Хелен и Курт прилетели домой в воскресенье и попрощались в холле Талисман-тауэрс.
— Я вымотан, — сказал Курт, касаясь рукой подбородка Хелен.
— Сильнее, чем во время похищения?
— Определенно. Моя бедная сестра! Она совершенно раздавлена.
— Когда будешь говорить с ней, передавай мои сожаления по поводу случившегося.
— Обязательно.
Дома, оглядывая свою симпатичную, правда, довольно аскетичную ванную комнату, Хелен подумала, как же она не похожа на созданную Людвигом Баварским, однако из-за этого ванная теперь нравилась ей еще больше. Вот если создать нечто среднее между тем и этим…
— Двоеженство! — воскликнул Кармайн в понедельник утром. — Сходится. Похоже, в свое время это была идея фрау Рихтер. — А потом Джозеф придумал, как обеспечить своего законнорожденного сына, поскольку его незаконнорожденные дети получают и так довольно много, а в будущем получат еще больше.
— Двоеженство, очевидно, стало возможно из-за идеологического разделения нации на две части, которые прервали всяческие контакты между собой. Я предполагаю, что фон Фалендорфы не спросили у Джозефа, был ли он женат в Восточной Германии, а он, конечно же, сам об этом промолчал, — сказала Хелен.
— Они не будут возбуждать дело, — заметил Ник.
— Определенно, — согласилась Делия.
— Но и так все не оставят, — продолжила Хелен. — Задета их честь, а барон — не тот человек, который готов подставить другую щеку. Как и баронесса. А Дагмар еще злопамятнее.
— Слава Богу, — сказал Кармайн, откидываясь в своем кресле, — что все их действия будут происходить в Германии, а не в Америке. Заметьте, как поспешно семья вытолкала Курта обратно на другую сторону Атлантики.
— Тем самым ограждая и дистанцируя его от своих дальнейших действий, — добавила Хелен.
— Ты видел вечерние газеты? — спросила Дездемона во вторник вечером, когда Кармайн вернулся домой.
Кармайн был весь на нервах — существовала вероятность, пусть и малая, что Додо ударит сегодня.
— Нет, — ответил он, делая глоток аперитива.
В комнату вошла Прунелла и со вздохом облегчения плюхнулась на стул.
— Теперь, когда Джулиан открыл свое воображение, я хотела бы, чтобы оно у него было менее богатым, — с улыбкой сказала она. — Капитан Немо меня совершенно достал. Вы знали, что на самом дне океана живет раса рыболюдей? Я все могла бы вынести, если бы только они не выпускали такие пронзительно свистящие, супер-пупер смертельные лучи.
Дездемона протянула ей бокал красного вина и дала Кармайну вечерний выпуск нью-йоркских газет; в Холломене газеты выходили только по утрам.
— В обеих газетах, — сказала она присаживаясь. — Только в «Пост» статья побольше.
Кармайн прочитал на первой странице заголовок: «Джозеф фон Фалендорф, зять похищенного профессора Курта фон Фалендорфа, застрелен в Мюнхене перед семейным заводом в этот вторник на рассвете».
— Ах ты, черт! — воскликнул Кармайн, читая статью.
Никто из руководства «Фалендорф фарбен» не знал, что Джозеф делал там в такое время, даже управляющий директор — Дагмар, которая понятия не имела, когда Джозеф покинул их спальню. По словам единственного свидетеля, перед Джозефом затормозил «фольксваген», из которого выскочили двое мужчин и застрелили его из автоматических пистолетов. Хейнрих Мюллер, рабочий завода, направлявшийся туда, чтобы запустить новое оборудование, проявил себя настоящим героем. Вместо того чтобы спрятаться, он безуспешно пытался помочь Джозефу, который умер у него на руках спустя несколько минут. За это время он успел несколько раз сказать «Курт!». Мюллер свидетельствовал, что убийцы были похожи на турок и произнесли несколько слов по-турецки. Для написавшего статью журналиста было очевидно, что Джозеф счел, будто его перепутали с Куртом.
— Ну и что ты думаешь? — спросила Дездемона.
— Что все это придумано, как и рыболюди Джулиана, — ответил он поднимаясь.
— Отправляешься к Хелен?
— Нет! Она подождет до завтра. Я навещу Делию. Позвони ей, пожалуйста. Сейчас в эфире говорят только об этом, и все радиоприемники грузовиков настроены на полицейскую волну, а я хотел бы держать свои передвижения в секрете.
— Ужин?
— Я буду дома вовремя. Если не успею — оставь для меня.
— К счастью, у нас сегодня стейк, поэтому мы подождем. Прунелла выглядит так, словно девочкам сегодня самое время напиться.
— Это бутылка отличного «Шамбертена». Сильно не увлекайтесь!
Так как Делию не пугала получасовая поездка из пригорода на работу и обратно, она обосновалась в Миллстоуне, где могла себе позволить просторные апартаменты в прибрежной части с видом на бухту Басквош. Выбрав для дома изумительное сочетание голубого, розового и терракотового цветов, Делия обставила его присланной из Оксфорда мебелью, которая прежде украшала дом матери. Стены представляли собой открытый альбом с фотографиями Карстерсов, Сильвестри, Черутти и Каннигхемов; на столиках рядом с фарфоровыми светильниками из Дрездена красовались лампы с гелиевыми наполнителями и повсюду лежали вышитые маргаритками салфеточки с кружевом по краям. Это был дом.
К моменту прибытия Кармайна Делия уже прочла газеты и прослушала новости по местной радиостанции. И еще она успела приготовить ему стаканчик аперитива.
— Кто это сделал? — спросил Кармайн.
— Я до конца не уверена. Кто бы он ни был, придумано все отлично. И Хейнрих Мюллер оказался там «как бы» невзначай. Необходим был свидетель, чтобы указать на убийц-турок.
— Почему именно турки? — спросил капитан, делая глоток.
— Потому что в Германии их пруд пруди, — объяснила Делия. — Туркам легче дается немецкий, чем другие европейские языки, вот они и приезжают в Германию в поисках работы. Данная тенденция будет только усиливаться, хотя она и сейчас уже вызывает негодование среди рабочего класса Германии. Турки стали подходящими мальчиками для битья.
— Понимаю. А Хейнрих Мюллер?
— Получит хорошее продвижение по службе. Он оказался под рукой в нужное время! Я также думаю, что мужчины, похожие на турок, на самом деле могут быть турками. Но очень сомневаюсь, что Джозеф умер с именем Курта на устах — он вряд ли умирал так медленно. Не знаю, насколько умен сам Мюллер, но, вероятно, он в достаточной мере сообразителен и понимает, что ему предложили особую работу — побыть свидетелем. Если в дальнейшем он получит с этого хорошие дивиденды, то не будет интересоваться, кому все было нужно и зачем. Дагмар привлекла его хорошими посулами.
— Но кто же все это организовал, Дилс?
— Фон Фалендорфы. Кто именно — та еще головоломка. Не наш Курт, это точно. Семья позаботилась сплавить его из Европы. Но кто: барон, баронесса или Дагмар — я не знаю. Делаю ставку на Дагмар.
— Разбитое сердце и все такое?
— Разбитое сердце скорее всего. Брошенная женщина со всеми вытекающими последствиями. Со слов Хелен, Джозеф был безумно привлекательный мужчина, обходительный и очаровательный, как Кэри Грант. Она простила ему одну неудавшуюся аферу и надеялась, что больше он предательства не допустит. Но он посягнул на жизнь ее младшего брата! Узы крови против любви. Брр! — Делия даже содрогнулась. — Я выбрала бы кровные узы.
— Я тоже. А что думают обо всем этом немецкие полицейские?
— Виноваты турки. И похищение Курта тоже спланировали турки.
— Тогда почему убили Джозефа?
Делия поджала губы, задумавшись, а потом сказала:
— Может быть, не поддающаяся пониманию османская логика? Какая-то восточная месть? Думаю, немецкие полицейские будут столь благодарны за любую предложенную версию, что не станут задавать неудобных вопросов.
Стакан Кармайна опустел, однако он отказался наполнять его снова.
— Спасибо, хватит. Дома ждут к ужину.
— Есть вероятность, что Додо нанесет удар завтра.
— В том-то и дело. Значит, сегодня нужно пораньше лечь спать.
1968
Со вторника, 5 ноября, по субботу, 30 ноября
Он не осуществил свой план в ранний срок; когда дошло до дела, он просто не захотел. Какой смысл было переходить на следующую ступень, к убийству, если потом он станет упрощать себе жизнь? Большой и мускулистый полицейский Кармайн Дельмонико представлял собой явную угрозу, но Додо знал — он способен одержать над ним верх. Однако поединок между ними и его победа должны быть достойны Катрин Дос Сантос — девушки за стальными решетками и многочисленными замками.
Она рассказала ему свою историю, когда они вместе сидели, хихикая, на кушетке в доме Марка Шугамена.
— Мне риелтор рассказал, — начала она, сверкая своими фиолетовыми глазами, — такой интересный случай! Мой дом строил Симонс и для себя зарезервировал те апартаменты, в которых я сейчас живу. И он хранил свои денежки дома. Можешь себе представить? А когда Симонс умер, решетки и запоры стали его тюремщиками. Пожарным потребовалось несколько часов, чтобы вскрыть дверь. А там они обнаружили его лежащим на кровати — весь разбухший и в окружении пачек денег. Отвратительно!
— И ты не боишься жить в квартире, где такое произошло? — с Улыбкой спросил он.
— Боже мой! Нет! Там я в безопасности — это самое главное.
Постепенно он выяснил у нее все детали. Когда вечеринка закончилась, он проводил ее к автомобилю, поцеловал руку на прощание и больше с ней не встречался, чтобы она невзначай не вспомнила, о чем они говорили. Хотела она его увидеть? Поглядывала ли в надежде на телефон, ожидая его звонка? Если да, то ее ожидания были напрасными. В те дни он только составлял свой список и еще не совершил первого, неуклюжего насилия над Ширли Констебл. Что ж, мужчина должен учиться на собственном опыте, верно? И список нужно пройти полностью, но так, чтобы ни одна из женщин ничего не вспомнила.
Паркуя «шевроле» в привычном месте на Персимон-стрит во вторник, 5 ноября, Didus ineptus не переставал восхищаться своей исключительностью. Это не совпадение, что он начал свою карьеру в високосный год и одновременно в год президентских выборов: удача сопутствует смелым.
Он всегда здесь парковался; он делал это, чтобы владельцы других машин, стоящих на Персимон-стрит, узнавали его. Выбравшись из автомобиля, он не мог не увидеть полицейских. Они были повсюду: проезжали в патрульных машинах, вышагивали парами по тротуарам с открытой кобурой, готовые тотчас достать наручники. Двинувшись в направлении Сидар-стрит, он неожиданно испытал сильнейшее желание отказаться от нападения, но вскоре разозлился на себя за трусость. План А был невыполним, но план Б вполне подходил. Он похромал вниз по Персимон-стрит, приволакивая правую ногу, и в тот миг, когда полицейских не было видно, спрыгнул с тротуара в кусты плана Б, которые живописными группами росли вдоль заборов квартала, выходящего на Сидар-стрит. Солнце садилось; прошло уже полтора месяца со дня осеннего равноденствия, и тени на земле приобрели насыщенный темный цвет.
Кровь пульсировала в жилах, им овладел охотничий азарт — он знал, как и куда собирается попасть, в отличие от этих облаченных в мундиры идиотов. В просветах между кустами он полз по-пластунски, невидимый в маскировочном военном обмундировании, и так до следующих зарослей с низко стелющимися ветками, где мог присесть на корточки, поглядывая то на Сидар-стрит, то на задний двор дома. Дом Катрин располагался примерно в трехстах метрах от Персимон-стрит, но прямо за ним находился дом этих Хохнеров, рядом с Кренберри-стрит. Поэтому он и не мог воспользоваться самыми густыми кустами с той стороны, и план А был отвергнут.
Вдоль забора с тыльной стороны дома Катрин рос рододендрон — шикарный, ветвистый вечнозеленый кустарник, за которым никто не ухаживал. Прямо напротив него и располагалась входная дверь в ее квартиру. Наконец-то! На всякий случай натянув лыжную маску, он достал из кармана три ключа. Он видел, что Хохнеры уже закончили пить свой холодный чай и собираются уйти в дом, а у полицейских не хватит сообразительности расширить зону патрулирования и сойти в сторону с тротуаров. Ему оставалось только положиться на свою удачливость, дабы во время его пробежки до двери с навесом никто не посмотрел во двор.
Солнце скрылось в листве растущего за домом Хохнеров огромного дуба. В сгустившихся сумерках Додо внимательно огляделся и, никого не заметив, рванул к двери Катрин. Ключи легко вошли в замки и провернулись так же, как и ее собственные; почувствовав открытие последнего замка, он повторил действия девушки: прислонился плечом к двери и с силой ее толкнул.
Мир взорвался звуками:
«ААА-ООО-ААА! ВОУ-ВОУ-ВОУ-ВОУ-ВОУ-ВОУ! ААА-ООО-ААА!»
Оглушенный и пораженный, Додо секунды три стоял, прислонившись к двери, потом он резко отпрыгнул в кусты, растущие вдоль дома Хохнеров, и распластался на земле. Он весь дрожал, глаза залил пот, а пронзительные завывания ужасной сирены продолжали эхом отдаваться у него в ушах. Он, Didus ineptus, попался на удочку!
План В. Ему надо убираться восвояси, пока сюда не слетелись полицейские, как мухи на дерьмо. Он скинул рюкзак, снял лыжную маску, куртку, брюки. Из рюкзака он достал несколько алюминиевых трубок и соединил их вместе, потом удостоверился, что его повседневные брюки расправлены и нигде не топорщатся. Шум сирены не стихал. Додо тихонько просочился позади Хохнеров, которые выскочили из дома и теперь стояли перед дверью Катрин. Как змея, прополз он через открытое пространство возле их террасы и снова нырнул в кусты. Далее проскользнул вдоль границы их участка к Сидар-стрит, припал там на некоторое время к земле, наблюдая за спешащими на шум полицейскими, и выскочил на тротуар во время недолгого затишья, откуда и похромал дальше, опираясь на сделанный из трубок костыль. Следующая группа полицейских выскочила из-за поворота на Кренберри-стрит, разделилась, чтобы обогнуть его с двух сторон, и припустила дальше, позволяя ему двигаться к Персимон-стрит и припаркованному автомобилю.
Его останавливали дважды, спрашивали, не видел ли он кого-нибудь; он изображал недоумение, отвечал «нет» и спокойно шел дальше. Идея с костылем оказалась идеальной, к тому же теперь на нем были желтые клетчатые брюки и красная куртка, придававшие ему вид простачка. Он ни у кого не вызвал подозрений, даже у проехавших несколькими минутами позже патрульных машин.
Сучка! Чертова сучка! Как она ухитрилась его переиграть?
Кармайн в изумлении смотрел вокруг. Никто, взирающий на неприступные апартаменты Катрин Дос Сантос снаружи, и представить не мог, какие они красивые внутри. Здесь внешние решетки не были видны; на окнах прямо от потолка и до самого пола струились шелковые занавески, цвет которых постепенно менялся от бледно-зеленого до темно-зеленого — цвета сосновой хвои — и потом снова переходил в светлый тон. Все в комнате соответствовало этим переливам. Ковер на полу был темно-зеленым, потолок — бледно-зеленым. Стулья, диваны и прочая мебель цвета махагон радовали глаз яркой обивкой.
— В гостиной я провожу мало времени, — сказала Катрин. Она уже выключила сирену, которую, кроме нее, никто не мог отключить, и объяснила, что, должно быть, насильник смотрел, как она входит, но, конечно же, не мог увидеть, как она отключает сирену, нажимая на секцию в дверном косяке, которую постоянно подкрашивает, едва покрытие начинает стираться.
Катрин повела их дальше по своему убежищу с искусственным освещением.
После демонстрации четырех спален с решетками на окнах Катрин привела их в студию.
— Здесь я рисую, — сказала она, показывая на стоящую на мольберте незаконченную картину, на которой были изображены высушенные цветы.
— А здесь я шью и вышиваю, — пояснила она во второй комнате.
«Как Дездемона! — подумал Кармайн, уставившись на висящее на манекене облачение священника. — Неужели все незамужние девицы этим занимаются?»
— Ну а вот тут я разрисовываю рукописи, — продолжила девушка, перейдя в третью комнату. — Признаюсь, это мне нравится больше всего. Вы удивитесь, капитан, как много различных людей и учреждений хотят что-то разукрасить.
— Так вы продаете свои работы?
— Да. Это — моя страховка от прежних времен, когда я бедствовала.
— Вы когда-нибудь ходили на вечеринки, мисс Дос Сантос? — спросила Хелен, когда они вернулись в гостиную.
— Только к Марку Шугамену. Последняя была четыре месяца назад.
— Вы встречали там кого-нибудь особенного?
Катрин на миг задумалась и вскоре кивнула: