— Так хорошо. — Помьяе натянул камлейку. Коричневый, черноволосый, он застенчиво подошел к Сашке, который сидел на оленьей шкуре.
— Возьми пожевать, — посоветовал Сашка. — И не спеши. У меня ничего не болит.
Помьяе поднял свою неизменную палку и вышел. В белой камлейке легко, точно в полете, он плыл над тундрой. Руки, закинутые на палку, белели, как чаячьи крылья.
А Сашка Ивакин сидел, прислонившись к стенке яранги. Он был в расстегнутой на груди ковбойке, загорелый и подсохший от подвижной оленеводческой жизни. На коричневом лице странно выделялись, светлели глаза, и неожиданно стали видны тонкие складки в углах рта и морщины вокруг глаз.
В ярангу вошел Сапсегай.
— Убежал Помьяе. Хорошо убежал. Как олень.
— Вот и все, Сапсегай, — сказал Сашка. — Вот и конец маршрута.
— Нет, — не согласился Сапсегай, — начало.
— Какое, к чертям, начало?
— Следующий переход начинается там, где кончился первый. Разве не так?
Сашка ничего не ответил.
Сапсегай с кряхтением опустился на землю.
— Уставать стал. Раньше совсем не уставал. Все бегал и бегал. Как Помьяе, я бегал… Немножко лучше, — подумав, добавил он.
— Ты, наверное, лучше бегал.
— А сейчас устал. Налей чаю.
— Согреть? Или просто налить? — напряженно спросил Сашка.
— Свежего заварим. Ты больной, я старик. Будем пить свежий хороший чай.
Сашка встал. Потрогал стенку яранги. Потрогал другую. И неуверенно направился к чайнику.
Зажав в кулаке трубку, Сапсегай наблюдал за ним.
— Ты не слепой, — сказал Сапсегай. — Это глупость, что ты слепой.
Сашка ничего не ответил. Вытащив нож из ножен, висевших на поясе, он строгал «петушка» — ершик из стружек, которым так удобно разводить костер.
— Анютку отправлю с тобой. Ей в школу. Пусть привыкает к домам и людям.
— Это ты хорошо придумал, — отозвался Сашка и чиркнул спичкой. Неожиданно он засмеялся. — Говорят, что немцы самый педантичный народ. Интересно им будет узнать, что гораздо педантичнее их — кочевники. Каждая вещь веками кладется на свое место. Я это давно заметил. Придется мне как кочевнику жить. Поставлю ярангу и…
Он не договорил. Огонь разгорелся, Сашка подкладывал прутики, сидя на корточках. В полумраке яранги он чем-то напоминал того бронзоволицего бога земли, что сидел на завалинке аэропорта в бухте Тикси.
В маленькой поселковой больнице была тишина, белые стены и пустота.
Сашка лежал с забинтованными глазами. Вошла молоденькая медсестра, сунула Сашке градусник.
— Хорошо, что вас положили, — сказала она. — А то пусто так.
Сашка молчал.
— Запрос отправили за вашей карточкой. Наверное, в Ленинград повезут. С сопровождающим. Вот счастливый человек! В Ленинград!
— Я счастливый? — спросил Сашка.
— Нет, сопровождающий. Вы несчастный. Врач говорит…
— Шли бы вы к чертям, — перебил Сашка.
— Нервный какой…
— Ко мне должна прийти девочка, — сказал Сашка. — Пустите ее сразу. В любое время.
— А она в коридоре с утра. Сидит и молчит.
…Анютка сидела у Сашкиной койки. Сидела, благонравно сложив руки на коленях.
— Как живешь? — спросил Сашка.
— Хорошо живу. У тети, — тихо сказала Анютка.
— Надо нам, Анютка, выбираться отсюда.
— Надо, — подтвердила Анютка.
— Поэтому сделай вот что, Сходи в аэропорт и найди Витю Ципера. Механика Витю.
— Я его знаю, — сказала Анютка, — Кто на вертолете, я всех знаю.
— Умница! Скажи, чтоб пришел сюда.
— Сейчас?
Лучше сейчас.
Анютка встала, оглянулась в дверях на Сашку, Каблуки застучали по коридору.
Сашка размотал бинт с лица. Вынул из-под подушки очки. В зыбком тумане плавали белые стены. Даже в очках теперь он почти ничего не видел. Сашка сгреб с тумбочки лекарства. Подумал и поставил их на место. Сел на койку и стал ждать.
Анютка бежала по поселку мимо деревянных домов, спящих на тротуарах собак. Из-за дальних домов со взлета пошел вверх оранжевый самолет. Она остановилась, посмотрела на него и побежала дальше.
Витя Ципер в кожаной куртке с неизменной своей улыбкой появился в палате.
— Такие дела, — сказал Сашка. — Выручай.
— Все, что можно.
— Раздобудь мне одежду. Возьми у кого-нибудь из ребят. Будем сбегать из больницы.
— А цель? — спросил Витя Ципер.
— Бога нет? Как считаешь?
— Вроде бы нет. А что?
— А райисполком есть. Понял? И отдел народного образования тоже, — тихо ответил Сашка.
— Полежать бы тебе, — осторожно сказал Витя Ципер.
— Я полежу. Сколько надо, столько и полежу. Но надо все обусловить. У тебя деньги есть?
— Есть. Сколько тебе?
— Полтинник. Буханку черного хлеба купить. Представь себе, что в тундре я его во сне видел. Черняшку. Черняшку и липы. А больше ничего не видел.
Школа
Было еще темно. На востоке небо уже окрасилось в светло-лимонный цвет, но в поселке, между домами, еще держалась темнота. Сашка вышел на крыльцо. Было тихо. Сашка сошел с крыльца и подошел к умывальнику во дворике. Рядом стояло ведро. Сашка пощупал корочку льда на ведре, пробил ее кулаком и налил воды в умывальник. Стянул с себя рубашку. Он долго плескался, потом тер себя полотенцем.
Взбалмошная гусиная стая подлетела к поселку, в тревожных трубных звуках разбился строй, потом гуси взмыли вверх, выстроились и пошли дальше, тяжелые и уверенные птицы. Сашка стоял с полотенцем через плечо, пока не затих последний гусиный крик.
…По поселку он шел, держа в руке короткий прутик и похлопывая им бездельно по тротуару. Трудно было угадать в нем слепого человека. Разве что по неестественно прямой фигуре и излишне четкому шагу.
Был класс. Ребячьи глаза осмотрели Сашку. На доске висела карта полушарий. Как бы поправляя карту, Сашка ощупью нашел один край карты, другой. Повернулся к классу.
— Прежде чем мы будем изучать, что такое горизонт, как велика Земля и сколько материков, я хочу сказать вам о географии. Это лучшая из наук, потому что эта наука о чудесах.
— Как фокусы? — спросил белобрысый мальчишка.
Конопатый отчаюга с выбитым зубом, не отрывая от Сашки обожающих глаз, влепил белобрысому локтем в бок.
— Мы узнаем с вами о людях, которые ходят босиком по раскаленным углям, о реке Амазонке, где живут интересные рыбы пираньи, о летучих мышах величиною с собаку, о водопадах, горах, пустынях и льдах.
Для вас вся карта мира состоит из «белых пятен», загадок и тайн. Таким образом, мы с вами отправимся в великие и опасные путешествия по земле, и в этом есть смысл географии…
Возвращение из Антарктики
Прошло время, и наступил день, когда весь Ленинград встречал дизель-электроход, доставивший домой очередную антарктическую экспедицию.
Была толпа на причале, вечно волнующий миг швартовки, были объятия, шампанское, слезы, и поцелуи, и смех.
Встреча развеяла на какое-то время продутую антарктическими ветрами дружбу, и Васька Прозрачный спускался по трапу один, ибо никто его не встречал и не мог встречать.
Полтора года полярной жизни сделали жестче его лицо, исчезла деревенская его припухлость, и тем более выделялись глаза его, наполненные изумлением перед миром.
Зимовка и антарктическая работа убрали лишнее и оставили основное.
Он успел загореть во время перехода через тропики, успел «прибарахлиться» во время захода в Танжер и Касабланку, и теперь это был загорелый крепыш Васька Прозрачный в сногсшибательном костюме, плащ через руку, в другой чемоданчик, — всегда он был легким, не отягощенным собственностью человеком.
Он растерянно покрутился среди обнимающихся, целующихся, тараторящих людей и пошел к выходу.
— Вась, Василий! — крикнул ему вслед бородач, обнимающий за плечи старушку маму. Но Прозрачный сделал вид, что не слышит.
Он остановил такси. Сел на переднее сиденье рядом с водителем.
— Поедем в аэропорт.
Пожилой таксист окинул его привычным взглядом, тронул машину с места.
— С Антарктики?
— Оттуда.
— И в Ленинграде задержаться не хочется?
— Еще вернусь, — широко улыбнулся Васька. — Кореш у меня из связи ушел. Найду и вернусь вместе с ним.
Он вытащил из кармана шикарные сигареты, вздохнул и спросил:
— «Беломорчика» не найдется? Фабрики Урицкого.
Шофер протянул пачку «Беломора».
— Возьми себе!
От Васькиных сигарет шофер отказался:
— Ты это тоже оставь. Оставь при костюме. Такой костюм требует.
— Механик Лев Клавдиевич уговорил. Ты, говорит, должен быть современным человеком, Прозрачный. Ты, говорит, на переднем фронте науки.
Васька сидел у Никодимыча.
— Писал, — сказал Никодимыч. — Писал и теперь пишет.
Он достал с книжной полки какой-то толстый научный том. Мелькнула надпись: «Никодимычу от верного ученика».
В томе были запрятаны замызганные конверты.
— От Лены прячу, — пояснил Никодимыч. — Она тут уборку по временам затевает.
— Так, — сказал Васька. — А прятать зачем?
— Он ослеп. Совершенно ослеп. Преподает географию за Полярным кругом. Он, видишь ли, убежден, что Лене лучше забыть про него.
— Понятно, — Васька налил в рюмки еще коньяка.
Они сидели по-домашнему в тесной комнате Никодимыча и толковали, положив локти на стол.
— А вы как считаете? — спросил Прозрачный.
— Я ведь уже не тренер. Ушел. Решил, что взгляды мои устарели. И потому не могу вмешаться. Может быть, если бы я раньше ушел, Сашка бы не ослеп. Хотел я красиво уйти с горнолыжного горизонта. Оставить после себя.
Васька отодвинул свою рюмку и встал:
— Вот что, я их сведу. Разлетелись шестеренки, но я их сведу.
— Как? — спросил Никодимыч.
— Отпуск четыре месяца. Денег хватит. Я ее в мешок посажу и…
— А надо?
— Не знаю. Я не умом. Я движением души буду действовать. Где адрес Лены? И какой к ней подход?
— Никакого, — сказал Никодимыч. — Скажи, что адрес Сашки тебе известен. Билет помоги купить.
— Я сам с ней полечу. Для присмотра за этими дурачками...
— Таких девушек нет, Вась, — сказал Никодимыч. Или очень немного.
Васька накинул пиджак, висевший на спинке стула. Затянул распущенный галстук.
— Девятая специальность, — пошутил он. — Васька в качестве свата.
Берег
…Море входило здесь в берег широкой бухтой. Сашка сидел на поросшем травой обрывчике. За спиной с косогора шла дорога, и по дороге пыльно катили грузовики. Солнце садилось. Сзади подошел тот самый конопатый парнишка с выбитым зубом.
— Сапрыкин? — не оглядываясь, спросил Сашка.
— Я!
— Садись рядом.
Пацан сел рядом с Сашкой.
— Вы как меня узнали?
— По дыху, — серьезно ответил Сашка. — Я, брат, любого мальчишку за сто метров узнаю по дыху. Помолчи!
Сапрыкин все так же обожающе глянул на Сашку, прихлопнул рот.
— Солнце садится?
— Садится, — ответил Сапрыкин.
— Бухта гладкая?
— Гладкая.
— Видишь зеленый луч? Смотри на бухту.
— Вижу, — искренне соврал рыжий Сапрыкин.
Сашка молчал.
— А к вам дядя и тетя приехали. Кра-асивые оба! — вздохнул Сапрыкин. — Это правда, что он был в Антарктиде? А тетя ваша жена? Она, значит, Нютке мамой будет? Или нет?
Сашка молчал. Он стиснул руками неизменный свой прутик так, что побелели суставы.
— Иди, Сапрыкин, домой, — глухо сказал он. — Я посижу один.
— А все равно они вас найдут. — Сапрыкин был безжалостен.
— Это ты прав, — сказал Сашка. Он поднялся. Сапрыкин шел рядом.
— А песню не будем петь? — спросил Сапрыкин.
— Какую?
— Какую всегда. «Дрожите, королевские купцы и скаредное лондонское Сити. На шумный праздник, на веселый пир мы к вам придем… придем?» — отчаянным фальцетом завопил Сапрыкин. — А дальше забыл.
— «Мы к вам придем незваными гостями. И никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями».
— Незваные гости — это они?
— Они не гости, Сапрыкин. Они напоминание.
— О чем?
— Потом объясню.
— А пингвины все-таки не хохочут, Саш. Потом, когда я уж познакомился с ними, были, значит, моменты. Один момент капитальный был, — говорил Васька Прозрачный.
— Слышал по радио. В тундре был и про твои подвиги слышал.
— Ну-у, это не то говорили. Там, значит, так… — неожиданно Васька осекся. — Когда магазин закрывается?
— Зачем тебе магазин?
— Ну-у зайду узнаю зачем. Я пошел.
Сашка стоял у окна. Лена сидела на диване у стенки. Хлопнула дверь.
— Здравствуй, Лен, — сказал Сашка.
Она молчала. По лицу ее текли слезы.
— Ты какая сейчас?
— Очень красивая. — И голое ее был голосом прежней Ленки.
— А я какой?
— Старый и безобразный.
— Ага, — согласился Сашка и неожиданно широко улыбнулся. — Теперь верю, что ты красивая.
— Не красивая, а обворожительная. А ты босяк.
— Согласен, — смиренно сказал Сашка.
Васька Прозрачный, наплевав на шикарный костюм, сидел на ступеньках крыльца и был своим человеком среди своих же людей.
— Не согласен, — говорил он. — «Вихрь» — мотор капитальный. Ему надо дейвуд внизу подпилить, где выхлоп, и никакого заноса не будет. Утверждаю.
— Где подпилить-то?
— Эх! Давай завтра с утра. А потом на охоту двинем. Идет? Я, понимаешь, среди льда по траве стосковался.
Он встал, забрал со ступенек бутылки шампанского и пошел к дому.
— С ума сошел, Вась, — сказала Лена.
— А чего? Пусть постоит, поленится. Тем более что завтра я вас покидаю. Двигаю в тундру. На лодке. Уже договорился.
— Сапсегай сейчас близко со стадом. Навести старика, — попросил Сашка.
— Это дело! — горячо откликнулся Васька. — Обязан я его повидать или нет?
Смерть Прозрачного
Сапсегай и Васька Прозрачный сидели у небольшого костра. Был конец полярного лета — время желтой травы, желтого воздуха, желтого неяркого солнца. Где-то в тундре неотрывно кричал журавль. Замолкал, и снова печальные трубные звуки плыли над тундрой.
— Слышишь? — сказал Сапсегай. — Остался один. Тоскует.
— Хорошо здесь. — Васька лег на спину. — Еще раз в Антарктиду смотаюсь и пойду в пастухи. Возьмешь?
— Приходи, — согласился Сапсегай. Прислушался. — Олени волнуются.
— Почему?
— В это время они дурные бывают. Там сзади худое место. Вот я и сижу. Побегут, много погибнет.
— А я не слышу, — сказал Васька. — До них же километра два.
— Привычка.
— Взял бы сейчас рюкзак, — размечтался Васька. — И шел бы, шел без конца. Людей бы разных встречал. Местность.
— Олени! — встревожился Сапсегай. По руслу бегут. В худое место бегут.
— Счас! — Васька взметнулся на ноги. — Где? И что делать?
— Нет! — сказал Сапсегай. — Ты их не удержишь. Узкое русло. Сметут. Я сам.
Дробный рокот нарастал в стороне. Дробный рокот тысяч копыт по высохшему руслу тундровой речки.
— Я побегу.
— Не надо! — крикнул вслед Сапсегай, но Васька уже скинул ватник и бежал наперерез нарастающему грохоту.
Серой лавиной текли олени в припадке бессмысленного животного ужаса.
Сапсегай бессильно уселся на кочку. Сложил руки трубкой и завыл по-волчьи.
Передние олени заволновались и пробовали повернуть обратно, но сзади напирали другие, и вся масса пришла в сумбурное движение.
Васька Прозрачный скатился в русло реки.
— Эгей! — заорал он, размахивая телогрейкой. — Кончай панику, черти рогатые. — И Прозрачный кинулся им навстречу. Серая лавина поглотила его, только дважды взмахнула среди леса рогов телогрейка и взмыл над стадом огромный старый рогач…
Лена кончила заплетать Анютке косички и легонько шлепнула ее ниже спины:
— Ну-ка, отойди к стенке!
Анютка в новом тренировочном костюме застенчиво сверкала глазами.
— Красавица! — сказала Лена. — Теперь пора за уборку.
Она взяла тряпку и стала протирать книжную полку.