И вот настал его черед.
Вчера Бойченков вместе с Гурьяном ездил в сосновый бор, где теперь располагались отряды. У подполковника были кое-какие вопросы, которые желательно было выяснить на месте. Речь шла о дисциплине в отряде Куприянова. Заодно Бойченков решил познакомить Гурьяна с его будущими подчиненными - радистом Николаем Софоновым, снайпером Аркадием Кудрявцевым и польским гражданином Адамом Куницким. Куницкого в отряде не застал. Куницкий накануне получил увольнение в Москву и должен был возвратиться в отряд после полудня. Гурьян познакомился с радистом и снайпером и остался дожидаться поляка, а Бойченкову пришлось разговаривать с командиром. Высокий добродушный полковник пограничных войск, уже пожилой, с усталым серым лицом и воспаленными глазами признал, что с дисциплиной в отряде Куприянова не все благополучно. Перед отправкой в тыл ребята, мол, хотят "повеселиться", потому что там, за линией фронта не до веселья будет. Объяснения полковника показались не очень убедительными.
- Но ведь другие отряды тоже не для свадебных прогулок готовятся, - сказал Бойченков. - Помните, какая дисциплина была в отряде Кирилла Орловского?
- Дмитрий Иванович, все это верно, - Тихонов вздохнул.
Бойченков протянул полковнику руку и направился к машине. Это было вчера.
Бойченков встал с постели, подошел к письменному столу, открыл толстую черную тетрадь. Вчитался в последние записи:
"Огромна наша мать Россия!.. Изобилие средств ее уже дорого стоит многим народам, посягавшим на ее честь и существование, но не знают еще они всех слоев лавы, покоящейся на дне ее… Россия еще не поднималась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь поднимется. Денис Давыдов".
Что-то могучее, горделивое дохнуло от этих строк. Радостная, почти восторженная улыбка осветила молодое лицо. Подумалось: "Поднялась Россия во весь свой исполинский рост. Поднялась!.."
Засыпал Бойченков с книгой в руках. А в семь утра его разбудил телефонный звонок, - от Егора Разина получена первая радиограмма: приземлились благополучно, приступаем к выполнению задания.
И словно тяжелый камень сбросил с сердца. Он считал, что момент приземления на парашютах самый ответственный, ибо здесь люди, в сущности беспомощные, подвергают себя серьезному риску.
Адама Куницкого он вызвал к одиннадцати часам, майора Гурьяна к десяти тридцати. Алексей начал войну на рассвете двадцать второго июня сорок первого года в должности начальника заставы. Потом уже дважды побывал за линией фронта с особым заданием. Бойченков любил Гурьяна как брата, ценил в нем качества прирожденного разведчика, восхищался его беззаветной храбростью. Они были одногодки, но живой, подвижный Бойченков казался моложе седовласого, коренастого крепыша Гурьяна.
Войдя в кабинет своего начальника, Алексей, прежде чем поздороваться, спросил:
- От Разина есть?..
- Да, получена радиограмма. Все в порядке. Здравствуй, Алеша. Как самочувствие? Со своими ребятами встречался? Ты присаживайся.
Бойченков одет в штатский серый костюм, как всегда чисто побрит, пострижен, темные волосы аккуратно уложены на боковой пробор. Следит за своей внешностью, - в который раз отмечал про себя Гурьян. Сам он был одет тоже в штатский костюм, который плохо, как-то неуклюже сидел на его крепкой и нескладной фигуре.
- Самочувствие хорошее, с ребятами встречался.
- Ну и как ты находишь? - по своему обыкновению растягивая слова, но стремительно спросил Бойченков, подойдя к окну, возле которого стоял Гурьян и хмуро смотрел на площадь Дзержинского. Алексей обернулся, ответил не спеша:
- А что ребята - Кудрявцева я знаю так же, как и ты. С ним можно хоть в ставку Гитлера. Софонов тоже вполне подходит… - Он сделал выразительную паузу и снова посмотрел на залитую солнцем площадь, через которую, громыхая на стыках, бежал вниз, на Театральный проезд трамвай № 23.
- Ну, а Куницкий?.. - не выдержал Бойченков с некоторым беспокойством.
- Как тебе сказать? - не сразу заговорил Гурьян. - Не нравится он мне.
- Чем?
- Какой-то он… Ну как тебе сказать… интеллигент.
- Ну, знаешь ли - это не мотив. Ленин тоже был интеллигентом. И Дзержинский Феликс Эдмундович, даже стихи писал. Кстати, он ведь земляк Дзержинского - Адам Куницкий.
- А хоть бы и однофамилец: разве в этом дело?
- Что тебя смущает в Куницком?
- Понимаешь, Дмитрий Иванович, хлипкий он какой-то, слаб характером.
- Это другое дело. Но хлипкие бывают не только среди интеллигентов. А известна ли тебе такая сила, как священная ненависть? Всесокрушающая сила. А в нем, в Куницком, она есть, не может не быть, должна быть. Ты знаешь, Алеша, что гитлеровцы сгубили его мать, отца и сестру? Он один из всей семьи спасся. И он будет мстить, обязан мстить. Тут уже вступает в силу принцип: кровь за кровь.
Бойченков говорил, чеканя слова и напрягая кулаки. Тонкое бледнокожее лицо его побагровело, в голосе звучала глубокая убежденность. Кажется, он поколебал Гурьяна: Алексей отошел от окна, достал портсигар, попросил разрешения закурить. Бойченков кивнул, - сам он не курил. Алексей сел на диван, поймав на себе вопросительный взгляд подполковника. Как бы отвечая Бойченкову, проговорил в размышлении:
- Мм-да, "должен", "обязан"… Теоретически твои аргументы неотразимы… Но я, Дмитрий Иванович, привык больше полагаться на опыт.
- Неисправимый практик, - улыбнулся Бойченков и подошел к висящей на стене карте. - Пойми, Алеша, задание очень серьезное. Можно сказать - чрезвычайное. Вот посмотри. - Алексей стал рядом. - Польский город Беловир. А здесь, в лесу, в замке графа Кочубинского, расположилась засекреченная служба доктора Хасселя, который проводит какие-то эксперименты. Возможно, над людьми. И, надо полагать, в военных целях. Несомненно, в военных. Хассель - врач-психиатр. И к тому же биолог. Имеет серьезные научные труды. Молодой, способный. Пользуется покровительством гитлеровской верхушки. Замок окружен сильной охраной. Что происходит в замке за колючей проволокой - мы не знаем. Это загадка, которую и требуется разгадать. Дело трудное, не скрою, да ты и сам понимаешь - рискованное. Но надо. Непременно. Думаю, что Куницкий поможет тебе. Он знает Беловир, учился на третьем курсе Варшавского университета, потом - два года в МГУ, и главное - биолог. Понимаешь? Владеет немецким и, конечно, польским. Нам его рекомендовал товарищ Серов.
- М-да, - снова задумчиво промычал Гурьян и почесал затылок. - Меня, конечно, меньше всего интересует, кто рекомендовал: Серов, Белов, Чернов или Рыжов.
- У нас нет выбора, Алексей.
- Я понимаю.
- Слушай дальше. Вот здесь, - Бойченков обвел большой овал тупым концом карандаша, - действует партизанский отряд "Пуля", который входит в состав бригады имени Яна Матейки. Здесь отряд "Грюнвальд", здесь - отряд "Звыченство". Между прочим, "Звыченство" состоит в основном из бывших советских военнослужащих, бежавших из плена, и командует им Павло Сидорчук. Но тебя должен интересовать отряд "Пуля", поскольку он ближе всего к Беловиру. Командует им тоже наш человек, бывший пограничник Ян Русский. Это его псевдоним. Настоящее имя Иван Слугарев. У нас есть радиосвязь со штабом бригады. Сбросим вас в расположении "Пули", в условленном месте в определенное время. Встретит вас сам Ян Русский и, возможно, представители из штаба бригады. Поживете среди партизан какое-то время, осмотритесь. Затем Ян Русский даст верного человека, который проведет вас в Беловир и свяжет с подпольщиками. Они вам окажут содействие.
Вошла секретарша, сказала, что прибыл Куницкий.
- Пусть зайдет минут через пять. А ты, Алеша, оставь нас наедине. - Бойченков дружески улыбнулся Гурьяну. - Я с тобой не прощаюсь. Потом зайдешь ко мне.
Адаму Куницкому шел двадцать пятый год. Долговязый, худой, с отпечатком скорби и смирения на вытянутом лице и манерами мягкой учтивости, он показался Бойченкову человеком, который уже побывал в когтях у жизни и сделал для себя определенные выводы. Дмитрий Иванович попросил Куницкого коротко рассказать о себе. Тот начал негромко и неторопливо, но довольно лаконично излагать свою еще не очень богатую биографию. Собственно, ничего нового, неизвестного Бойченкову он не сообщил.
- Вы хорошо знаете Беловир? - спросил подполковник, когда Куницкий закончил свой рассказ.
- Не могу сказать, чтоб хорошо, но и не плохо, - скромно ответил тот и пояснил: - Сам я варшавянин, а в Беловире жил мой дядя, и я много раз приезжал к нему во время летних каникул. Окрестности Беловира прекрасны.
- Леса, старинные замки?
- Да, леса богатые. Они принадлежали графу Кочубинскому. Так и называется лес - Графский.
- А сам граф где жил?
- В Беловире имел дворец и за городом имение на берегу озера.
- Вы там бывали? В загородном имении?
- Нет, конечно, в самом замке не был. Но поблизости как-то один раз приходилось,
- Вы ведь биолог? - после паузы спросил Бойченков.
- Да. Один из интереснейших разделов науки. - Глаза Куницкого загорелись.
- Вы правы: биология перспективная наука, - согласился Бойченков.
- С большим будущим, - оживленно подхватил Куницкий. - Интереснейший предмет.
- Я немножко знаком, - кивнул Бойченков. - Изучал в Сельскохозяйственной академии.
- Вы аграрий по образованию? - откровенно удивился Куницкий.
- Да, представьте себе. Работал секретарем райкома партии и заочно учился в сельхозакадемии. А война видите куда меня забросила. Далеко не по профилю. Верно?
- Мм-да, - покачал тяжелой головой Куницкий.
- Война нам диктует, приказывает. И мы не вправе противиться ее воле. Всеми нами командует его величество Долг. Думаю, что и вы находитесь здесь, вот в этом доме, по велению долга. Я не ошибаюсь?
- Нет, не ошибаетесь, - ответил Куницкий поспешно.
- А кончится война, и мы с вами займемся каждый своим профилем: вы биологией, я сельским хозяйством. Буду ждать помощи от вас. Работы будет у нас уйма. Сельское хозяйство разорено войной. Так что нам с вами придется, засучив рукава… А пока будем заниматься тем, чего требует от нас долг. Кстати, ваш дядя чем занимается?
- Он домовладелец. В Беловире есть улица, которая так и называется - улица Куницкого.
- Вот даже как? - Об этом Бойченков не знал. - И где ж он сейчас, ваш дядя?
- Ему удалось бежать на Запад. Куда именно, не знаю.
- У вас есть в Беловире другие родственники?
- Нет.
- А знакомые?
- Были… Но не близкие.
- Как у вас с тренировочными прыжками с парашютом?
- Прыгал дважды.
- Удачно?
- Как видите - цел и невредим.
Куницкого удивляет манера подполковника вести беседу: он как бы сам себя перебивает, уводит неожиданно разговор в сторону и затем снова к нему возвращается. И, словно в подтверждение такой мысли, Бойченков спрашивает:
- Вы когда последний раз были в Беловире?
- Летом сорокового.
- За три года много воды утекло. Ваши беловирские знакомые, если встретят на улице, пожалуй, не узнают.
Бойченков смотрит на пего пытливо, изучающе.
Куницкий понимает, куда клонится разговор и к чему сказана последняя фраза. Ждал, что за ней последует главное, то, ради чего его из университета перевели в отряд особого назначения. По его просьбе. Ответил, изобразив нечто вроде неловкой улыбки.
- Думаю, что не узнают.
Куницкий иногда тушевался, тогда он начинал заикаться.
- Хотите побывать на родине?
- Я давно жду этого дня. - Куницкий поежился, отчего неуклюжие плечи его перекосились. Продолжал, глядя на Бойченкова: - Когда начала формироваться дивизия имени Костюшко, я в числе первых обратился с просьбой. Но мне предложили к вам, и я согласился.
- Может, за это время вы передумали? Дело добровольное.
- Нет. Я твердо решил. У меня с фашистами крупные счеты.
Длинные тонкие пальцы Куницкого беспокойно шевелились, не находя себе места. Бойченков обратил внимание на черные ободки под ногтями. Неряшливость не понравилась. Да и одежда на Куницком не отличалась опрятностью: густо засаленный воротник гимнастерки с грязным подворотничком, пятна на брюках - все это, по мнению Бойченкова, характеризовало Куницкого не с лучшей стороны и не свидетельствовало об интеллигентности. Он думал: что ж все-таки не понравилось в нем Гурьяну? Запущенный внешний вид? Или странная изменчивость в глазах, какие-то резкие переходы от скорбного смирения и мягкой учтивости до преувеличенной самоуверенности, этакого жестокого блеска мести в глазах? Что-то было нетвердое, неустановившееся в его характере и даже в голосе.
- Вы представляете себе всю сложность и опасность работы в подполье? - спросил Бойченков.
- Да, конечно. - Куницкий приосанился. - Опасность меня не страшит. Я знаю, под Беловиром, как и во всей Польше, действуют партизанские отряды. Мои земляки. Чем я хуже их?
- Вам предстоит работать в более сложных условиях, чем партизанские. Придется ежеминутно рисковать… жизнью.
- Я готов. Я дал себе клятву с лихвой отплатить за смерть моих родных, за муки народа моего.
- Хорошо, товарищ Куницкий, будем считать вопрос решенным. - Бойченков встал. Поднялся и Куницкий.
- Вы сидите, сидите. Нам нужно будет договориться по поводу вашей биографии. Новой, не настоящей. Нужно сочинить о вас легенду, о вашем происхождении. С командиром группы познакомились?
- Да, мы разговаривали.
- Алексей - опытный разведчик… Ну, а что касается задания, то вы получите на месте, в районе Беловира.
…В самолете шесть человек: пилот, штурман и четверо пассажиров. Коротка летняя ночь - темного времени едва-едва хватает на "туда и обратно". Это для экипажа. Пассажирам нужно только "туда".
Москва осталась позади. Молчат пассажиры. Даже Коля Софонов, уж на что говорун, и тот притих, сидит, обняв свою рацию, будто боится, что ее здесь украдут. Рядом с ним чернявый, сильно смахивающий на турка Аркадий Кудрявцев зажал между колен карабин и, кажется, дремлет. Но это только видимость, его никакими снотворными не усыпишь: выспался перед отлетом на двое суток вперед. Карабин у него не простой, особенный: с оптическим прицелом и глушителем звука. Это наша новинка. Стреляет почти бесшумно. Так, легкий щелчок. Аркадий рассчитывает славно "поработать" с такой штукой. За линию фронта он летит во второй раз. Правда, предыдущее задание было намного проще, да и действовать приходилось на родной, советской земле. Но он спокоен и как всегда собран.
Коля Софонов летит впервые. Волнуется и всячески пытается скрыть свое волнение. От товарищей и от самого себя. Больше всего его беспокоит перелет линии фронта и приземление.
Напротив них по правому борту Гурьян и Куницкий. Алексей спокоен и даже как будто беспечен. Слишком будничный у него вид. Он знает, что нервы ребят - натянутые струны. А это нехорошо: нервы надо беречь, - спокойствие, выдержка и хладнокровие - лучший помощник в самой сложной ситуации. Взвинченный человек не способен к быстрой и точной реакции и правильному решению, - как правило, он теряется. И Гурьян хочет разрядить атмосферу. Говорит:
- Аркадий, расскажи нам, что ты там видишь?
- Где? - лениво отозвался Кудрявцев, не меняя позы, лишь приоткрыв один глаз.
- Во сне.
- Приснилось мне, будто Коля наш рацию в самолете забыл. - Кудрявцев выпрямился, открыл озорные восточные глаза. - Приземлились, а рации нет.
- Ну и что ж мы делали? Без рации как же? - интересуется Алексей.
- Приказал ты ему найти рацию.
- Где? - всерьез спросил Софонов. - Самолет же улетел.
- А где хочешь, - ответил Кудрявцев. - Потом, такое только в снах бывает, оказалось, ты ее дома у тещи оставил.
- Врешь. Нет у меня тещи, я ж еще хлопец. - И вдруг спохватился: - Това-а-ри-щи!.. Мы ж над нашей деревней будем пролетать. Честное пионерское.
- Может, приземлимся на полчасика, чайку попьем? - опять Кудрявцев.
- У них чай не пьют, у них самогонка, - улыбается Гурьян.
- Еще лучше: больше можно выпить, - подтрунивает Кудрявцев и продолжает: - А как деревня называется?
- Окоемово. Недалеко от Америки.
- От какой Америки? От США или от Латинской? - интересуется Гурьян.