по положению звезд в любое время года.
— Но предсказать, что солнце исчезнет с неба… — начал Эадульф.
— Это же проще простого, — прервал его Канна, раздраженный тоном сакса. — А я много лет учился, чтобы достичь совершенства в моем искусстве.
— Да, для нас не представляет труда предсказать такое явление, — согласилась Фидельма.
— И предсказать убийство человека? — не унимался Эадульф. — Это тоже просто?
Фидельма колебалась и покусывала губу.
— Это сложнее. Но я знаю, что люди сведущие могут предсказать и такое.
Канна, сипло рассмеявшись, прервал ее:
— Вы хотите знать, как это делается?
Сестра Фидельма кивнула, побуждая нищего продолжить:
— Расскажи, как ты пришел к такому выводу.
Канна громко засопел и, порывшись в своей потрепанной одежде, вытащил кусок пергамента с начертанными на нем линиями и вычислениями.
— Вот, братия, все ведь очень просто. В первый день этого месяца, который в Ирландии посвящен священным огням Бела, Луна стоит на дороге Солнца в семнадцатом часе, возможно, с минутами, ибо не дано нам измерить все до минуты или секунды. Вот здесь, в восьмом доме, стоит Телец. Восьмой дом — это тот, что означает смерть. Телец представляет страну Ирландию и также есть знак, который означает горло. Так обозначена смерть через удавление или перерезание горла или даже повешение. А Телец, как я понял, указывает на то, что беда постигнет дитя Эрина.
Эадульф с сомнением посмотрел на сестру Фидельму, которая, словно следя за доводами астролога, молча кивнула и жестом показала, чтобы Канна продолжал.
— Теперь смотрите сюда. — Канна указал на свои расчеты. — В это время планета Меркурий встречается с Венерой. Разве Меркурий не управляет двенадцатым домом, который означает убийство, тайну и обман? И разве не Венера управляет восьмым домом смерти, который также означает женщину? А Венера пребывает в девятом доме, которым также правит Меркурий, а он, кроме того, управляет делами религии — именно в этой связке. Если всех этих знаков недостаточно, то при помощи отражения, что практикуется в нашем деле, Меркурий соединяется с солнцем, которое находится в фазе затмения.
Канна откинулся назад и торжествующе посмотрел на них.
— Любой ребенок может истолковать эту карту.
Эадульф фыркнул, чтобы скрыть свое невежество.
— Ну, я не ребенок. Скажи мне попросту, что все это значит?
Канна сердито сдвинул брови.
— Да просто же все, просто. Солнце в тот день вошло в фазу затмения после пяти часов пополудни. Планеты показали, что кто-то умрет посредством удушения или перерезания горла; что жертвой будет женщина, женщина из Ирландии, и что она будет монахиней. Планеты также показали, что эта смерть будет убийством. Разве я объясняю недостаточно просто?
Эадульф долго смотрел на нищего, а потом поднял взгляд на Фидельму.
— Хотя я долго обучался в твоей стране, сестра, я не изучал эту науку. Ты что-нибудь о ней знаешь?
Фидельма поджала губы.
— Довольно мало. Но достаточно, чтобы понять, что слова Канны имеют смысл в соответствии с жесткими правилами его искусства.