Эадульф с сомнением покачал головой.
— Но я не вижу способа спасти его от завтрашнего костра. Даже если то, что он говорит, правда и он не убивал Этайн, мои друзья-саксы побоятся того, кто прочел предзнаменования в небе таким способом.
Сестра Фидельма глубоко вздохнула.
— Я начинаю кое-что понимать в саксах и саксонских обычаях. Но моя цель — найти убийцу, а не потакать суевериям. Канна признаётся, что он предсказал смерть Этайн. Теперь мы должны найти свидетелей, которые слышали, как он произносил ее имя и точный час. Короче говоря, мы должны узнать в точности, что он говорил. Боюсь, что он — человек тщеславный.
Канна сердито плюнул.
— Я сообщил вам, что я говорил и почему я это говорил. Я не боюсь этих саксов и их наказаний, ибо мое имя сохранится у потомков как имя величайшего предсказателя моего времени благодаря этому предсказанию по звездам.
Сестра Фидельма презрительно подняла брови.
— Ты этого хочешь, Канна? Так пострадать, чтобы занять место в истории?
Канна сипло рассмеялся.
— Я согласен, пусть потомки судят меня.
Сестра Фидельма знаком попросила Эадульфа отойти к двери и потом резко повернулась к нищему.
— Зачем ты навещал сегодня настоятельницу Этайн?
Канна встрепенулся.
— Ну… чтобы предупредить ее, конечно.
— Чтобы предупредить о том, что ее убьют?
— Нет… — Канна вздернул подбородок. — Да. Зачем же еще?
Когда оба вышли из кладовки, Эадульф повернулся к Фидельме.
— А не мог ли все-таки этот человек убить Этайн, чтобы сбылось его предсказание? Он ведь не отрицает, что приходил, чтобы предупредить ее, и сестра Ательсвит была тому свидетелем.
На самом деле Эадульф забыл упоминание сестры Ательсвит о нищем, посетившем настоятельницу перед смертью. А Фидельма не забыла.
— Сомневаюсь. Я с уважением отношусь к искусству, которым он занимается, ибо в моей стране это старинный и достойный род занятий. Человек не может выстроить звезды по собственной воле. Нет, у меня есть ощущение, что Канна видел то, что видел, по звездам, но вот в чем вопрос: так ли уж точно он предсказал, кто должен быть убит? Вспомни, настоятельница Хильда сказала, будто он вовсе не был точен, когда предупредил ее, что кровь прольется во время затмения?
— Но если Канна не знал, кто будет жертвой, почему он хотел предупредить именно настоятельницу Этайн?
— Время позднее. Если Альфрит намерен сжечь этого человека завтра на рассвете, у нас мало времени. Давай отыщем и расспросим тех свидетелей и узнаем, что на самом деле говорил Канна. Ты займись тремя саксами и таном Фрихопа и добудь их показания, а я еще раз поговорю с сестрой Ательсвит о его приходе к Этайн. Встретимся в странноприимном доме в полночь.
Выйдя из подвалов, сестра Фидельма пошла в монастырь. Она не сомневалась в том, что Канна добровольно готов принести себя в жертву и что он не виновен в убийстве Этайн. Его вина — тщеславие, ибо ясно, что он жаждет обрести бессмертие через это великое предсказание, о коем будут говорить летописцы грядущих поколений.
И она осуждала тщеславца: сколь бы великим ни было предсказание, сам предсказатель служит лишь помехой в поисках настоящего преступника, истинного убийцы ее подруги и матери настоятельницы, Этайн из Кильдара. Он отвлекает ее от дела.
Одно она поняла — слишком многие в этом великом собрании явно страшились ораторского мастерства настоятельницы Этайн из Кильдара. Но способны ли эти люди из страха перед ее мастерством попытаться заставить ее замолчать, замолчать навсегда? Она стала свидетелем стольких проявлений несдержанности между римлянами и колумбианцами, чтобы понять — нетерпимость и ненависть между ними чрезвычайно глубоки. Вероятно, настолько, что вполне могли привести к смерти Этайн.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Колокол прозвонил к полунощнице, когда сестра Фидельма добралась до галереи, ведущей в странноприимный дом. Брат Эадульф уже сидел в закуте сестры Ательсвит — склонив голову над молитвенными четками, он читал
Ангел Господень возвестил Марии.
И она зачала от Духа Святого.
Сестра Фидельма терпеливо ждала, когда Эадульф закончит свою молитву и передвинет бусину четок.
— Итак? — спросила она без всякого вступления.
Брат Эадульф поджал губы.
— Кажется, ты права. Один только Вульфрик заявляет, будто слышал, как Канна произносил имя настоятельницы и точную причину ее смерти. Из трех других один говорит, что сам Вульфрик передал ему слова Канны. Сам же он вовсе не слышал нищего. Двое других свидетельствуют, что Канна произносил самые общие слова, как то было в покоях настоятельницы Хильды. Короче говоря, против Канны свидетельствуют только показания Вульфрика.
Фидельма тихо вздохнула.
— А сестра Ательсвит говорит, что Канна предупреждал настоятельницу Аббе и других, что здесь кто-то погибнет. Он вовсе не указывал на Этайн. Это же подтвердили двое братьев, которых сестра Ательсвит позвала, чтобы выдворить Канну из кельи Этайн. Канна, похоже, одержим жаждой пожертвовать своей жизнью ради бессмертной славы. Глупый, тщеславный человек.
— Что будем делать?
— Я уверена, что Канна не повинен ни в каком преступлении, кроме греха тщеславия. Мысль о том, что за это он будет казнен, меня ужасает. Мы должны освободить Канну немедленно. До рассвета он должен быть как можно дальше от этого места.
Эадульф широко раскрыл глаза.
— Но как же Альфрит? Он сын Освиу и правитель Дейры.
— А я — доулисуда брегонов, — ответила Фидельма с горячностью, — и действую по воле Освиу, короля Нортумбрии. Я беру на себя всю ответственность. Нам пришлось потерять слишком много времени на дело Канны — за это время мы могли бы найти настоящего убийцу Этайн.
Эадульф закусил губу.
— Это верно, но отпустить Канну…
Однако Фидельма уже повернулась и направлялась к монастырской усыпальнице. В голове у нее уже крутились разные способы освобождения Канны, несмотря на присутствие двух стражников. Поспешая за ней, Эадульф начал понимать, что Фидельма — женщина решительная. Его определенно обманула ее молодость и столь привлекательная мягкость.
Как оказалось, удача сопутствовала им: оба стражника крепко спали. Близость монастырского винохранилища оказалась для них непомерным испытанием — для подкрепления они употребили слишком много вина. Пьяные, они храпели за столом у входа в кладовку, раскинув руки среди пустых плоских фляг. Фидельма, торжествующе усмехнувшись, без труда взяла ключ у одного из спящих сторожей и повернулась к обеспокоенному Эадульфу.
— Если ты не хочешь стать соучастником того, что я собираюсь сделать, тебе лучше уйти сейчас.
Эадульф покачал головой, хотя и с недовольной миной.
— Мы вместе.
— Колдун Канна исчез! — воскликнул Альфрит. — Он бежал из-под стражи.
Сестру Фидельму и брата Эадульфа снова вызвали в покои настоятельницы Хильды после утренней трапезы. Настоятельница Хильда сидела измученная, а Альфрит взволнованно расхаживал перед окном. Сам Освиу развалился на скамье у тлеющего огня. Он мрачно хмурился, глядя на дымящийся торф.
Слова Альфрита явно были обращены к только что вошедшим Фидельме и Эадульфу, и звучало в них довольно явственное обвинение.
Сестра Фидельма сохраняла невозмутимость.
— Он не сбежал. Это я отпустила его. Он не совершил никакого преступления.
Король-данник Дейры разинул рот от удивления. Он был готов ко всякому, но только не к такому ответу. Даже Освиу отвернулся от огня и, изумленно вытаращив глаза, уставился на сестру Фидельму.
— Ты посмела отпустить его? — Голос Альфрита походил на раскат отдаленного грома, предвещающего нешуточную грозу.
— Что значит — посмела? Я — доули, имеющая степень анрад. Если я считаю, что человек невиновен, я имею право освободить его.
Король-данник Дейры опять разинул рот.
Освиу же хлопнул себя по бедру и вдруг разразился хохотом — это был взрыв истинного веселья.
— Клянусь ранами Христовыми, Альфрит! Она в своем праве!
— Нет! — бросил в ответ его сын. — Она не имеет права осуществлять законы своей страны в нашем королевстве. Никто, кроме меня, не может приказать освободить этого нищего. Она будет наказана. Стража!
С быстротой молнии веселое выражение на лице Освиу сменилось холодным гневом.
— Альфрит! Ты забываешь, что я — твой повелитель, равно как и твой отец. Ты всего лишь правитель моей провинции и подвластен мне. Посему я здесь — законный судья, и я буду решать, кого следует наказать, а кого — нет. Сестра Фидельма действует в этой стране по моей воле.
На зов Альфрита явился Вульфрик, в лице его было что-то лисье, — но Освиу свирепым взмахом руки велел ему выйти вон. Смуглый тан глянул на Альфрита, словно ожидая его разрешения, но, увидев лицо своего господина, тут же удалился. Ибо лицо это являло собой воплощение едва сдерживаемого гнева: только шрам на щеке белел на налитом кровью лице.
Эадульф переминался с ноги на ногу, ему было не по себе.
— Если здесь есть вина, подлежащая наказанию, государь, — это были первые его слова с тех пор, как они вошли в покои, — то это моя вина. В ответе за это я. Я согласился с выводом сестры Фидельмы о том, что астролог неповинен в этом деле. Я поддержал ее решение спасти его от ненужной и несправедливой казни на костре.
Теперь уже Фидельма широко раскрыла глаза от удивления и бросила на монаха-сакса благодарный взгляд. Она не ожидала столь решительной и твердой поддержки.
Альфрит задыхался от ярости.
— Значит, ты желаешь понести наказание? — усмехнулся Освиу, обращаясь к брату саксу.
— Нет, государь. Я только говорю, что я также ответствен за освобождение этого нищего.
Освиу удивленно покачал головой, а потом снова обратился к Фидельме. Та стояла, невозмутимо глядя на нортумбрийского короля. Эадульфа же била дрожь — одно слово неудовольствия Освиу, и оба они мертвы.
— Тебе повезло, Фидельма из Кильдара, что я хорошо знаком с вашими обычаями и привычками и могу укротить горячность моего сына. Но ты почти переступила предел дозволенного. У тебя нет власти освобождать узников в моем королевстве, пока я лично не прикажу это сделать.
Фидельма опустила голову.
— Тогда мне искренне жаль, Освиу из Нортумбрии. То была моя ошибка, ибо я полагала, что ты, давая мне поручение как доулисуда брегонов, прекрасно знал, что это значит, и дозволил мне действовать точно так, как я действовала бы у себя на родине.
Освиу нахмурился. В голосе девушки звучала насмешка — или ему послышалось?
— Я полагаю, ты прекрасно знала, что действуешь, не имея власти, — сказал он, прищурив глаза. — Думаю, что ты не столь несведуща в законах этой страны, как притворяешься.
Фидельма изобразила полнейшее смирение:
— Ты так полагаешь? — спросила она, невинно раскрыв глаза.
— Да, клянусь громом! Полагаю. — Освиу помолчал, а потом лицо его расплылось в усмешке. — На самом деле, сестра Фидельма, я думаю, что ты — особа очень умная и проницательная.
— Благодарю тебя, Освиу, за таковое мнение.
В разговор сердито вмешался Альфрит:
— Что насчет колдуна? Позволь мне послать Вульфрика и несколько воинов выследить его.
Освиу жестом велел ему замолчать, не сводя своих синих глаз с задумчивых зеленых глаз сестры Фидельмы.
— Ты говоришь, что этот нищий невиновен?
— Да, — подтвердила Фидельма. — Вся его вина — грех гордыни. Он астролог. Он предсказывает некоторые события по звездам. Но мы расспросили тех, с кем он разговаривал перед этим событием. Его речи были неточны, и только после того, что произошло, он стал похваляться, будто в точности предсказал смерть настоятельницы, чем и возбудил подозрения.
Освиу медленно кивнул.
— Я видел ирландских астрологов за работой. Я верю в точность их пророчеств. Но, ты говоришь, он не называл Этайн до того, как все произошло?
— Это не так. Вульфрик слышал его! — резко вмешался Альфрит.
— Один только Вульфрик, — вмешался в разговор Эадульф. — Единственным свидетелем, сообщившим, что Канна назвал имя Этайн и сказал, как она умрет, был Вульфрик, тан, который хочет замарать Ирландию вообще и всех, кто связан с церковью Колумбы. Вульфрик похваляется тем, что повесил брата Эльфрика два дня назад и что сделает то же с любым монахом Колумбы, который нарушит границы его владений.
— Это так, — согласилась Фидельма. — Мы расспросили трех свидетелей, которые утверждают, что прорицания Канны были смутны. Четыре свидетеля, в том числе и настоятельница Хильда, готовы поклясться в этом. Только после убийства Канна заявил, что он предсказал все в подробностях.
— С какой стати этому нищему было лгать? — осведомился Освиу. — Конечно же он понимал, какие подозрения это навлечет на него. А если его заподозрят в том, что он применяет темные искусства для причинения смерти? Тогда смерть будет ему справедливой карой!
— Он лжет потому, что хочет приписать себе заслугу великого пророчества, такого, которое будут помнить многие поколения, — ответила Фидельма. — Он исказил правду и заявляет, что его предсказание более точное, чем то было на самом деле.
— И ради этого он решился на смерть! — не унимался Освиу.
— Ирландцы мало боятся расстаться с жизнью, — заметил Эадульф. — Они делают это радостно. Еще до того, как они обратились к слову Христову, у них существовало учение, будто существует Иной Мир, обитель вечно молодых, в которую допускается все живое. Снискав славу в этом мире, Канна был готов начать новую жизнь в Мире Ином.
— Значит, он — безумец?
Фидельма скромно пожала плечами.
— Кому судить, кто безумец, а кто в здравом уме? Жажда славы и бессмертия — в каждом из нас есть капля такого безумия. Тем не менее Канну не следует наказывать за то, чего он не совершал, и поэтому я освободила его и сказала ему, что если он не хочет, чтобы о его тщеславии говорилось во многих пиршественных залах Ирландии, если он не хочет, чтобы его высмеивали во всех пяти королевствах, ему следует быть точным в своих предсказаниях. — Она помолчала и улыбнулась. — Сейчас он на пути в королевство Регед.
— Отец! — воскликнул Альфрит. — Ты не допустишь такого! Это оскорбление для меня…
— Молчи! — прогремел Освиу. — Я решил это дело.
— Самое важное — найти, кто в действительности убил настоятельницу Этайн. Зачем терять время на мелочную злобу? — Фидельма бросила на Альфрита холодный взгляд.
Освиу поднял руку, пресекая гневный ответ, что уже вертелся на языке у сына.
— Ты права. Я, король Освиу, подтверждаю справедливость того, что ты сделала, сестра. Этот нищий, Канна, свободен. Он может остаться здесь или уйти свободно. Но все же лучше, чтобы он отправился в Регед и в земли за его пределами. — Он многозначительно посмотрел на своего пристыженного сына. — И приказываю забыть об этом случае и ничего больше не предпринимать. Тебе это ясно, Альфрит?
Его высокий светловолосый сын стоял молча, опустив глаза, сжав губы.
— Тебе ясно? — зловеще повторил король.
Альфрит поднял мятежный взгляд навстречу глазам отца, а потом снова опустил его и молча кивнул.
— Хорошо, — улыбнулся Освиу, снова развалившись на скамье. — А теперь нам пора вернуться к диспуту, а тебе, сестра Фидельма, вместе с добрым братом Эадульфом — продолжить поиски.
Сестра Фидельма склонила голову в знак благодарности.
— Много времени было потеряно из-за этого случая, — спокойно заметила она. — Мы с Эадульфом пойдем и продолжим наше расследование.
Выйдя из покоев настоятельницы Хильды, брат Эадульф утер рукой вспотевший лоб.
— Ты нажила смертельного врага, сестра Фидельма. Альфрит не прощает.