— Это успокаивающий сон, — ласково сказала мисс Силвер.
Глаза мисс Пелл наполнились слезами.
— Должен бы быть, да не вышло. Я-то уже слышала про полковника Рептона и принялась раздумывать, не значит ли этот сон, что мне надо нарушить данное Дорис обещание и пойти в полицию. Я сомневалась, знак ли это мне свыше или нет. Может быть, я все думала про полковника да про то, что я сказала полиции на дознании, — вот и приснилось. Понимаете, я не солгала — никогда бы такого не сделала, но когда они спросили меня, сказала ли я все, о чем знаю, то я просто приложила платочек к глазам и расплакалась, а они решили, что мне больше нечего добавить.
— Понимаю.
— Поэтому я решила, что надо бы увериться насчет знака. Так вот, взяла я Библию, закрыла глаза, открыла ее наугад и приложила палец к строчке. А когда открыла глаза, то это был шестнадцатый стих восьмой главы от Захарии: «Вот дела, которые вы должны делать: говорите истину друг другу; по истине и миролюбив судите у ворот ваших». Тут я подумала: «Ну, если это не знак, то что же тогда?» Но тут в голову пришло, что я ни разу в жизни не нарушала обещаний, так что надо бы увериться получше. И подумала: «Если Господь захочет, чтобы я заговорила, он пошлет мне третий знак. Тогда я приму, что все идет от Господа, и буду знать, что делать». А тут вы стучите в дверь, чужой человек, и повторяете то, что было в прежних знаках — что мне нечто известно и надо об этом рассказать.
Мисс Силвер повторила за ней:
— Да, мне кажется, вы должны рассказать.
Мисс Пелл вытащила аккуратно сложенный старомодный льняной носовой платок и промокнула глаза.
— Это случилось накануне гибели Дорис. Она вышла после обеда, чтобы отнести лиловую шелковую блузку мисс Мегги в поместье, платье мисс Вейн, такое голубое шерстяное, которое сшила после траура по сестре, а теперь оно стало ей тесновато, Дорис его переделала. Девочке надо было порядочно побегать с этой блузой, потом с платьем, подогнать выкройки к паре ночных рубашек для мисс Эклс да еще закончить с платьем Конни. Дорис оставила платье Конни напоследок, потому что все равно дети не уходят из школы до четырех. Вернулась она очень подавленная, но мне сначала ничего не говорила, только сказала, что надо быстренько подправить ворот блузки для мисс Мегги и вечером отнести ее. Я спросила, не из-за этого ведь ворота она так расстроена. А Дорис и отвечает: «Нет, тетя Эмили, не из-за него» — и как разрыдается! Тут я нажала на нее, чтобы она мне все рассказала, а она и говорит, что расскажет, если я пообещаю ни одной живой душе не пикнуть об этом… я и пообещала. И тут она мне все рассказала.
— Что именно?
— Дорис сказала, что сообразила, кто пишет эти отвратительные анонимные письма. В тот день она посетила четыре дома — поместье с блузкой мисс Мегги, коттедж «Виллоу» с голубым шерстяным платьем мисс Вейн, коттедж «Холли» с ночными рубашками мисс Метти и в конце — «Крофт» с платьем мисс Конни. Она была только в этих домах. И в одном из них — она не сказала в каком — племянница подобрала с пола маленький клочок бумаги. Сами знаете, как это бывает — видишь, что-то валяется на полу, и наклоняешься, чтобы подобрать. Дорис так и поступила, а когда разглядела, то поняла, что это оторванный кусочек одного из тех писем, которые она получила. Нижний левый уголок, на котором осталось «Тил» от слова «Тиллинг». Этот кусочек был оторван от письма, которое она получила, где написали, что все в Тиллинг-Грин знают, что она тайно встречается с мужчиной. Ну вот, взяла она обрывок письма, вернулась домой вся расстроенная и сидит.
— В каком доме это произошло? — настойчиво спросила мисс Силвер.
Хозяйка только глубоко вздохнула:
— Она мне не призналась. Когда я стала настаивать, Дорис ответила, что ей кажется, лучше никому не рассказывать, а сразу пойти к тому человеку, сказать, что она все знает, и потребовать твердого обещания больше так не делать. Я только спросила, сказала ли она все Конни, а девочка и отвечает: «Не больше, чем вам, тетя, и она тоже обещала никому не говорить».
— Но Конни говорила, что знает автора, — задумчиво произнесла мисс Силвер.
— Может быть, ей пришло в голову что-то еще. Конни приходила ко мне в понедельник, за два дня до своей смерти, и спросила, не рассказывала ли мне Дорис о клочке бумаги. А я ответила: «Что бы мне Дорис ни говорила, я дала обещание не говорить ни слова», а та мне: «Вам и не надо мне ничего говорить, Дорис сама мне все рассказала, и сейчас я знаю больше вашего». Я спросила, что она имеет в виду, а она ответила, что вспомнила кое-что дополнительно из того, что рассказывала Дорис. «Понимаете, Дорис подобрала клочок бумаги, но не сказала где именно, но зато припомнила, каким белым он ей показался по сравнению с цветом ковра… и сказала, какого цвета этот ковер» — вот точные слова Конни. Она только добавила, что поначалу позабыла про этот ковер, а сейчас вспомнила, и он у нее из головы не выходит, потому что она знает дом с таким ковром.
— Именно так и сказала?
Мисс Пелл схватила мисс Силвер за руку:
— Да, точные ее слова передаю. Хотелось бы мне, чтобы этого не было, но раз слово сказано, никуда не денешься и из головы не выкинешь.
— Значит, Конни сказала вам, что клочок бумаги показался слишком белым по отношению к ковру, но не сказала, какого цвета этот ковер?
Мисс Пелл грустно кивнула:
— Нет, ни про цвет, ни про дом так и не сказала. Она сидела на вашем месте и рассказывала про этот клочок бумаги, а потом и говорит: «Лучше бы Дорис мне ничего не говорила, а то просто не знаю, что делать. Понимаете, мисс Пелл, если я скажу, все дойдет до полиции, а если и не дойдет, то все равно будут ужасные сплетни и неприятности, может быть, слушание в суде, тогда мне придется выступить свидетелем и показывать на своего соседа, который может всего этого не пережить. И что хорошее принесет это бедной Дорис, если она уже умерла? Обратно ее таким способом не вернешь». А я ответила: «Да, Дорис назад не вернешь».
— Но спасти свою жизнь Конни могла, если бы заговорила, — сердито заметила мисс Силвер. — Скажите, мисс Пелл, о том, о чем мы с вами говорим, вы кому-нибудь рассказывали?
— Нет, хватит разговоров. И Дорис мертва, и Конни мертва. Как мне кажется, и так уже было слишком много сказано. А если бы мне кто-нибудь намекнул, что буду вот так беседовать с чужой женщиной, я бы ему не поверила. Да и не стала бы этого делать, если бы не мой сон, и Библия, и третий знак.
Мисс Силвер поднялась, чтобы уйти, но прежде серьезно предупредила хозяйку:
— Никому не рассказывайте, вообще никому, о чем мы с вами говорили. Если дело дойдет до показаний в полиции, я буду с вами, а сейчас позабочусь, чтобы вам обеспечили защиту.
Услышав это, мисс Пелл сначала удивилась, а потом перепугалась. Она вскочила со стула, побледнела и даже отступила на шаг. Нервозное состояние, в котором женщина находилась в начале разговора, вернулось. Дрожащим голосом она спросила:
— Говорят, что самоубийство — большой грех, но я отвечаю, что грех на том, кто подтолкнул к нему мою девочку… и Конни тоже.
— Мисс Пелл, я не верю, что Конни Брук намеренно выпила снотворное, чтобы убить себя, и начинаю подозревать, что и в случае с вашей племянницей самоубийства не было.
Хозяйка зажала рукой дрожащие губы:
— Вы считаете… они обе не покончили?
И услышала твердый ответ:
— Да, боюсь, что их убили.
Глава 31
Проснувшись на следующее утро, мисс Силвер с удивлением осознала, что уже среда и еще неделю назад Конни была жива-живехонька, а для Валентины Грей наступил канун свадьбы. Прошлая среда оказалась знаменательным днем — во-первых, церемония репетиции венчания, во-вторых, прием в поместье, откуда Конни вернулась домой вместе с Метти Эклс, попрощавшись с ней около коттеджа «Холли». А неделю спустя все ожидали следующего дознания, а сама мисс Силвер все еще оставалась при мисс
Мегги, которая нуждалась в постоянной поддержке и выражала свою признательность, как обычно, путано и многословно.
— Просто не могу выразить, насколько я буду вам благодарна, если вы сможете остаться, пока не пройдут дознание и похороны. Мне стыдно настаивать, ведь прав на это у меня никаких, да и дом наш превратился в дом скорби, но вы не представляете, как высоко я бы оценила ваше согласие остаться.
Тут Мегги решила раскрыть душу:
— Моя невестка… как ужасно, что надо так ее называть, хотя если бы не она, то мой дорогой брат был бы с нами, а не на небесах. Понимаете, я просто не смогу видеть ее и общаться как ни в чем не бывало. Ведь Роджер хотел с ней развестись… вы знаете об этом, правда? Но я и мысли не допускала, что он решится отнять у себя жизнь, да еще таким ужасным способом. Ох, мисс Силвер, неужели вы действительно считаете, что Роджер покончил с собой? Ко мне вчера днем заходила Нора Мэллет, и когда я сказала ей то же самое… не хочу еще раз повторять, то знаете, что она ответила? Конечно, Нора — женщина прямая, да мы и знакомы всю жизнь, поэтому-то она и позволила себе сказать, что думает: «Конечно, Роджер не покончил с собой, Мегги, никто в это не верит. Его отравила эта женщина». Ох, мисс Силвер, вы тоже так считаете? А я так нервничаю, оставшись здесь с ней одна… и Валентина тоже беспокоится. Поэтому, прошу вас, побудьте с нами еще немного… понимаете, я надеюсь, что она уедет сразу же после похорон.
Надо отметить, что им не приходилось часто видеть Сциллу, которая выходила только в столовую. Женщина уже позвонила Гилберту Эрлу, который только что не бросил трубку, постаравшись быстро закончить разговор. Еще она звонила доверенной подруге Мейми Фостер, которая среди ласкового щебетанья дала ей четкий и недвусмысленный совет упереться и оставаться на своем месте:
— Конечно, дорогуша, я всегда рада видеть тебя и все такое, но на твоем месте я бы уперлась. Потому что если этот тип изменил завещание, то, пока ты там, им трудно будет просто так, без скандала, тебя выставить. А с глаз долой — из сердца вон, дорогуша, если ты понимаешь, о чем я.
Но поскольку стратегия поведения была очевидна Сцилле не меньше, чем Мейми, да к тому же женщина получила недвусмысленный совет констебля оставаться в пределах досягаемости для дальнейших допросов, то она решила держать фасон и не сдаваться. Для начала Сцилла направилась в Ледлингтон к адвокату, мистеру Морсону, который сообщил, что она действительно исключена из завещания покойного мужа, однако вряд ли мисс Рептон с Валентиной будут претендовать на назначенное ей содержание. Новость изрядно подняла дух миссис Рептон, которая хоть и не знала, за кем из двух ее родственниц останется последнее слово, но решила, что вопрос можно будет легко уладить в свою пользу, устроив пару показательных истерик.
Выбросив первую проблему из головы, Сцилла отправилась в магазин Эшли и купила изящный черный осенний костюм: модная юбка и жакет с новой линией плеч. Вообще-то она сама больше любила яркую одежду, но, как известно, ничто так не идет блондинке, как черное, а мужчины от такого сочетания просто балдеют. Его можно надеть на дознание и похороны, а потом с успехом носить в городе. Сцилле пришло в голову, что надо бы еще купить шляпу… что-нибудь маленькое и элегантное, с вуалью. Вуаль очень сюда подойдет, только надо, чтобы она не скрывала волосы.
Она принесла покупки домой и еще раз перемерила все в своей комнате. Иногда то, что казалось удачным в магазине, дома оборачивалось настоящим кошмаром, но сейчас вещи выглядели даже лучше, чем когда она их выбирала. «Хорошая одежда дает фору при поисках работы, а с белой блузкой и каким-нибудь украшением на лацкане я не буду выглядеть явившейся прямо с кладбища», — подумала Сцилла. А пока что она не собиралась контактировать ни с Мегги, ни с Валентиной — только два раза по полчаса за обедом и ужином, да иногда случайные встречи на лестнице или в холле. А прочее шло по ранее заведенному порядку: завтрак в постель, постоянная борьба со скукой… ничего нового.
Гилберт Эрл, почти бросив трубку при разговоре со Сциллой, принялся в спешном порядке составлять тактичное милое письмо Валентине. Пошло хорошо, но внезапно он почувствовал желание немедленно порвать его. Слова на бумаге могут быть очень красивыми, но жизнь и теплоту им придает только голос. Он бросился к телефону, ему повезло — трубку сняла Флори, которая его обожала, что действовало на молодого человека скорее отталкивающе. Девушка немедленно отправилась на поиски мисс Грей.
Валентина закрыла дверь свой комнаты и, подняв трубку, равнодушно сказала: «Слушаю», но после первых же слов Гилберта стало понятно, что лед тронулся. Ведь не так давно она считала вполне приемлемым выйти за него, а сейчас слышала знакомый голос, добрый, теплый, полный сочувствия.
— Дорогая, наверно, мне не следовало звонить, но я не мог удержаться. Какой ужасный удар для тебя и для мисс Мегги! Знаешь, я очень уважал твоего дядю, правда, Вэл. Он ведь всегда исключительно хорошо ко мне относился. Поэтому мне показалось, что, несмотря на все обстоятельства, ты позволишь хотя бы сказать, как я тебе сочувствую. Это все, родная, не отвечай, я все понимаю. — В трубке послышались короткие гудки.
Первой мыслью Валентины было: «Он говорит искренне, ведь мог бы вообще не звонить», но ее перебила другая: «Но именно это он и хотел заставить меня подумать. Этот человек не выносит, чтобы его сочли неправым или чтобы, не дай Бог, подумали, что он не столь обаятелен, как прикидывается. И сейчас он радуется, что я приняла его сочувствие за чистую монету и растрогалась. Я в этом уверена, но все равно мне хочется думать, что Гилберт говорил искренне». — Больше она о звонке не размышляла.
Машина старшего констебля подъехала к дому после обеда. Он попросил позвать мисс Силвер и, когда та спустилась к нему в кабинет, с улыбкой поздоровался.
— Знаете, мне надо кое о чем расспросить мисс Мегги. Не хотелось бы слишком настаивать, но, надеюсь, она немного оправилась от первого шока?
— Ей уже много лучше. Мне кажется, она вполне в состоянии отвечать на любые ваши вопросы.
— И еще мне надо поговорить с миссис Рептон. Вы знаете, пока не будет доказано иное, против нее может быть возбуждено уголовное дело. Я связывался с общественным обвинителем, там рассматривается вопрос об ее аресте.
Мисс Силвер промолчала и отвела взгляд в сторону. Несмотря на привязанность и уважение, которое он испытывал к этой женщине, бывали моменты, когда ему хотелось взять ее и встряхнуть, как, например, сейчас. Он не просил ее склониться к его мнению, как и не был готов согласиться с ее собственным, но все равно его до крайней степени раздражало то, что она, отстранившись и не принимая его аргументов, молчаливо выражает свое несогласие. И Рэндел вложил больше сарказма в вопрос, чем намеревался:
— Предполагаю, у вас нет никаких дополнительных сенсаций?
Мисс Силвер сердито посмотрела на него и недовольно сказала:
— Обычно мало что принимается к сведению. Уверена, уж вам-то не надо об этом напоминать. Как правильно заметил лорд Теннисон, «упорно ищет и находит, но только пользы не выходит». То, что мы обнаружили, кажется лишь незначительной мелочью, но, по-моему, и в этом деле нельзя ничем пренебрегать.
— Согласен, но собираетесь ли вы сообщить мне об этой мелочи?
— Собираюсь, Рэндел, так что усаживайтесь поудобнее. То, что я хочу рассказать, само по себе незначительно, но может оказаться существенным кусочком нашей головоломки.
Мисс Силвер, как и в прошлый раз, сидела в уголке дивана с неизменной пестрой сумкой для рукоделия. Кардиган для малышки Жозефины был закончен, так что сейчас она извлекла большой крючок, чтобы связать нарядную кромку, которая уже украшала джемпер.
Рэндел принял к сведению ее предложение, нет, скорее, любезное разрешение, про себя подумав, как эта женщина умело ставит его на место. Ей не надо придумывать, как это сделать, все получается естественно, благодаря ее врожденному умению держаться и чувству собственного достоинства. Ему уже приходилось видеть, как мисс Силвер одним взглядом заставила обычно непоколебимого старшего инспектора замереть на месте. Однажды Рэндел даже оказался свидетелем, как непочтительного по природе Фрэнка Эббота в мгновение ока поставили по стойке «смирно». По собственному опыту Марч хорошо знал — эта женщина могла одним взглядом или привычным жестом напомнить его детство и старую классную комнату, которой она управляла железной рукой. Саркастическая улыбка исчезла с лица констебля, и он спросил просто и открыто: