— Я согласен, Карл! — Бергман оглянулся на Полину. Та молчала. Она знала, почему Кранц снова взялся за нее. Шибаев! Проклятая доверчивость!..
— Тогда скорее! — Притвиц шагнул и потянул за руку Полину. — Нельзя терять ни секунды. По тону шефа я понял, что он не сможет долго сопротивляться. СД — это СД.
Они выскочили на улицу. Было темно. Ветер ворочался в кронах лип.
— Бергман, приезжайте часов в двенадцать! — крикнул Притвиц, включая зажигание. — Я думаю, они еще не установили за вами наблюдение? Операция к полночи кончится, и шеф оторвется от рации.
Он включил фары и крикнул назад Полине:
— Надо пригнуться. Вас могут увидеть.
Машина рванулась. Полина сквозь наружное стекло кабины видела мелькание ветвей.
— Утрем нос гестапо! — хохотал за рулем Притвиц. Его молодой голос легко перекрывал рев мотора, — Мы уже откалывали такие номера... В тридцать девятом в Потсдаме, слышите, Полин, мы украли работницу у крейслейтора НРСХА — вы слушаете? Мы, пехотные юнкера, у самого крейслейтора? Она была влюблена в одного нашего парня! А крейслейтор жаждал от нее не только работы на кухне!
Он вдруг умолк, и встречная машина, ослепив мгновенной вспышкой фар, пронеслась мимо.
Притвиц обернулся.
— Это их машина, а пташка улетела, — хохотал он. — Полин, посмотрим, как их встретит Кранц, когда они вернутся с пустыми руками.
Он хохотал, а Полина, вслушиваясь в этот беспечный голос, думала о том, что этому человеку невозможно доверить ни крохи из того, что она знала. Он явно ввязался в смертельную игру с гестапо из одного молодого озорства.
— Шренк знает, что вы задумали? — спросила она.
— Что? — он задрал голову, положив ее на спинку сиденья, чтобы было слышнее. Она повторила.
— Это будет для старика сюрпризом, — смеялся Притвиц. — Он любит, когда коричневым вставляют перо.
Машина со скрежетом остановилась. Притвиц открыл дверцу.
— На посту! — крикнул он.
Затопали сапоги по булыжнику и смолкли.
— Рядовой Шмидт, господин обер-лейтенант!
— Вот что, старина, — сказал Притвиц, сидя за рулем, — я знаю, это не по уставу. Но я прошу тебя. Сбегай на второй этаж, вот ключи. Позвони в комендатуру и спроси у дежурного: необходим ли полковнику обер-лейтенант Притвиц? Или у обер-лейтенанта есть хотя бы час времени?
— Но пост, господин обер-лейтенант!..
— Это две минуты. Я подменю тебя.
Брякнули передаваемые ключи. Зацокали, удаляясь, сапоги.
— Полин, на первый этаж, первая дверь направо, — шепнул Притвиц, — я буду чуть позже.
Полина выскользнула из машины и пробежала за ограду. Дверь была открыта. Сверху слышался голос солдата. С лестницы падали отсветы лампочки. Она увидела сбоку дверь, толкнула ее и, бесшумно затворив ее за собой, упала на кушетку у самой стены. Мимо двери протопали сапоги. Все это отсрочки. Как только Притвиц скажет о ней Шренку, все будет кончено. Теперь у Кранца в руках факты... Скорее бы приходил Рупп. Она посмотрела на часы. Уже половина одиннадцатого. В комнате было темно, пусто и страшно. Хлопнула входная дверь, вошел Притвиц и остановился, чернея на фоне двери.
— Полковник не нуждается во мне, — сказал он, — и собирается скоро быть сам. Пикантная ситуация, не правда ли? Обер-лейтенант и прекрасная женщина в темноте. Я решительно против службы в такие минуты.
Она поняла, что, если не сбить с Притвица его возрастающую игривость, положение может стать невыносимым.
— В чем, собственно, Кранц меня обвиняет? — спросила она.
— Этот дьявол создаст обвинение против самого господа бога, — сказал Притвиц, подходя и присаживаясь на кушетку. — Вы чем-то не понравились ему, Полин. Или наоборот — слишком понравились. Кроме того, он органически не выносит русских. — Притвиц придвинулся к ней. — А я напротив, Полин, — он осторожно двинулся к ней. — Я, как вы видите...
— Не приближайтесь, Карл, — приказала она, — ни шагу больше. Иначе я плохо пойму ваше теперешнее джентльменство.
Притвиц постоял, потом повернулся и вновь присел на кушетку.
— Я вам так неинтересен, Полин? — спросил он с обидой в голосе.
Она улыбнулась.
— Напротив. Но я умею любить только одного, Карл.
— Я всегда считал русских женщин несколько ненормальными, — объявил Притвиц, поудобнее устраиваясь на кушетке, — нет, вы несовременны, Полин.
— Возможно, — сказала она и вздрогнула, услышав взвизг входной двери. К ним постучали. Притвиц, стараясь загородить собою вход, приоткрыл дверь.
— А, это вы, господин майор, — сказал он без особого удовольствия. — Ну теперь не хватает только шефа.
— Они тебя расспрашивали? — спросила Полина, подходя к Бергману. В темноте на его лице видны были одни глаза. Они обдавали злым и нервным блеском.
— Перерыли вашу комнату, Полин, — сказал он, — оставили там засаду.
— А вас?.. — Она прикусила губу, увидев его приложенный ко рту палец.
— Пикантная историйка, — сказал Притвиц, и в этот миг где-то далеко ухнуло, и сразу по всему поселку загрохотали взрывы, загремели очереди.
— Это сон? — закричал Притвиц. — Разбудите меня, господа!
— Пар-ти-заны! — ахнула Полина. «Милый! — думала она о Шибаеве, — дошел, милый! Коля! Спасибо тебе».
Стрельба с нарастающей силой приближалась.
— Телефон! — Притвиц ударился телом в дверь и выскочил в вестибюль.
— Наши! — шепнула Полина Бергману, — наши, Рупп.
Но лицо его испугало ее.
— Раненые, — пробормотал он, — что они сделают с ранеными?
Совсем близко загрохотал пулемет, и в наружную дверь вскочило несколько солдат.
— Господин обер-лейтенант! — крикнул один из них с выражением ужаса и надежды на лице. — Что нам делать, господин лейтенант?
Притвиц, погасив свет на втором этаже, спускался с лестницы.
— Обороняться, дружище, обороняться, — сказал он спокойно. — Майор, вы примете команду?
— Командуйте вы, я врач, — ответил Бергман, и тут же грохотнуло, и пули с цокотом и лязгом защелкали по стенам и паркету, посыпался щебень, зазвенело стекло.
— Огонь! — закричал, прыгая к стене, Притвиц. — Огонь! — Он, не целясь, выстрелил несколько раз в окно.
Опять ударила очередь. Один из солдат закричал, а трое остальных помчались вверх по лестнице. Скребанули пули, и двое с криком покатились вниз. Бергман бросился к ним, начал оттаскивать их в угол. Притвиц выпустил в окно оставшиеся в обойме пули и завозился, перезаряжая пистолет.
— Обходи, Юрка! — услышала Полина русский выкрик и сама закричала от радости.
— Успокойтесь, Полин! Сейчас я...
Притвиц обернулся. Очередь через окно бросила его на пол. Тотчас же, ударом распахнув раму, прыгнул в дом какой-то человек.
— Хенде хох! — крикнул он.
Бергман обернулся. Секунду они с ворвавшимся смотрели друг на друга. Неожиданно Притвиц, лежавший на полу, сдернул нападавшего на пол. Звякнул отлетевший автомат. Полина подбежала. Они катались по осколкам стекла и щебня. Бергман встал. Он смотрел на борющихся и вытирал руки. У его ног стонал солдат. Полина смотрела, как Притвиц заламывает руки парню в ватнике с русым чубом на лбу. Бергман все смотрел из своего угла. Притвиц наседал на упавшего. Еще не поняв, что нужно сделать, Полина подбежала и надвинула Притвицу на глаза фуражку. Притвиц дернулся. Выкатившийся из-под него партизан ударил его ногой и насел на него сверху. Полина подбежала к лежащему пластом немецкому солдату, просунула руку под его еще теплое тело, отстегнула пряжку и вытянула из-под него ремень.
— Нужно? — спросила она чубатого, протягивая ремень. Тот выкручивал Притвицу руки.
— Вяжи, вяжи, — хрипел партизан, напрягшись в последнем усилии. Притвиц охнул и упал плашмя. Полина неумело просунула ремень под стиснутые руками чубатого запястья обер-лейтенанта.
— Так, — парень скрутил руки Притвицу и вскочил.
Он увидел наблюдающего за ним Бергмана и кинулся к автомату. Полина и Бергман онемело смотрели на него. Парень вскинул автомат и чему-то удивился.
— Чего смотришь? — спросил он Бергмана и вдруг осознал присутствие Полины. — Это ты мне ремень дала?
— Я, — сказала она.
— Кто такая?
— Своя, — сказала она, улыбаясь. Он вдруг показался ей смешным: чубатый, грязный.
— Понятно, — парень ткнул стволом в сторону Бергмана. — А этот чего? Ошалел?
— Он тоже свой, — сказала Полина.
Парень секунду поразмыслил.
— Как за шкирку возьмешь, все свои, — пробормотал он и поднял автомат. — А ну давай на улицу.
В дверь заскочили еще какие-то люди.
— Кого взял, Юрка? — спросил бородатый кряжистый мужик.
— Да вот «своя», говорит, — ответил Юрка и крикнул: — Наверху пошарь, я там не был. Главного пока не видал.
Репнев лежал на площади под колесом развороченного гранатой грузовика, прижимаясь к булыжнику. Крыша комендатуры горела. Горело невдалеке здание гестапо. Сейчас только длинная двухэтажная постройка комендатуры и оставалась немецкой территорией в поселке. Казармы на другом конце города они взяли штурмом, воспользовавшись внезапностью и забросав гранатами обалдевших со сна солдат, да их-то было не более двух десятков, основные силы брошены в помощь Кюнмахлю и были сейчас в тридцати километрах от города. Подростки и женщины, не пугаясь стрельбы, выныривали из тьмы, чтобы показать, где еще таятся немцы.
Комендатуру взять не удалось, потому что группа, посланная к ней, нарвалась на патруль, и стрельба подняла охрану в здании. На площади перед комендатурой, зыбко освещаемой огнем, лежало несколько неподвижных тел немцев и партизан. Репнев выжидал затишья, чтобы попробовать узнать, кто мертвый, а кто ранен. Но затишья не было. Повсюду — из-за заборов, разбитых машин и из кюветов — били партизанские автоматы и пулеметы, и в ответ им со второго этажа комендатуры резали по булыжнику площади, лязгали по камням, отскакивали и скребли в воздухе очереди крупнокалиберного пулемета. Подполз Редькин. Бинты на его плече были пламенными в отсветах пожара.
— Не иначе сам Шренк дерется, — сказал он, пробуя одной рукой свернуть самокрутку.
Репнев помог ему закурить.
— Главное, сволочь, тянет время. А Кюнмахль у Вязовского свои машины оставил. Если Шренк ему сообщит по рации, через час будет тут. Этот волк стреляный, и солдаты у него отборные. Комендатуру надо брать! — Редькин поднялся и стоял теперь, оглядывая площадь из-за борта грузовика.
— Товарищ командир, — вынырнул чубатый Юрка, — у меня тут...
— Юра, — перебил Редькин, — у тебя сколько человек?
— Восемь. Да два...
— Бери троих и ползи с фланга. Видишь? Через двор, — показал Редькин. — Забросай пулеметчика гранатами. Иначе пропадем.
— Есть! — Юрка уполз.
Редькин переждал минуту и, вывернувшись из-за машины, побежал вдоль площади. Упал на здоровую руку, пополз. Низко над ним ударила очередь. Пулемет на втором этаже комендатуры слал и слал из черноты окна огненные нити.
Репнев поймал себя на том, что впервые с начала этого рейда не думает о Полине. Он думал о ней каждую секунду, занимаясь делами, участвуя в разработке операции, трясясь на телеге по лесной дороге. А теперь она почти пропала из памяти. За Полиной пошел Шибаев. Он должен был доставить ее и Бергмана, но хотя в том конце поселка огонь и затих, изредка и там постреливали. Тревога за жену опять задрожала в нем сквозь усталость и озноб боя.
Вчера вечером, уничтожив десантников, Редькин решил поквитаться со Шренком. Как ни отговаривал его Точилин, командир был непоколебим. Он, видно, давно уже это задумал, потому что, когда, обманув и втянув Кюнмахля в затяжной бой с прикрытием, они вырвались на лесную дорогу, отряд там уже поджидал Трифоныч с двадцатью подводами. Вот он в чем заключался, план «Буденновский конь», понял тогда Репнев — в нескольких километрах от шоссе был некогда знаменитый конезавод. Давно уже комиссар вел там переговоры с мужиками. Конечно, часть поголовья немцы угнали, что много отличных племенных лошадей было укрыто в глухих чащобах. Теперь их передали партизанам. Раненые с Надей и Ниной загодя отправлены за болото, заслон все дальше уводил Кюнмахля, и Редькин повел отряд на Клинцы.
Все было рассчитано по минутам, определены сигналы. Группы нападения должны были затаиться и ждать у своих объектов. Все удалось, за исключением взятия комендатуры, и теперь она задерживала весь отряд. Почти тотчас с фланга, пригибаясь, побежали освещенные огнем фигуры. Грохнули взрывы.
— Ура-а! — встало над площадью. Репнев, захваченный атакой, бежал вместе со всеми. Навстречу разрозненно замелькали огоньки выстрелов, жалобно запели пули. Грохнуло еще несколько разрывов, и огромное пламя встало над комендатурой. Репнев нагнулся над телом упавшего партизана. Недвижные глаза смотрели в небо. Рядом уже распоряжался Редькин. В двери комендатуры ныряли и выскакивали оттуда бойцы.
Кого-то вынесли на шинели. Редькин насторожился. Четверо партизан поднесли и положили перед ним длинного немца в офицерском мундире. На шее поблескивал крест с белой окантовкой.
— Шренк? — спросил Редькин.
— Он, — сказал кто-то из бойцов.
Шренк держался за грудь, из-под руки его расползалось по мундиру темное пятно. Огонь высветил длинное лицо с утомленно глядящими глазами.
— Посмотри его, — кивнул Редькин Репневу, — надо б с собой забрать. Много знает.
Шренк посмотрел на него, приподняв голову.
— Реткин? — явственно произнес он.
— Узнал, — польщенно засмеялся Редькин, — спасибо и на том, Трифоныч! — закричал он, оборачиваясь. — Сигнал сбора!
Длинная кривая ракета располосовала небо. Подошел комиссар.
— Пополнение просится, командир. Человек пятьдесят.
— Шибаев пусть отбирает, — сказал Редькин. — Где Шибаев? Он местных лучше знает.
— Здесь я, — выдвинулся Шибаев, огненно-алый от сполохов. — Тут вот разведчица наша...
Редькин обернулся. Репнев, оторвавшись от Шренка, встал.
Высокая, рыжая сейчас от отблеска пожара, в черном костюме и белой блузке подходила Полина. За ней шагал широколобый крупный немец в офицерском мундире, без фуражки, с заложенными за спину руками.
— Коля! — вдруг крикнула Полина и рванулась к нему. Она ударилась об него всем телом и чуть не опрокинула его. Тесно прижавшись друг к другу, они молчали. Огонь пожара вызолотил ее щеку. Ее ресницы бились у его подбородка. Она не переставая шептала:
— Коля... Коля... Коля!
Он молча стискивал ее плечи. Сколько она вынесла, пока он нашел ее!
— Ладно, — сказал Редькин — благодарить их потом будем, а пока пусть обнимаются.
Репнев устыдился и отпустил Полину. Она взглянула на него, укоряя, но отошла.
— Товарищ командир, — сказал Шибаев, — и этот вот... наш, значит, немец. Помогал...
Редькин взглянул на Бергмана, подумал, потом шагнул и стиснул тому руку.
— Спасибо. Принимаем в отряд.
Полина перевела Бергману.
Репнев болезненно заморгал. К чему и кому относилось это выражение счастья в ее глазах?
— Вот еще один, — сказал Юрка, выталкивая вперед связанного обер-лейтенанта.
Притвиц стоял, угрюмый, смотрел под ноги.
— Адъютант фон Шренка, обер-лейтенант Притвиц, — пояснила Полина.
— Адъютант? — спросил Редькин. — С собой прихватим. Этот-то, — он кивнул головой на Шренка, — видать, не жилец. Ста-а-но-вись! — закричал он, и вся площадь вокруг наполнилась топотом и бряцаньем.
Притвиц со связанными руками подошел к лежащему на шинели фон Шренку. Репнев, вспоров мундир, осматривал рану. Полковник фон Шренк заканчивал земное существование. Потеря крови была очень большой.
— Вот, Карл, как мы кончаем, — сказал фон Шренк тихо.
Притвиц стоял над ним, склонив голову.
— Операция «Троянский конь» удалась, — с усилием говорил Шренк, кривя рот, — но не нам, а им. Вон кто сидел в коне этих диких ахейцев, — он кивнул головой на стоящих невдалеке Бергмана и Полину. Репнев силой заставил его лежать неподвижно.
— Только на пять минут опоздали... — бормотал Шренк. — Я не верил Кранцу, и напрасно. Денщик Бергмана признался, что был свидетелем, как она разговаривала с человеком из леса. Еще день допроса, и мы узнали бы и про Бергмана.