О, вот и он, третий и окончательный признак лани! И почему у всех явлений бывает именно три признака? Лань – это неимоверные каблуки, чёрное в обтяжку и невозможно маленькая, дурацкого какого-нибудь покроя сумочка, в которой с трудом помещается лишь носовой платок. Он нужен на случай частых слёз по поводу «куда он, подлец, ушёл и почему не возвращается». К такой сумочке прилагается увесистый пластиковый пакет. В пакете лань носит всё ей необходимое, кроме носового платка.
– Дарья! – голос Ирины возвысился и дрогнул. – Почему ты не отвечаешь? Почему ты здесь?
Дарья рассеянно посмотрела на противоположную стену, не отрывая рук от клавиш.
– Я тут, мама, работаю, – тихо сказала она, – Не мешай! Меня люди слушают.
– Кто? Эти жующие вместе? Завсегдатаи кабака?
– Какая разница, кто они. Это публика.
– Как ты разговариваешь с матерью! – возмутилась Ирина.
– Лладно, я не буду разговаривать. Ведь не о чем!
Ирина тяжело задышала. Она не знала, что делать, долго собиралась с мыслями и наконец заявила:
– Ты сию же минуту одеваешься и идёшь со мной домой!
– Нет.
Девчонка нахальная и непослушная! Её кукольное личико стало злым, брови сдвинулись, оттопырилась нижняя губа.
Смирнов на препирательства матери и дочки смотрел спокойно и только иногда трогал Ирину за локоть, пытаясь ободрить. Его всевидящие глаза блестели в полутьме. Наконец он вступил в разговор:
– Ирина, прошу тебя, не волнуйся! Сейчас мы всё устроим. Даша отправится домой и никогда здесь больше не появится.
Даша усмехнулась так высокомерно, как умеют только дети.
Смирнов пошевелил в воздухе пальцами и сказал официанту, явившемуся на этот зов:
– Я хочу видеть вашего менеджера – того, кто отвечает за музыку. У вас здесь налицо грубое нарушение российского законодательства.
Даша в ответ взяла несколько резких аккордов. Из-за голубоватой панели, украшающей сцену, показалась физиономия длинноволосого парня, который суетился недавно среди оркестрантов. Даша скорчила ему какую-то гримасу, парень исчез.
Между тем из неопределённо-сумрачных глубин «Багатели» возник молодой человек в безупречном деловом костюме, с папочкой под мышкой. Склонив голову набок, он спокойно нёс навстречу Смирнову радостную улыбку. Щёки молодого человека были свежи, как лепестки майской розы. Глядел он ласково, представился негромко:
– Антон Чекшин, менеджер. Кажется, у вас ко мне вопросы? Прошу вас, присядем за этот столик.
Они устроились неподалёку от Самоваровых. Ирина тоже хотела задавать вопросы, но Смирнов едва заметно кивнул ей: нельзя! Самоваров его одобрил. Ещё бы, лань сразу понесёт вздор задыхающимся голосом, напутает, вспылит, и всё кончится ничем. Умный Смирнов! А не слишком умная Ирина, оказывается, обучена его слушаться.
Самоваров сидел спиной к менеджеру и Смирнову, зато Ирину видел отлично. Она далеко отодвинула стул, уселась нога на ногу и устремила взор на белый свитер Смирнова. Воинственно вздёрнутой ногой она то выписывала круги и зигзаги, то мелко трясла, изгоняя боль от неудобных каблуков.
– Итак, у вас проблемы, – сказал за спиной Самоварова менеджер Чекшин голосом нежным, как каша.
Смирнов фыркнул:
– У меня проблем нет! Они у вас, причём весьма неприятного свойства. Вы знаете, что труд несовершеннолетних в вечернее и ночное время законом не допускается? Тем более без согласия их родителей?
– Я совершеннолетний, – серьёзно уверил его Чекшин.
– Не валяйте дурака! Речь не о вас. В вашем заведении вовсю используется детский труд. Вот, например, ваша сегодняшняя пианистка – вы знаете, сколько ей лет?
– В нашем штате нет пианистки.
– А кто это сейчас на сцене?
– Понятия не имею.
Смирнов возмутился:
– Может, и некоего Романа Вагнера вы тоже не знаете?
– А кто это такой?
– Он пиликает у вас каждый вечер на скрипке. Чардаш Монти, «Семь сорок».? Специалист по чардашу Вагнер и притащил сюда эту несовершеннолетнюю девочку.
Чекшин вздохнул:
– Я вижу, кто-то вас злонамеренно ввёл в заблуждение. Никак не могу понять, чего вы добиваетесь? И кого вы представляете?
– Я никого не представляю, – начал злиться Андрей Андреевич.– Я лауреат премии имени… да к чёрту это! На рояле сейчас играет Дарья Шелегина, тринадцати лет. И играет уже не первый вечер, скрываясь от матери и педагогов. Это возмутительно!
Надо же! Неужели? – неестественно удивился менеджер.
Смирнов даже крякнул от возмущения. Ирина резко сорвалась со своего стула, и тот опрокинулся.
– Чего вы тут комедию ломаете! – закричала она, задыхаясь. – В вашем вертепе гибнет моя дочь! Вы используете её! За гроши! Как приманку для извращенцев!
Смирнов схватил Ирину за локти и оттащил к прежнему стулу:
– Ради Бога, Ира, сядь здесь. Я сам разберусь. Не надо!
Ирина громко дышала и пыталась умертвить менеджера Чекшина горящим взглядом. Но Смирнова она слушалась беспрекословно и сидеть на стуле осталась. Даша всё это время музицировала с самым беспечным видом.
– Вот слышали? – укоризненно сказал Смирнов, вернувшись к менеджеру. – Что вы можете ответить несчастной матери?
– Несчастной матери я могу ответить следующее…
Чекшин извлёк из своей папочки какие-то бумажки.
– Вот, смотрите, – сказал он. – Это наши музыкальные программы на декабрь. Итак, сегодня запланировано лишь одно выступление – ансамбля авторской песни «Стремление» под руководством Угланова Игоря Тимофеевича. Это более чем совершеннолетний господин, уверяю вас. Вот копия его трудового договора, вот утверждённый состав исполнителей – как видите, самый младший из них пятьдесят восьмого года рождения. Где тут дети? Где извращенцы? Игорь Тимофеевич – основоположник бардовского движения в Нетске. Он младший соратник покойного Булата Шалвовича. «Стремление» состоит из ветеранов Грушинского фестиваля. Если господин Угланов вопреки договору привлёк к выступлениям несовершеннолетних или ещё что-то нарушил, со всеми претензиями обращайтесь непосредственно к нему. Диктую адрес: улица Энгельса, дом восемь, корпус…
– Не морочьте мне голову этой филькиной грамотой! – возмутился Смирнов. – Все ваши барды и Тимофеи – мёртвые души! Елисавет Воробей!
– Я вас что-то не совсем понимаю, – грустно признался Чекшин.
Почему здесь моя дочь? – прошипела Ирина со своего стула.
Чекшин даже обрадовался её вопросу:
– Давайте подойдём и узнаем у неё! Чего проще?
Все трое встали и двинулись к роялю. Даша всё это время не прекращала играть, но косила глазом на мать и мужчин за столиком. Как только группа во главе с Чекшиным приблизилась к ней, она вскочила и спрыгнула со сцены. Менеджер шагнул ей наперерез, но она ловко увернулась и побежала, петляя между столиков. Она была уже недалеко от выхода, когда на её пути встали официант и охранник. Они, конечно, ничего в происходящем не понимали, но сообразили, что девчонку надо задержать – может, она вилку стащила? Тем более что менеджер Чекшин трусил за ней в сопровождении каких-то неспокойных клиентов.
Даша отскочила от официанта, задев один из столиков и зазвенев его изящной сервировкой, а потом кинулась петлять в обратном направлении. Должно быть, она стремилась к служебному выходу за сценой. Пробегая мимо Насти с Самоваровым, она мельком на них глянула. Тогда Настя ей улыбнулась и сказала чуть слышно: «Привет, Даша!»
И ничего больше. Но шёпот такой был заговорщический и девчачий, что Даша остановилась, секунду раздумывала и вдруг уселась за столик рядом с Настей. Самоваров с отвращением понял, что они влипают в историю.
Как раз подтянулись преследователи. Они все теперь дышали возмущённо и неровно, но Ирина тяжелее всех. Она нависла над Самоваровым, и того обдало несколько расстроившимся жарким ароматом французского парфюма, досадно знакомого. «Почему и сумочки они все носят одинаковые, и духи им нравятся одни и те же?», – подумал он.
Да, и ему попадались некогда такие вот лани с сумочками! Но было то в прошлой жизни. А в этой прелестную и непредсказуемую Настю грозно обступили мама Ирина, Смирнов и менеджер Чекшин. Напротив Самоварова сидела несовершеннолетняя труженица Даша. Она цедила через соломинку апельсиновый сок из Настиного стакана. При этом она смешно и старательно втягивала щёки.
– Что ты здесь делаешь, Даша? – в сотый раз за сегодняшний вечер задохнулась Ирина.
Даша не вынула соломинки изо рта, только подняла на мать круглые тёмные глаза.
– Мне кажется, здесь какое-то недоразумение? – начала Настя незнакомым Самоварову лживым голосом.
Улыбка её тоже была лживой, хотя чуть подрагивала от смущения.
Смирнов не смотрел ни на Настю, ни на Дашу – он изучал фигуру Самоварова и силился что-то вспомнить. Наконец он решился:
– Господин… Самоваров? Если не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Настя, это Андрей… по-моему, Андреевич?.. Смирнов. Знакомьтесь: Настя, моя жена.
Это неловкое представление несколько разрядило обстановку. Менеджер Чекшин деликатно отступил в сторону. Но Ирину происходящее никак не устраивало.
– Что здесь творится? – выдохнула она. – Даша, кто эти проходимцы? Почему ты с ними?
Самоваров собрался возмутиться, но Настя уже сорвалась с места.
– Сейчас я всё объясню! – быстро залепетала она, взмахивая тонкими руками. Она явно испугалась, что Самоваров встрянет в дело и наговорит чего-нибудь лишнего, ею не предусмотренного.
– Видите ли, – торопливо начала она, – мы познакомились в музее. В смысле, мы с Дашей. Мой муж в музее работает, он реставратор. Я занимаюсь живописью… Так вот, мы услышали, как Даша играет, и были поражены… Она вчера играла одну необыкновенную вещь. Такой странный вальс…
Теперь почему-то запаниковала Даша. Она устроила безобразно шумное бульканье в стакане с соком и подскочила на стуле. Настя осеклась.
– Я вчера играла вальс Шопена, – громко объявила Даша.
– Ну да, Шопена, – согласилась удивлённая Настя и снова взмахнула руками. – Мне… нам… нам показалось, что игра девочки очень талантлива. Мы познакомились… А сегодня мы встретились на улице…
– Случайно. Я шла с репетиции, – вклинилась во враньё Даша, не моргнув глазом.
– Мы встретились, пошли к остановке, но так холодно сегодня… бр-р!.. я предложила зайти сюда, погреться, перекусить… поболтать… Даша вот соку выпила… А тут, оказывается, есть рояль…
– И я села немного поиграть. Меня Настя послушать хотела. Я ей говорила, что люблю импровизировать. И я импровизировала, – бодро закончила Даша.
– Вот видите, – укоризненно сказал менеджер Чекшин. – Это совершенно посторонняя девочка, клиентка. А по плану у нас сегодня никто, кроме Угланова, не играет.
Голубые даже впотьмах глаза Смирнова быстро обращались то к одному лицу, то к другому. Никому он не верил, но молчал. Чекшин расплылся в самодовольной улыбке. Даша врала очень твёрдо и бестрепетно, а Настя хоть и сбивалась на каждом слове, но видно было, что от своих выдумок ни за что не откажется. Потому-то Смирнов и молчал.
Зато вновь не выдержала Ирина:
– Всё это ложь! Это несусветная ложь! Я только что подходила к дочери, и она мне сказала, что здесь работает!
– Я пошутила, – весело и нахально ответила Даша.
– Как пошутила? А Вагнер? А триста рублей? Она же у вас тут триста рублей получает за вечер?
Ирина обратила к Смирнову умоляющие глаза и дрожащие руки. Очевидно, информация о трёхстах рублях исходила от него. Рыжая шпионка Анна выведала?
– Я никогда ничего не получала, – упёрлась Даша.
– Какие триста рублей? А вы платёжные документы видели? – уже строго вопросил Ирину менеджер Чекшин. – Мне кажется, этот нелепый инцидент затянулся. Вы мешаете другим посетителям приятно отдыхать и наслаждаться непринуждённой атмосферой нашего кафе. Я попросил бы, если вы ничего не собираетесь заказать…
– Заказать? В этой паршивой дыре? – зло выдохнула Ирина. – Нет! Но… Дарья, ты пойдёшь сейчас домой?
– Конечно, мамочка. Я уже выпила свой сок, – проворковала Даша издевательским гугнивым голоском идеального ребёнка из дневного сериала.
Она церемонно попрощалась с Самоваровыми и засеменила к выходу. Смирнов двинулся за ней молча.
Замкнула шествие Ирина на своих шатких каблуках. Она всё-таки не стерпела, оглянулась и окатила Самоварова и Настю презрением. Это выразилось в гневном раздувании ноздрей и максимальном округлении глаз. Все лани почему-то считают, что у них очень выразительные глаза!
– Настя, что это было? – спросил ошарашенный Самоваров, когда процессия скрылась из виду. – Зачем ты всё это сделала?
Настя улыбнулась:
– Разве непонятно? Девчонка попала в историю, и надо было помочь.
– Нет, это мы попали в историю, – начал было Самоваров, но в это время официант поставил перед ними какие-то непрошенные вазочки. В вазочках было мороженое, украшенное частоколом ананасных ломтиков и каким-то бумажным бантом на палочке. При этом официант многозначительно сказал:
– От администрации с благодарностью.
– Вот видишь, – проворчал Самоваров, когда официант удалился. – Значит, рыльце у них действительно в пушку, и они эксплуатируют ребёнка.
– И ты в самом деле этим возмущён? – спросила Настя.
– Нет.
Он ещё что-то хотел сказать, но их снова потревожили. На этот раз явился длинноволосый парень, который мелькал среди оркестрантов на сцене. Парень бочком подсел к Самоварову. Он огляделся, будто ждал из темноты появления новых борцов за права детей.
– Я вас поблагодарить хочу, – сказал он. – Я и не ожидал, что выкрутимся. Классно вышло! Вы молодцы.
– За что это все нас благодарят? Вы представитель дирекции и прислали нам эти сооружения? – спросил Самоваров, кивнув на мороженое.
– Нет, это Антон распорядился. Вы молодцы! А я Вагнер.
Самоваров удивился. Со слов Ирины грозный и развратный Вагнер представлялся ему весьма видавшим виды. К тому же Самоваров помнил портрет известного композитора и потому никакого Вагнера не мог вообразить без бороды, растущей на шее, суровых морщин и бородавок. Но этот Вагнер был пухлогуб, юн и ничуть не потёрт нездоровой ночной жизнью в «Багатели». Его причёска представляла собой копну свалявшихся жгутов и напоминала парик Тутанхамона. На вид ему можно было дать лет шестнадцать.
– Что вы так на меня смотрите? – усмехнулся молодой человек. – Вы думали, я написал «Полёт валькирий» и давно умер? Или я бразильский легионер? Нет, я другой Вагнер. Меня зовут Роман.
Самоваров с Настей засмеялись, и Роман Вагнер уверенно развалился на стуле.
– Нет, правда, спасибо! Так прикольно получилось, – продолжил он. – Без вас не знаю, что бы было. Выгнали бы нас отсюда! Смирнов зануда и упрямый. Теперь придётся ухо востро держать. А вы что, Дашу давно знаете?
– Недавно, – призналась Настя. – Со вчерашнего дня. Она действительно играет отлично!
– Неплохо, – с видом знатока уточнил Вагнер. – Она способная, и голос у неё хороший. Ей бы на вокальное надо поступать. Не сейчас, конечно, но заниматься уже пора. Не помешает. Ну, и фортепьяно, само собой. Из неё будет толк – она отчаянная и с головой, даром что соплячка.
– Может, зря вы её привлекли к вечерним выступлениям? – сказал Самоваров. – Всё-таки учёбе это мешает, да и мать расстраивается.
Вагнер начал отпираться:
– Я не привлекал! Даша сама приставала, не давала проходу. Ей деньги очень нужны.
– Зачем ей так понадобились деньги? – удивился Самоваров. – Судя по всему, она не из нищего семейства.
– Да уж, – с непонятным ехидством согласился Вагнер, – по помойкам ей рыться не приходится. Но деньги ей нужны, и не на пустяки. Вы про её отца что-нибудь знаете?
Настя сразу оживилась:
– Да!.. То есть не совсем… Скорее нет. Расскажите , пожалуйста!
– Нет уж, – покачал головой Роман Вагнер. – Раз она сама вам не говорит, то и я не буду. Пусть сама решает, потому что дело серьёзное.
Правда, что его убить хотят? – не унималась Настя.
Вагнер остался непреклонен.
– Нет! Я вам ничего не говорил, вы ничего не слышали. Пусть она сама… Но вам всё равно спасибо, выручили. Не часто встретишь, чтоб кто-то помог за просто так. Свинью подложить всякий рад, а помочь… Спасибо.
Он поспешно отошёл к сцене. Там копошились и занимали свои места музыканты. Басисто ойкнул контрабас, ударник тихонько потрогал тарелки проволочной толстой кистью, похожей на ту, какой Самоваров размешивал клей. Вагнер, вопреки ожиданиям, взялся не за скрипку. Он сел к роялю.