– А ты откуда знаешь? – прищурилась Лапа.
– От верблюда… Я тоже спортом занимаюсь, и у нас тоже на тренировках бывают чепэ различного масштаба.
– Спортом? – приподняла Оливка бровь.
– Каким? – заинтересованно смотрела на меня Лапа.
– Японским фехтованием. Кэндзюцу. Учусь в японской школе Тэнсин Седэн Катори Синторю.
– И пояс черный есть? – с недоверием спросила Лапа.
– Есть. В Японии полгода назад получила. Сенсей Отакэ Рисуке лично сертификат вручил.
– Врешь! – покривилась она.
– Почему это я вру? Девчонки переглянулись.
– Ну и? – требовала я ответа.
– Мотька с тобой никогда бы не связался.
На ум резко пришла грубость, типа чего это я лицом, что ли, какая-то корявая и на меня теперь парень не может обратить внимание, но прикусила язык и сурово сдвинула брови.
– Я его уже пару лет знаю. Ни разу у Мотьки не было нормальной девчонки. Все как одна красивые… (Это типа мне комплимент?) Но такие дуры. Он с ними погуляет недели две, максимум месяц и под зад коленкой. А они потом за ним бегают, умоляют вернуться.
– Надо же когда-то начинать общаться с нормальными девчонками, – хмыкнула я.
Они улыбнулись.
– Ты ему не нужна.
– Это он так сказал?
– Я его знаю. Я рассмеялась.
– Плохо ты его знаешь. Мы познакомились на скалодроме, у нас много общего, нам хорошо вдвоем. Нам есть о чем поговорить.
– Значит, продержишься на неделю больше. Мотька не из тех, кто любит долгие отношения. Впрочем… Ну, может, ты хороша в чем-то другом? – испытывающе глянула она на меня.
Я превратилась в смесь сока свеклы и морковки. Казалось, что у меня даже кофта окрасилась этим бордово-оранжевым цветом.
– Понятно, – махнула рукой Лапа и засмеялась. – А ты забыла, что ли, чего она учудила? Мотька рассказывал же утром.
– Как она ему по морде двинула? – хихикнула Оливка.
Они вдвоем захохотали. Только мне было не смешно.
– У вас какие-то мухи в голове, – покрутила я пальцем у виска. – Все, аривидерчи, сеньориты. У меня еще дел полно.
– Давай-давай, – усмехнулись мне в спину.
– Синдзимаэ! – с милейшей улыбкой послала я их к черту.
У метро я прогулялась туда-сюда в тщетных попытках дозвониться до Матвея. Потом вспомнила, что его увезли на «скорой», а одежда должна была остаться в раздевалке. Кто ее заберет? Приезжал ли папа? Вообще, был ли он на матче? Потоптавшись на холоде, я все-таки решила, что надо проверить. Вдруг никто не подумает о вещах? Хотя вот мои бы шмотки Лариска обязательно бы забрала. Ярик! Ну ты идиотка, каких мало! Да Мотьку же сразу в больницу забрали, а телефон должен в шкафчике остаться. И вот что ты названиваешь, спрашивается? Я почесала затылок. Но если вещи забрали, то на звонки должны были ответить? Ведь логично? И я почти бегом поскакала обратно к спорткомплексу. Надо забрать его вещи и телефон. Мотька мне не простит такого ротозейства. Отвезу их ему домой, а потом доеду до больницы под предлогом, что надо передать телефон. Надо узнать, как он. Вдруг ему что-то надо, а я тут грязь сапогами пинаю. И надо будет попросить у родителей какой-нибудь запасной одежды. Он же в форме, ему же неудобно…
У служебного входа я наткнулась на уже знакомый автомобиль и не менее знакомый силуэт мужчины с внушительного размера сумкой. Он что-то обсуждал с тренером и еще двумя мужчинами. Говорили они громко и по большей мере не сильно культурно. Отец Матвея возмущался, почему виновник происшествия отделался таким мягким наказанием – отстранением на четыре игры. Мужчины ему объясняли, что подадут апелляцию, будут куда-то там жаловаться. Я стояла невдалеке и, что называется, «грела уши», иными словами злостно подслушивала, пытаясь понять, как же там все-таки Матвей. Но о Матвее они как раз не говорили. Все больше о Гордееве.
Когда они наконец-то разошлись, я не слишком решительно начала намекать отцу Матвея, что хотела бы с ним пообщаться. Он видел меня, но то ли знаков моих не понимал, то ли одно из двух. Пришлось стать наглой и идти без всяких там намеков.
– Здравствуйте, вы меня помните?
Мужчина глянул на меня сверху вниз взглядом Цезаря, отчего я испытала страстное желание упасть ему в ноги и начать умолять не бросать меня в терновый куст. Он отвернулся, ничего не ответив. Я подошла ближе и спросила погромче – вдруг он не расслышал:
– Я хотела спросить, как Матвей. Вы уже были у него в больнице?
– Нормально. Сегодня там переночует, завтра домой поедет, – все-таки соизволили мне сообщить царственным тоном.
«Слушайте, я не узнаю вас в гриме. Кто вы такой? Сергей Бондарчук?» Я кое-как собрала улыбку в кучку и засунула ее подальше. Место не подходящее.
– А в какой он больнице? Может, мне съездить, передать что-нибудь?
– Все в порядке, ты не слышала, что ли? – сорвался он на крик.
– Простите, – попятилась я прочь. – Понимаю. У нас у всех был тяжелый день.
Он не ответил. Сел в машину и громко хлопнул дверью. Я отошла в сторону, чтобы не мешать ему разворачиваться. Автомобиль сыто заурчал. Я пошла прочь. Ну и ладно. Завтра позвоню. Завтра Мотя уже будет с телефоном. К тому же, если он вменяемо разговаривал после травмы, значит, не все так плохо, как может казаться. Надо дожить до завтра. А там уже…
Около меня остановился автомобиль. Стекло опустилось.
– Садись, – приказал мужчина.
С чего бы это вдруг? Я и с места не двинусь.
– Садись, я тебе сказал, – раздраженно прикрикнул он.
И я, быстро обогнув тачку, открыла дверь. На переднем сиденье валялся какой-то пакет из спортивного магазина. Он небрежно скинул его на пол. Что-то звякнуло железное. Я села так, чтобы не касаться пакета ногами, – не хотелось бы его заляпать своими грязными копытами.
– Ты давно с Мотькой? – сурово спросил он.
– Иногда мне кажется, что целую вечность, – уклончиво отозвалась я, не сильно понимая, зачем ему это знать.
Он стрельнул в мою сторону глазами. Я попробовала вежливо улыбнуться.
– Кто такая? Откуда?
– Ярослава. Из Москвы.
– Где учишься? Сколько лет?
– А зачем вам?
– За забором. Я задаю вопросы, ты отвечаешь.
– Мы на допросе? – ехидно хмыкнула я.
Он резко притормозил, и я по инерции дернулась вперед, едва не ударившись головой о панель.
– Я задаю вопросы, – жестко произнес он. – Ты отвечаешь.
– А почему я должна вам на них отвечать? – не сдавалась я, схватившись для надежности за ручку над окном.
– Потому что я должен знать, кто ошивается около моего сына.
– Я не ошиваюсь около него, – почему-то стало очень обидно.
– Оно и видно, – хмыкнул мужик.
– Я не ошиваюсь, – твердо заявила я, дергая за ручку, чтобы выйти. Пимпочки на дверях щелкнули, заблокировав выход. Я с ненавистью посмотрела на Ветрова-старшего. – Только троньте, – зашипела разгневанной гадюкой.
Он рассмеялся.
– Где живешь? – спросил мягко.
– Вам какое дело?
– Подвезу тебя до дома.
– Улица Дружбы. За МГУ.
– Район хороший. Уже приятно. Мама не волнуется, что ты на хоккей ходишь? Все-таки тут мужиков много, обидеть могут.
– Нет, она знает, что я могу за себя постоять. Он громко и неприятно захохотал. Я отвернулась к окну. Какой же мерзкий тип.
– Вы только с матерью живете?
– Нет, с братьями и папой.
– С братьями? Надо же! Их у тебя много?
– Трое.
– То есть ты из много деток?
– А какое это имеет значение?
– Большое. Много вас таких за моим сыном бегает. Мотька молодой, глупый еще. Или думаешь, я не вижу, что тебе от него на самом деле надо? Увидела молодого, перспективного, значит, думаешь, охмурить можешь?
Я отчаянно не понимала, к чему он мне все это говорит.
– А зачем? – спросила я самым наивным голосом, каким только могла спросить.
– А затем, чтобы выбраться из своей нищеты и свалить за границу. – Он ухватил меня за куртку и притянул к себе, дыхнув в лицо ментолом жвачки и табаком недавно выкуренной сигареты. – Я тебя насквозь вижу.
Что бы я там ни говорила про свои руки, но силушка в них была. Ухватив его за основание кисти, я резко вывернула ее так, что сустав хрустнул. Мужчина вскрикнул от боли. Машина вильнула, и мы едва не вылетели с трассы. Я разжала пальцы, хотя в таком положении могла делать с ним, что хотела, – для работы с болевыми точками особой силы-то не надо.
– Настройте получше диоптрии в вашем микроскопе. Картинка сбоит. Дверь откройте.
– Сидеть! – приказал он мне словно собаке.
И это было все. Совсем все. Меня прорвало. Меня взорвало. Меня вывернуло наизнанку. Я распахнула пакет, выхватила оттуда… гантель… и со всей дури двинула по боковому стеклу, разбивая его.
– Сдурела? – не своим голосом взвыл он, резко останавливая машину и включая аварийку.
Дверь снаружи открываться отказывалась. Подцепить и поднять пимпочку у меня не получилось. Черт… Это мне в окно, что ли, придется вылезать?
– Откройте дверь, иначе я буду кричать! – завопила я, угрожающе занося гантель над головой и всем своим видом показывая, что не струшу – ударю.
– Больная! – истерил мужик, нервно дергая блокиратор. Он еще кое-как называл меня, но приличные девочки вслух такие слова не произносят.
Наконец-то дверь открылась, и я, выставив вперед гантель, словно она могла меня спасти, выскочила из машины на проезжую часть. Слава великому Одину, на дороге никого не было – машины стояли на светофоре метрах в пятидесяти от нас. Я швырнула спортивный инвентарь обратно в машину и постаралась как можно быстрее убраться с дороги, пока меня не раскатали другие автомобилисты.
Домой я неслась, как раненный во все места лось. Меня трясло. Во мне кипела раскаленным маслом злость, прожигая все внутри. Как он смел? Как мог? За что он так меня оскорбил? «Многодетка…» «Я знаю, что тебе от него надо!» Да кто еще за кем бегает? И вообще у меня есть парень, это Матвей навязался на мою голову, никак не отстанет!
Я влетела в квартиру, запуталась в кинувшихся под ноги собаках и случайно наступила на какую-то кошку. Ух, как я зол! Мама выглянула с кухни в коридор на звуки воплей обиженных животных.
– Яся, что с тобой?
– Он сказал, что я многодетка! – заорала я на мать. – Он говорил так, словно я второй… Нет!
Третий сорт! Так, словно я хуже бомжа! Я ненавижу его, мама!
Она поджала губы и посмотрела на меня с интересом.
– А ты?
– А я разбила ему окно в машине! – Я запустила сапогом в стену, едва не угодив в тумбу со склянками.
– Молодец. Горжусь тобой. – Она развернулась и ушла обратно к скворчащим сковородкам.
Я повесила куртку в шкаф и проследовала за ней.
– Ты понимаешь, мам, Матвей…
– Матвей?
– Ну мой новый парень… Так вот, он сегодня на матче пострадал. Его избили на льду и забрали в больницу.
– С ним все хорошо?
– Не знаю, не могу дозвониться. А его отец начал меня спрашивать: мол, кто я, откуда. Обещал подвезти до дома. А когда узнал, что я из многодетных, начал оскорблять.
– Я считаю, что ты поступила правильно. Морковку будешь? – Она протянула мне кусок моркови, который было уже неудобно тереть. Я разрезала кусок на три части – одну съела сама, две скормила попугаям. – Тебя никто не имеет права оскорблять, ты должна уметь постоять за себя. Только, Яся, я бы хотела, чтобы ты понимала одну вещь. Важно не то, как тебя обозвали, а то, как ты ответила. Мне кажется, что ты погорячилась.
– Прости, мам, я не думала в тот момент, как отвечать.
– А ты попробуй думать на шаг вперед.
– Думаешь, что он теперь окончательно во мне разочаруется?
– Хм… Спроси у папы, что бы он стал думать о девушке своего сына, если бы она разбила ему стекло в машине?
– Папа бы оценил, – гордо выпятила я грудь.
Мама усмехнулась.
– На самом деле меня сейчас волнует другой вопрос. По какой причине ты пропустила занятия в школе?
– Мамочка, матч был… Я не пропускала… Я это… У Моти тренировка была… А потом матч…
– Ясно. В общем, объясняться с Керн будешь сама.
– Можно, я упаду тебе в ноги и буду там валяться? – Я обняла ее сзади и поцеловала в затылок, уткнувшись носом в волосы.
– Не подлизывайся. Иди займись уроками.
Я решила, что не стоит задерживаться. А то ведь мама может и по голове настучать за прогулы.
Глава 9
– Раньше был и обратный поезд, но теперь он ходит в одну сторону. Что, все равно поедешь?
– Угу. А обратно по шпалам дойду.
Меня отпустило только к вечеру. И вот именно тогда я поняла, что это было все… Матвей не простит мне разбитого стекла в машине. Я могу сколько угодно объяснять, что его отец меня оскорблял, но портить чужое имущество – это уже слишком. Я мерила широкими шагами комнату. Я старалась заняться йогой, чтобы расслабиться и привести мысли в порядок. Ничего не помогало. Меня клинило. Это конец. Его отец против наших отношений, а Матвей подчиняется ему беспрекословно. Он не пойдет против него, не посмеет. Оливка недавно рассказывала, что Мотя очень зависим от отца. Тот ведает всеми его делами, заключает контракты, достает агентов. Он вообще очень жесткий и хваткий человек. В целом уже тогда было понятно, что и девушку они будут выбирать из своего круга или просто выгодную. А я… Я из многодетных. Такое клеймо на всю жизнь. И никому ведь не докажешь, что я нормальная, что это стереотипы, у меня все есть, мы не нуждаемся. Я выросла в любящей семье, уважающей меня и считающейся с моими идеями. Я не какая-то там оборванка и голодранка. Я порядочная и хорошая. Брат свесил ножку. Я поправила Стасику конечность, чтобы во сне он ее не вывернул случайно, накрыла одеялом и сама легла в постель. Феррик, который всегда ходит за мной тенью по квартире (и даже в туалет, между прочим), тут же запрыгнул ко мне и улегся в ногах, тяжко вздохнув. Почему-то терять Матвея мне не хотелось совершенно. С другой стороны, что я приобрела? Я осталась без Ахмеда. Девчонки за день мне ни разу не позвонили и не спросили, почему я пропустила занятия. Даже Варька, которая звонит сто раз на дню, не соизволила кинуть эсэмэску с простым вопросом: «Ты где?» Но подружки же должны понимать, что я люблю его и не могу без него жить.
Рано утром, убедившись, что телефон до Моти не добрался, я позвонила Оливке и узнала, в какую больницу его отвезли. Надо ехать к нему и разговаривать, объяснить, что была не права, что мне стыдно и вообще. Нет, он не поверит и не станет слушать. Я ж его за простой поцелуй по лицу ударила, потом вот у отца стекло разбила в машине. Они решат, что я дикая, психопатка и вообще ненормальная. Все-таки его отец ничего мне не сделал, а я разбила окно. Что же делать? Нет, надо ехать и расставлять все точки над «и», пока это не сделали за меня.
В отделение травматологии я попала практически тайком. Охранник на проходной стоял насмерть и категорически отказался меня пропускать, потому что есть приемные часы и ему все равно, что в это время я буду в школе. Пришлось обойти больницу и перелезть через забор. В юбке и на шпильках делать это было совершенно неудобно. Но на что только не пойдешь ради любимого человека. На входе в приемный покой также стоял охранник. Этого я решила взять измором. Ведь отойдет же он когда-нибудь куда-нибудь. Дядьки хватило на полчаса. Его позвала какая-то медсестра, и он покинул пост, предварительно заблокировав вертушку. Ох, можно подумать, такие мелочи меня остановят. Я и тут довольно легко преодолела препятствие на пути к намеченной цели. Какая ж я зайка, это что-то!
Матвей лежал в отдельной палате, очень уютной, похожей на комнату в гостинице, только вместо обычной кровати – больничная. Он смотрел телевизор. На подоконнике я заметила две корзины с цветами и пакеты с фруктами. Какие-то плюшевые зверюшки везде разбросаны. На тумбочке тарелка с остатками ужина. Я улыбнулась, взглядом спрашивая, можно ли мне войти. Он хитро прищурился, насколько позволяло разбитое лицо, и поманил меня к себе. Я села на стул рядом с кроватью.