А с последним вышла промашка: отскочив назад, тот успел выхватить ствол и передернуть затвор.
«Все! — промелькнуло у Ярового. — Сейчас поймаю пулю и… конец сериалу!..»
Однако вышло по-другому.
Короткая схватка происходила в «предбаннике» какого-то цеха. И одновременно с двойным щелчком затвора из темного проема, ведущего в коридор, бесшумно выскользнула тень.
В ту секунду гитарист ничего не понял, кроме одного: нужно максимально осложнить задачу стрелку. Пригнуться; отпрыгнув, увеличить дистанцию; перемещаться…
Но и этого сделать не успел. Тень издала один резкий щелчок, другой, третий. Мужик с пистолетом вскрикнул, отлетел назад.
— Вадим!? — изумленно прошептал Костя.
Сергеев произвел еще несколько выстрелов. Подхватив валявшиеся средь мусора ключи от машины, ледяным тоном произнес:
— Ты рассказал им про шефа?
— Нет.
Они обшарили карманы убитых, забрали Костины вещи и отыскали ключи от наручников. Вадим помог освободить руки. Осторожно миновав коридор, сбежали вниз по ступенькам, перед выходом во двор тормознули. Полковник выглянул наружу, шепотом проинструктировал:
— Ты бежишь к машине, я — к будке. Разберусь со сторожем и открою ворота. Держи ключи.
Так и сделали. Когда в сторожке раздался приглушенный хлопок, «Audi» остановился у длинной ржавой створки. А едва створка поползла в сторону, Сергеев спрыгнул с короткой лесенки и плюхнулся на сиденье рядом с Константином.
— Куда? — выехал тот за пределы промзоны.
— Налево и три квартала прямо.
— А кто были эти… ребятки?
— Понятия не имею. Но тебе нужно привыкать. Платят нам хорошо и работенка — не соскучишься. Почти как в чеченских горах… Значит, говоришь, не сказал про Суходольского ни слова?
— Нет. Иначе они сразу пристрелили бы меня. А с игрой в молчанку оставалась надежда. Разве не так?
Сергеев усмехнулся и похлопал старого знакомца по плечу:
— Что ж, ты по-прежнему неплохо соображаешь!
— А ты полагал, что в спецназе я только и делал, что крошил башкой кирпичи?
— Не только?
— Крошил — было дело.
Мужчины рассмеялись. Вадим заливисто и громко, а Костя осторожно и схватившись ладонью за отбитую селезенку. Сделавшись серьезным, поблагодарил:
— Спасибо, Вадим. Теперь я твой должник.
— Это тоже моя работа. А болячки заживут! Зато Марк Антонович будет доволен — он таких поступков не забывает. На перекрестке крути направо и потихоньку перестраивайся в левый ряд.
— Куда мы сейчас?
— Если хочешь — пройдемся по магазинам — купим для тебя одежду и обувь. А по пути к ипподрому заберем регистрационные номера.
— Мне все равно.
— Ну и ладненько. Кстати, давай договоримся не афишировать перед боссом нашу старую дружбу. Не субординации ради, а… В общем, стыдно признаться, но я не сразу узнал тебя в «Мельнице».
— Не вопрос. Меня действительно трудно узнать. Последние пару лет…
* * *
У ипподрома Сергеев вновь оставил подопечного в машине одного, правда, на сей раз предварительно вооружив новеньким автоматическим пистолетом.
— Держи, — сунул он ему в руки ГШ-18.
— Оп-па! — взвесил тот на ладони обновку. — Где-то я такой видел. В журнале или по телеку…
— Отечественный шедевр — Грязев-Шипунов. Отличная машинка: неприхотливая, мощная — жилетку пробивает с полтинника. Им сейчас некоторых спецов вооружают.
— А «Глока» или «Береты» нет?
— Импорта не держим.
— Годится, — проверил магазин Яровой. — Попробовать бы его в деле.
— Успеешь. Будет такая возможность, — усмехнулся он и исчез.
Отсутствовал Вадим недолго — вернулся спустя десять минут вместе с шефом, которому, конечно же, успел рассказать о происшествии. Суходольский был чем-то озабочен и к удивлению Кости не выказал большого интереса к случившемуся. Усевшись в машину, он кивнул на прилепленный ко лбу новичка пластырь телесного оттенка:
— Живой?
— Проехался немного мордой по местной флоре, распугал матом фауну. Бывало в моей жизни и хуже…
— Выглядишь героически.
— Ага. Как беременный дятел-диверсант.
— Почему дятел?
— Лоб красный, крылья перебиты, ребра опухшие. Вообще-то, в таком состоянии пострадавшему человеку требуется скорая помощь или обезболивающее. Но я согласен выпить простой водки.
— Надеюсь, твои травмы скоро заживут, — смягчился Марк Антонович. — Водку тебе пить не положено — ты на работе. А в остальном… если над тобой хорошо поработать: преподать манеры, заставить получить нормальное образование, то из тебя вышел бы человек.
— А сейчас я, просите, кто?
— Сам же сказал — дятел. Ладно, гвардейцы — что-то мы разговорились. Нас ждет долгая дорожка, поэтому готов предварительно выслушать ваши просьбы и пожелания.
— У меня таковых нет, — привычно доложил с водительского места Вадим.
Молодой коллега внезапно выпалил:
— Два.
— Что два? — приподнял Суходольский бровь.
— Пожелания.
— Валяй.
— Хотелось бы получить аванс.
— Не вопрос. Number twu?
— Простите, не понял.
— Следующий пункт.
— В Пугачев позарез надо.
Сергеев хмыкнул, отъезжая от стоянки ипподрома, а Марк Антонович одарил Ярового тяжелым взглядом поверх золотой оправы:
— Мы, вообще-то, собирались в другую сторону.
— На полчаса. Очень нужно. Марк Антонович, на такой машине это трехчасовой крюк!
— Мда. Скромность — оружие безоружных.
— Он уже не безоружен, — вставил Сергеев. — Вопрос с экипировкой мы решили с помощью моих бывших коллег.
Не получив решительного отказа, Костя наседал:
— Я и гитарку бы свою там оставил. А?..
— Ладно. Вадим, рули в Пугачев, — сдался шеф. — Но если его там поймают — пусть пеняет на себя. Покупать РОВД или брать штурмом пугачевское СИЗО я не собираюсь.
Солнце клонилось к горизонту. Новенькая «Audi» шелестела покрышками по асфальту и несла трех мужчин на юг — в городок районного масштаба под названием «Пугачев»…
Сначала Суходольский безмятежно просматривал фильм по встроенному в подголовник водителя DVD. Потом погасил экран, тяжело вздохнул:
— Мда. Прав был один товарищ, сказав: «Пока народ безграмотен, из всех видов искусств важнейшими для нас являются кино и цирк». Но я, молодые люди, настоятельно рекомендовал бы вам смотреть старые фильмы. В новых — многовато глупости и грязи…
То ли от угасавшего дня, то ли в предчувствии долгой ночной дороги, то ли от монотонности безрадостной картины за окнами роскошного, пахнущего новенькой кожей салона, разговор не расходился. Иногда перекидывались малозначащими фразами; пили кофе из термоса; Вадим пытался выяснить дальнейший после Пугачева маршрут… А в основном безмолвствовали. Видно, созерцая проносившуюся мимо нищету и разруху, рассуждать об отвлеченном и возвышенном не хотелось. Яровой с Сергеевым нашли бы о чем вспомнить — оба служили, воевали. Но шеф не в теме. Неудобно. Вот и думал каждый о своем, пока Суходольский не приказал остановиться.
По обе стороны плавного поворота трассы торчали остовы разрушенных деревенских домишек; темнели пятна заброшенных садов. Лишь одно кособокое строение с почерневшими стенами казалось обитаемым — во дворике за повалившимся забором на бельевой веревке колыхалась пара постиранных наволочек и цветастый платок. Против домишки у дороги сидела в лохмотьях бабка. Перед закутанными в шаль коленками лежало перевернутое цинковое корыто с дырявыми боками; на корыте стояла миска полная зеленых яблок.
«Audi» бесшумно застыл рядом.
Пожелав размять затекшие ноги, из салона вышли все. Марк Антонович, потирая поясницу, неспешно приблизился к торговке, поздоровался. Вадим с Константином с наслаждением закурили…
— Что же, мамаша, одна здесь живете или с родней? — вежливо интересовался Суходольский, оценивая «витрину».
— Одни с дедом живем, одни, — рассыпала старая женщина вокруг глаз паутинки морщин.
— А где ж соседи?
— Старики померли. Молодежь — кто не спился, посъехал. Одни мы тут остались. Вот помрем, и пропала наша деревня, пропала…
— А давно ли она стоит на повороте?
— Давно, сынок… Прадед, царство ему небесное, сказывал, будто Екатерина повелела селить чужеземцев на левом берегу Волги. Так и родилася наша деревня. Название-то у ней было другое до революции… запамятовала, какое… На немецкий лад.
— Чем же питаетесь? Как хвори лечите?
— Травушку и цвет собираем, листочки рвем, сушим. Пьем настойки, отвары. А дед мой с котомочкой ходит в соседнюю Марьевку — получает там пенсию за двоих и покупает кое-что из продуктов. Голодно, сынки, но мы не жалуемся — в войну-то и хужее бывало…
— Я куплю все, — кивнул на яблоки Суходольский.
Не веруя в удачу, бабка засуетилась:
— Ой, сейчас в мешочек упакую. Сейчас…
— Ненужно. Возьмите.
Курившие неподалеку мужчины заметили, как шеф сунул в сморщенную ладонь старушки несколько тысячных купюр, подхватил с тарелки три верхних яблока и зашагал прочь.
— Сынок! Сынок!.. — полетело вслед.
— Поехали! — не оборачиваясь, бросил Суходольский.
И, оставив на обочине обескураженную сельчанку, «Audi» рванула дальше — на юго-запад, где еще краснели всполохи вечерней зари…
После остановки разговор и вовсе угас. Мужчины вгрызались в твердые, невкусные яблоки, морщились, но ели их и молчали.
Общего у них было мало, гораздо большее разъединяло. Суходольскому — пятьдесят четыре; ученый-интеллигент, доктор наук, сумевший в перестроечно-перестрелочные времена переквалифицироваться в требовательного, хитрого и удачливого бизнесмена. Сергееву сорок семь, потомственный вояка, окончил академию, служил в спецназе ФСБ; специалист своего дела, строг, придирчив и беспощаден. Яровой — самый молодой — тридцать шесть; майор спецназа и тоже успел повоевать; виртуозный музыкант-самоучка, поклонник андеграунда и прочего малопонятного искусства; пофигист, плюющий на устои, законы, власть и на все происходящее вокруг.
Одному богу известно, что конкретно думал каждый из этих людей, но мысли их еще долго вертелись вокруг несчастной бабки, меряющей благополучие критериями давно минувшей войны; от рождения до старости пахавшей на земле и оставшейся под конец жизни у разбитого жестяного корыта.
— Пугачев, — объявил Сергеев, когда небо утеряло последние краски. — Тебя куда?
— К «Мельнице».
Безрассудная смелость гитариста развеселила. Марк Антонович в шутку посетовал:
— Сдается, ты круто подсел на адреналин. Или я нанял в охрану заурядного мазохиста.
— Ни то, ни другое. Хочу отдать долг.
— Ага. Проломить еще одну голову.
— Не. Для этого мне аванс был бы не нужен.
— Ладно, иди быстрее — вот твоя «Мельница». Сколько тебе нужно времени?
— Двадцать минут…
* * *
— О! Костя! С лунохода, што ль, свалился? — расплылся в улыбке дядя Петя.
Молодой мужчина взбежал по ступенькам крыльца, прислонил к перилам черный футляр с гитарой, крепко пожал дедовскую ладонь.
— Тебя нонче-то и не узнать, — довольно рассматривал его дед. — Прям франт! С побитым фасадом.
— Сам удивляюсь. Как обстановка в заведении?
— С утра-то приезжали: и менты, и прокурорские… А сейчас тишина. Человек пять-шесть гостей сидит — выпивает, кушает. Твои ребята в сборе — уже играют.
— А эта… новенькая девчонка?
— Катька-то? Тута — куда ей деться. Готовится к выходу на сцену.
— Катей, значит, зовут?
Швейцар хитро прищурился:
— Аль приглянулась?
— Экий ты любопытный, дядя Петя. Вряд ли — староват я для нее. Ладно, зайду на пару минут. Если что — мы друг друга не видели.
Спустившись вниз и незаметно проскочив по коридорам, Яровой подошел к двери, взялся за ручку, потянул. Закрыто изнутри.
Прислушиваясь, тихо постучал.
— Катя! Открой, Катя.
В «шкатулке» послышались торопливые шаги. Щелкнула задвижка.
— Вы? — отшатнулась девушка, прикрывая нагую грудь. — Проходите.
Пропустив его, выглянула в коридор, бесшумно заперла дверь. Повернувшись, стыдливо отвела взгляд…
Осмотрев хорошо знакомое помещение, Константин присел на краешек стола — стулья как всегда были заняты одеждой музыкантов, а на спинке его стула висела женская кофточка.
Заслышав далекую виолончель, гитарист улыбнулся.
— Наташка.
— Что? — встрепенулась Катя.
— Замену мне нашли или вчетвером лабают?
— Вчетвером. Говорят, такого как вы найти невозможно.
— О как! Приятно осознавать свою незаменимость. Ну, а ты?
— Что я?.. — подошла она к гардеробу с раскрытыми дверками.
С трудом сохраняя серьезность, молодой мужчина рассматривал щупленькую девицу, внешность которой ему отчаянно кого-то напоминала… Она стояла, повернувшись к нему боком. Стройная, длинноногая, черноглазая, с темными волосами, подстриженными до плеч. С лишенной всякого загара и оттого мраморной, полупрозрачной кожей. Поднятая рука придерживает обернутую вокруг тела тонкую и невесомую ткань, ни сколь не скрывающей наготы. Голова чуть повернута к нему, на лице напряжение, тревога…
«Мдя-а. Тема сисек почти не раскрыта. Ее бы покормить хорошенько с месяц-другой, погонять на тренажерах, в солярий сводить, а то бледная как пасхальная свечка. Но что-то в ней определенно есть… И привлекательность, и… пожалуй, упорство. Жуткое, стоическое упорство!»
— Так что вы хотели узнать про меня?
— Тебе сколько лет, Айседора Дункан? — подцепил он губами сигарету.
— Какая вам разница? — равнодушно ответила она и принялась натягивать футболку.
Константин подошел сзади, мягко положив на плечи руки, повернул ее к себе.
— У меня катастрофически мало времени. Давай-ка по-человечески и начистоту. Тебе нет восемнадцати; танцуя здесь нагишом, ты подставляешь и себя, и родителей…
— Да, мне нет восемнадцати. И родителей у меня нет, — попыталась она вырваться.
Он удержал.
— Это не причина…
— Знаю! — почти выкрикнула Екатерина. — А что прикажете делать? Другой работы в Пугачеве все равно не найти! Для того чтобы учиться и не умереть с голоду — нужны деньги. Я устроилась на молочку — там перестали платить зарплату. Больше никуда не берут — всюду кризис и разруха. Что делать?! Идти на трассу и предлагать себя дальнобойщикам?..
— Держи, — сунул он ей в руки пачку банкнот, — здесь сто тысяч. При разумной экономии хватит месяцев на пять-шесть. А дальше разберемся.
От неожиданности ее глаза округлились. Секунду она пребывала в ступоре, потом качнула головой и отпихнула подарок.
— Бери! — проявил настойчивость Яровой. — Я вернулся сюда только из-за тебя. Не хватало мне еще твоего упрямства.
Девушка в замешательстве посмотрела на него.
— Бери, я сказал! И чтоб сегодня же объявила директору о своем уходе.
Тонкие пальчики послушно сжали деньги, Катька потерянно прошептала:
— Из-за меня?
— Ну? — улыбнулся он, — договорились?..
— Да.
— Где тебя найти?
Упавшим голосом она назвала адрес.
— Все, мне пора, — подошел он к двери и погладил стоящий футляр. — Передай гитару моим друзьям-музыкантам — пусть присмотрят.
— А можно я сама за ней присмотрю?
Яровой кивнул.
— Вас… Тебя Константином зовут? — вспомнив о важном, спросила девушка.
— Зови меня Ястребом.
— Ястребом? Почему?..
— Так привычнее. Это был мой позывной на войне.
— А ты… Ты приедешь месяцев через пять-шесть?
— Не знаю. Надеюсь, раньше, — ответил он, не оборачиваясь, и тихо прикрыл за собой дверь.
* * *
Покончив со «срочными» делами в Пугачеве, Константин сменил за рулем Сергеева. Шеф спрятал в тонкий футляр очки, прикрыл глаза. И дал последние на истекавшие сутки наставления:
— Волгу пересечешь в Балаково, через плотину Саратовской ГЭС. На правом берегу повернешь на Сызрань. Там и позавтракаем.
— У вас обоняние во сне работает?
— Нет. Через полчаса можешь покурить…