«Видать, здорово старика жизнь потрепала», — решил Грязнов и приветливо кивнул.
— Здравствуйте, Сулейман Фархатович. Я Грязнов. Старик прищурился.
— Да-да… Это с вами я разговаривал по телефону, верно?
— Абсолютно.
— Проходите.
Табеев-старший потеснился, впуская гостя в квартиру.
— Если хотите, можете не разуваться, — сказал он. Грязнов взглянул на тканый ковер, устилающий пол,
и сказал:
— Да нет, я, пожалуй, все-таки разуюсь.
Оставшись в носках, Грязнов прошел в комнату. В комнате, на диване перед телевизором, сидела женщина. Поздоровавшись с Грязновым, она поднялась с дивана и ушла в соседнюю комнату.
— Моя жена, — объяснил Табеев-старший.
— Мама Сулеймана? — спросил Грязнов.
Табеев покачал головой:
— Нет. Это вторая жена. Мама Сулеймана умерла пять лет назад. — Он сделал грустное лицо и что-то тихо прошептал на незнакомом языке.
«Что-то типа — царствие ей небесное», — понял Грязнов.
Они сели за небольшим круглым столиком. Хозяин взял чайник и вопросительно посмотрел на Грязнова. Тот отрицательно покачал головой. Хозяин вздохнул и с явным сожалением поставил чайник на место.
— Хорошая квартира, — одобрительно сказал Грязнов, окинув взглядом комнату. — Я слышал, что вы купили ее недавно?
— Недавно. Пришлось продать квартиру в Казани. Плюс сын кое-что подкинул.
— А почему уехали?
Старик нахмурил лохматые брови, отчего его грустное, морщинистое лицо стало похоже на лицо старого волшебника, который проиграл схватку со злом.
— Сулейман, когда приехал из Германии, был совсем плохой, — негромко сказал старик. — Он сильно переживал из-за того, что его уволили из команды. Операция на голени прошла с осложнением. После второй операции ему запретили заниматься футболом. — Старик задумчиво пожевал запавшими губами. — Раньше он спиртного и в рот не брал, а тут… Стал постоянно пропадать в кабаках с этими бандитами…
— С какими бандитами? — насторожился Грязнов.
— Да со своими друзьями. Были у него друзья по школе. Сначала-то работали на заводе, как нормальные люди, а потом сладкой жизни захотелось — надели спортивные костюмы и стали бизнесменами. — Старик тяжело вздохнул. — Только знаю я их бизнес. Обложили данью торговцев на рынке — вот и весь бизнес.
— А Сулейман? Он тоже занимался с ними «бизнесом»?
— Какой там, — махнул рукой Табеев-старший. — Деньги у него еще с Германии остались. Успел, слава аллаху, заработать. А вот собутыльников он с собой из Германии не привез, поэтому пил с этими.
Табеев вздохнул, на этот раз тяжелее прежнего, и о чем-то глубоко задумался. Грязнов посидел с полминуты, глядя на старика, затем деликатно покашлял в кулак.
— Сулейман Фархатович, вы сказали, что ваш сын связался с рэкетирами. Так что случилось потом?
— А потом он напился и пошел с ними «на дело». А там милицейская облава. Подонки эти убежали, а Сулеймана моего сцапали. Так ведь всегда бывает, да? Виноватые убегают, а невиновных сажают в клетку. Как зверя. — Табеев хрипло вздохнул. — Ладно. Пришел я к нему, значит. «Как же так, — говорю, — Сулейман?» А он мне: «Ничего, отец. Раз я здесь, значит, Аллаху так угодно». Рассердился я. Говорю: «Чушь ты несешь, Сулейман. Разве может быть угодно Аллаху, чтобы ты сидел в клетке? Люди должны ходить под небом и дышать чистым воздухом». А он мне: «Значит, надо было, чтобы я сел в клетку за разбой и вымогательство. Не ровен час — посадили бы за убийство. Вот и получается, что Аллах меня сюда от самого себя спрятал». «Э, — говорю, — какой глупый ты, Сулейман, хоть и мой сын. Разве может человек убежать сам от себя?» А он вздохнул и говорит: «Не знаю. Но попытаться стоит».
Старик протер пальцем воспаленные глаза и снова впал в задумчивость.
— Ясно. Значит, впаяли вашему сыну разбой и вымогательство, — вновь напомнил о себе Грязнов. — И что было потом? Почему он не в тюрьме?
— Потому что не все деньги пропил, — коротко ответил Табеев-старший. — Об остальном догадывайтесь сами.
— Ясно, — вновь сказал Грязнов. — Но почему вы уехали из Казани?
— Это было условие, — ответил старик. — Сулеймана выпускают из тюрьмы, а мы уезжаем из родного города. Сулеймана выпустили, и мы уехали. Вот и все.
— Сулейман Фархатович, честно говоря, меня больше интересует жизнь вашего сына в Германии. Я знаю, что он связался с нехорошими людьми, с террористами. Это так?
— Так, — ответил Табеев-старший и поморщился. — Грязные собаки они, а не люди. Пудрят людям мозги, заставляют их брать в руки оружие. А зачем оружие? Куда оружие? Что мы, на войне? — Старик покачал головой и ответил сам себе: — Нет, не на войне. Надо мирно жить, славить Аллаха и растить детей. Если в дом твой вошли с оружием, тогда да, тогда мужчина должен воевать. А раз не вошли
Старик молчал. Лишь сверлил Грязнова своими черными глазами, в которых явно читались недовольство и настороженность.
— Не знаю, не знаю… — сказал он наконец. — Не затем я сына растил, чтобы ради вашего «дела» на смерть его отправлять. Будь оно хоть трижды государственным.
— Никто не говорит о смерти, — мягко возразил старику Грязнов. — Вот вы только что говорили, что человек должен жить в мире, дышать чистым воздухом и растить детей. А если в твой дом пришли враги, то нужно бороться. Так вот, враги уже пришли. Они взрывают дома, убивают ваших братьев и сестер. На их совести тысячи ни в чем не повинных людей. И если этих подонков не остановить — жертв будет еще больше. Все, что мы хотим, это не допустить новой крови. А для этого нужно поймать мерзавцев и посадить в клетку, как диких зверей. И если вы мне не поможете — ваша совесть не будет чиста.
— Но я не убиваю людей, — возразил Табеев-старший.
— Но их убивают с вашего молчаливого согласия, — сказал Грязнов. — А разве это не одно и то же?
Табеев-старший задумчиво покивал:
— Да-да… Я все понимаю, Вячеслав…
— Иванович.
— Вячеслав Иванович, — кивнул старик. — Но поймите и вы меня. Вы ведь из московской милиции?
— Да.
— Ну вот. Я смотрю телевизор и вижу, как работает наша московская милиция. Оборотни, взяточники, да и просто негодяи. — Заметив, как изменилось лицо Грязнова при слове «негодяи», Табеев остановил его жестом. — Погодите возмущаться, вот я вам сейчас расскажу один случай. Как-то раз… года, наверное, полтора назад… вышел я из метро поздно вечером. А рядом с метро стояли подростки, совсем еще мальчишки, лет по четырнадцать-пятнадцать. Увидели меня и закричали: «Смотрите, черномазый!» Я повернулся и пошел к автобусной остановке, но не тут-то было. Они меня догнали — благо ноги молодые, здоровые. Сбили с меня шапку, схватили за ворот пальто и повалили в снег. И стали пинать. А неподалеку стояли два милиционера… Вы думаете, они бросились мне на помощь? Нет, уважаемый. Они просто отвернулись и сделали вид, что ничего не происходит. Мальчишки подняли меня со снега и бросили на прилавок ларька, где торговали цветами. И только тут продавщицы подняли вой. Но не потому, что пожалели меня, а потому что пожалели цветы, на которые я упал. Мальчишки засмеялись и убежали. И знаете, что было потом?
— Что?
— Не успел я вытереть кровь с лица, как милиционеры подошли ко мне. Подошли и потребовали паспорт. На беду, паспорта у меня с собой не было — забыл дома. Тогда один из них сказал: «Ну что, черномазый, получил по мозгам? Не хрена было по Москве шастать. Езжай в свой Чучмекистан, пока тебе совсем башку не оторвали».
— И что, вас забрали в отделение за то, что у вас с собой не было паспорта?
— Почему — забрали? Не забрали. Один достал мой бумажник, вынул из него все, что было, и говорит: «А это штраф. В следующий раз попадешься — почки отобьем, понял?» Вот и вся история, Вячеслав Иванович. А вы говорите — милиция. Бросите моего Сулеймана в пасть шайтану, получите то, что вам надо, а мальчика моего доставать не будете. Зачем он вам будет нужен? «Черномазым» больше, «черномазым» меньше.
— Неправильные вещи вы говорите, старый человек. Подонки есть везде, и среди ментов они тоже есть. Менты ведь не инопланетяне и не ангелы небесные, они люди. Но не нужно судить по двоим подонкам обо всей милиции. Ведь вы же не судите обо всех людях по Гитлеру или Чикатило? Короче, так. С Сулейманом я свяжусь в любом случае. Слишком много человеческих жизней поставлено на карту. Судя по всему, он вас очень уважает, и ваше слово может быть для него решающим. Будет обидно, если вы скажете ему. «нет». Но я все равно постараюсь его переубедить. Потому что это не только моя работа, но и мой долг. Долг гражданина и человека:
Грязнов встал с дивана.
— А за разговор спасибо. Адрес Сулеймана мы уже знаем. Завтра я вылетаю в Набережные Челны.
Старик проводил Грязнова до прихожей. А когда тот обулся и взялся за дверную ручку, чтобы покинуть квартиру, неожиданно сказал:
— Подождите, Вячеслав Иванович. Если… если Сулейман спросит, я скажу ему «да».
— Что ж, спасибо, — сказал Грязнов и крепко пожал старику руку.
2
Владимир Поремский разглядывал стоящего перед ним человека с удивлением и подозрением. Тот был одет в ярко-оранжевую футболку и белоснежные шорты, а на шее у него болталась цепочка из деревянных звеньев вроде той, что носил когда-то Джим Моррисон.
— Вы Виктор Солонин? — недоверчиво спросил Поремский.
Человек в белых шортах кивнул и улыбнулся:
— А что, Не похож? Турецкий не так меня описывал?
— Да нет. Просто старший опер МВД — ив шортах… — Поремский пожал плечами. — Вид у вас уж больно курортный.
Солонин засмеялся:
— Что делать, жара. Давайте-ка присядем.
Они сели на скамейку. Старший опер МВД по особо важным делам Солонин закинул ногу на ногу и поболтал белой кроссовкой.
—