В метрах трехстах от этого склада он засек замаскированную сетками зенитную батарею. Арядом с разрушенным зданием вокзала еще одну. «Напугали фашистов наши летчики, — подумал мальчик. — Вон как укрепляются. Боятся нового налета».
Он обошел всю территорию станции. У длинного деревянного дома, где до войны жили сотрудники вокзала, его внимание привлекли шесть танков, врытых в землю. Тут же рядом находились артиллерийская батарея и наблюдательный пост гитлеровцев.
Фашистов на станции было довольно много, но мальчику они показались какими-то уставшими, с серыми лицами и печальными глазами. Это были уже не такие самодовольные «завоеватели», которых он видел в августе. «Сбили спесь-то с них красноармейцы», — подумал Петя. И, усмехнувшись, промолвил:
— Подождите… Не то еще будет…
И он пошел, размахивая весело руками. Кузьмин и Григорьев уже ждали его на берегу реки Тосно в густых зарослях ивы. Здесь они решили отдохнуть и подкрепиться. Съев по куску сала с хлебом и по три отварных картофелины в «мундире», они стали делиться результатами разведки.
Кузьмину удалось установить базу горючего. На территории бывших ремонтных мастерских МТС гитлеровцы создали огромное его хранилище. Сюда беспрерывным потоком тянулись бензовозы и просто машины с пустыми бочками. Наполнив бензином и маслом, фашисты увозили их в сторону фронта. База была обнесена тремя рядами колючей проволоки. Ее охраняли три зенитные батареи, восемь врытых в землю танков и до роты пехотинцев.
По данным Алексея Григорьева, в центре Тосно располагался штаб эсэсовской танковой дивизии. В садах и огородах он насчитал 62 замаскированных танка. Здесь же стояла колонна из 35 автомашин с боеприпасами и противотанковыми пушками. Они ждали темноты, чтобы двинуться к фронту.
Николай Кузьмин, довольный результатами разведки, обнял Петю, затем похлопал по плечу Григорьева и восхищенно сказал:
— Молодцы, ребята!.. Сколько запомнили!.. За эти данные нам скажут большое спасибо в Особом отделе.
Уже смеркалось, когда разведчики подходили к станции Ушаки. Дальше идти было нельзя. Скоро комендантский час. Время, когда фашисты стреляли без разбора во все живое. Они не спрашивали, что тот или иной человек делает в это время на улице. За них говорили автоматы. Нужно срочно было найти ночлег. Об этом сейчас и думал Кузьмин. Он видел, что ребята устали и промокли до нитки. Нужно хотя бы просушить одежду. Им нужен был настоящий отдых. Ведь завтра их опять ждала трудная работа. А дождь все усиливался. Поэтому в лесу ему не хотелось ночевать. Николай решил рискнуть: зайти в какой-нибудь дом и попроситься на ночлег. Риск был большой, но ему хотелось сделать что-нибудь приятное для своих друзей, так славно потрудившихся сегодня. И он решился. Приказав им спрятаться в кустарнике, сам он направился к небольшой бревенчатой избе, из окон которой еле-еле пробивался свет керосиновой лампы. Он прислонился к двери и прислушался. Затем тихо постучал. Кто-то подошел к двери и затаился. Кузьмин постучал еще раз. Тут же раздался молодой женский голос:
— Кого это черт на ночь принес?
Николай почти шепотом ответил:
— Откройте, хозяюшка, ищем место для ночлега. Промокли до нитки. Идем с братьями в Любань. Да вот комендантский час застал нас в пути, дальше идти боимся.
Лязгнула щеколда, и в полуоткрытой двери появилась с наброшенной на плечи фуфайкой высокая миловидная женщина лет тридцати. Она долго смотрела на Кузьмина, а затем грубоватым голосом спросила:
— Что ж ты, мил человек, обманываешь? Один… А плетешь о каких-то братьях… Ладно, заходи. Кроме меня, в доме мои детки — Настенька и Владик.
И она растворилась в темноте. Тут же до Кузьмина донесся ее голос:
— В сенях темно, держись левой стороны, а то очутишься в корыте с водой.
Перебирая левой рукой бревна стены, он медленно двинулся за женщиной. Вскоре скрипнула дверь, и вырвавшийся из комнаты свет осветил ему путь. Он вошел в маленькую, уютную, хорошо натопленную комнату. У стен стояли дубовые лавки, а посередине — добротно сколоченный стол и четыре табуретки. Большую часть комнаты занимала русская печь, топка которой дышала жаром и запахом отварной картошки. G печки на Кузьмина смотрели удивленные глаза двух белокурых детских головок. Николай подмигнул им, и они, смутившись, спрятались за широкую трубу. А хозяйка ухватом вытащила из печи большой чугунок с разваристой картошкой, поставила его на край топки, хлопком стряхнула руки и таким же грубоватым голосом сказала:
— Ну, что стоишь? Располагайся на лавке.
Кузьмину понравилась эта несколько грубоватая, такая миловидная, с открытым русским лицом женщина. Чувствовалось, что до войны эта была добрая и хлебосольная хозяйка. Интуиция разведчика подсказывала ему: здесь можно остаться на ночь. Он еще некоторое время смотрел, как она ловко и проворно закрывала какими-то тряпками окна, а затем кашлянул и, словно извиняясь за причиненное ей беспокойство, проговорил:
— Хозяюшка, нас действительно трое, тут они, промокшие… За домом.
Она долго смотрела на Кузьмина, потом вздохнула и игривым голосом произнесла:
— Эх, что не сделаешь для мужчин. Семь бед — один ответ. Иди за своими братьями, места хватит. Кузьмин вышел из дома и пропал в темноте. Дождь лил, как из ведра. В кустарнике его встретили Петя и Леша. Минут десять разведчики наблюдали за домом, а потом командир подтолкнул Петю в плечо, и тот бесшумно, стараясь не хлюпать по лужам, рванулся к дому. За ним также тихо и быстро шел Григорьев. И вот они в доме. Кузьмин же недолго постоял около избы, прислушался, вошел в сени и закрыл дверь на щеколду.
Держа кепки в руках, Петя и Леша, опустив глаза, стояли смущенные и смотрели, как стекала с них вода и медленно расползалась по крашеному полу. Хозяйка, нахмурив брови, разглядывала разведчиков, затем перевела взгляд на черные, со смолистым отливом волосы Кузьмина, улыбнулась и спросила:
— И этот, белобрысый, твой брат?
Она пальцем ткнула в Петю и, прикрыв рот рукой, задорно рассмеялась, а потом хитро так проговорила:
— Ну, ладно, братишки, раздевайтесь. Вот вам халат и две рубашки. Развешивайте сушить одежду, и будем кушать. Мяса, правда, нет, но картошкой накормлю.
И она взялась за чугунок.
— Детишек я накормила, спят уже Настенька с Влади ком.
Вскоре они сидели с хозяйкой за круглым столом и ели разваристую картошку с необыкновенно вкусной квашеной капустой с тмином и клюквой. Потом она напоила их чаем с брусникой. За шутками Кузьмина и прибаутками хозяйки время пролетело незаметно. Устраиваясь на ночлег на дубовой лавке, Петя долго смотрел на убиравшую со стола хозяйку, чем-то очень похожую на его мать, а затем вздохнул и спросил:
— Кого же нам благодарить за все это? Как ваша фамилия?
Она посмотрела на него материнским взглядом и ответила:
— Благодарите простую русскую женщину, которую родители нарекли Марией, а по батюшке Ивановной. А фамилия? Я же не спрашивала ваши фамилии, не так ли, братишки?
Она засмеялась.
— А теперь спать, завтра вас ждет дорога.
Рано утром разведчики были на ногах. Дождь кончился, но тяжелые свинцовые тучи, словно гигантские парусные корабли, низко плыли с Балтики над землей. Там, где-то на востоке, они с избытком поили многострадальную русскую землю. Мария Ивановна встала раньше всех, а может, и вовсе не ложилась спать, так как на столе в чугунке уже стояли дымящиеся кислые щи с запахом сушеных грибов, а на большой сковородке лежала румяная жареная картошка. Они быстро расправились с едой и, тепло распрощавшись, по одному покинули гостеприимный дом. Каждому из них Мария Ивановна, хотя разведчики и отказывались, буквально насильно всунула по куску хлеба и несколько отварных картошин.
Разведчики сразу приступили к своим обязанностям. На станции Ушаки в их поле зрения попал огромный склад снарядов, тянувшийся метров на триста. Снаряды лежали под навесом штабелями высотой в два метра. Здесь же располагались зенитная батарея и несколько крупнокалиберных пулеметов.
Покинув Ушаки, разведчики прошли платформу Соколиный Ручей. Весь этот путь Петя был задумчивым и каким-то грустным. В густом сосновом лесу ребята расположились на отдых. Не разговаривая, что было очень странным для Пети, он наломал сосновых веток и лег. Кузьмин понял, что в душе юного разведчика что-то происходит. Он подошел к своему боевому другу, сел на сосновые ветки, положил руку на плечо и ласково спросил:
— Что такой грустный, Петя?
Мальчик тяжело вздохнул и тихо ответил:
— Маму вспомнил — Мария Ивановна очень похожа на нее. Тяжело ей с малыми детьми, а она веселая. Нам помогла. Не испугалась расклеенных по всей станции фашистских приказов: ведь ей за наш ночлег грозил расстрел.
Кузьмин утвердительно кивнул головой и сказал:
— Да, фашисты ее бы не пожалели. Не пощадили бы они и Настеньку с Владиком. Но террором фашисты наш народ не запугают. Уже поднимаются на борьбу с проклятыми оккупантами женщины, старики, дети. Такие, как Мария Ивановна, уходят к партизанам, становятся подпольщиками. Уже горит земля под ногами гитлеровцев.
Петя поднялся и твердо сказал:
— Она еще не так будет гореть под их ногами. У… проклятые фашисты! Сколько горя, сколько слез они принесли. Уничтожать их надо, как бешеных собак.
Радуясь пришедшей к нему мысли, посмотрел на Кузьмина и Григорьева, а затем с жаром продолжил:
— Давайте взорвем склад снарядов в Ушаках. Охрана там небольшая. Я уверен: операция пройдет успешно.
Кузьмин усмехнулся:
— Нет, Петя, мы не будем взрывать этот склад. Это не наше дело. Мы — фронтовые разведчики. У нас другие задачи. Выполнив их, мы принесем гораздо больше пользы, чем взрыв склада в Ушаках. И ты прекрасно об этом знаешь.
Тут молчавший Григорьев поднялся с веток, стряхнул с телогрейки сосновые и еловые иголки и произнес:
— Я пошел бы с тобой, Петя. Мне нравится твое предложение, устроили бы такой трам-тарарам фашистам. Но у нас есть только один приказ: заниматься разведкой. От нас ждут сведений о противнике. И мы должны выполнить этот приказ. Теперь наш путь к деревне Веретье. По данным Особого отдела и войсковой разведки, где-то около этой деревушки располагается большой аэродром фашистов. От нас ждут его координаты.
Тут Петя перебил Григорьева, взмахнул рукой и весело сказал:
— А значит, долой хандру, в путь, друзья, в деревню Веретье. Склад снарядов в Ушаках подождет.
Смеркалось. Короткий октябрьский день с уже надоевшими свинцовыми тучами, плывущими над верхушками деревьев, был на исходе. Ночь надвигалась с какой-то невероятной быстротой. Сразу умолкли птицы, и только изредка возвращающаяся к месту ночлега одинокая ворона пугала все живое своим громким карканьем. Уже несколько часов разведчики бесшумно шагали по мокрому лесу, лишь только иногда из-под ног доносился шорох пожухлой травы и давно опавших, почти уже черных от дождя листьев.
Вот на их пути возникли молодые посадки ели. Они не стали обходить их стороной. Задевая ветки, которые обильно обдавали их водой, они упрямо шли к намеченной цели. А потом опять вековой лес. Казалось, что ему не будет конца. И тут до слуха разведчиков донесся шум авиационных моторов. Над верхушками деревьев пронеслась пара истребителей с горящими огнями на крыльях, а затем один за одним, набирая высоту, пролетели десять тяжело нагруженных бомбардировщиков. Разведчики повеселели: они были у цели. Под ветвями огромной ели они покушали, затем наломали большую кучу лапника и, прижавшись друг к другу, улеглись спать.
Ранним утром, когда рассвет только начал пробиваться из-за черных туч через верхушки деревьев, Кузьмин разбудил Петю и Григорьева. Лес их поразил тишиной и спокойствием. Они неподвижно лежали какое-то время на ветках и наблюдали за низко летевшими тучами. И тут Петя ущипнул Лешу за бок. Оба быстро вскочили, и началась борьба… Борьба на ковре из сосновых веток. Григорьев пытался поймать Петю в свои объятия, а тот, маленький и юркий, ловко увертывался от него. И вдруг он прыгнул Леше на спину, повалил его на ветки. Григорьев сумел тут же подняться на колени, и так они боролись. Вот Леша обхватил Петю руками, и они, тяжело дышащие, рухнули на сосновые ветки.
А Кузьмин, подпрыгивая около борцов, весело размахивал руками и думал: «Пусть порезвятся ребята, неизвестно, что ждет их через час. Да и разогреться им обязательно надо».
Вскоре разведчики весело жевали хлеб с розовым салом. Подкрепившись, здесь же, на сосновых ветках, составили план первого выхода на разведку в Веретье. Они решили, что для изучения координат аэродрома под видом беспризорного, разыскивающего своих родителей, взятых немцами на строительство укрепрайона, отправится только один Петя.
Кузьмин предупредил мальчика, чтобы он обошел только аэродром, изучил его расположение, систему зенитной охраны и сразу возвращался назад. Петя согласно кивнул головой и, распрощавшись с друзьями, пошел по лесу в направлении аэродрома. Ориентир у него был хороший: шум авиационных моторов. Вот он вышел на разбитую машинами лесную дорогу и, увлекшись преодолением рытвин с водой, не заметил, как оказался на окраине леса. Впереди лежало большое колхозное картофельное поле. Петя заметил, что урожай так и остался лежать в земле. Он подошел к одиноко стоявшей в поле сосне и осмотрелся. Черная, с большими, наполненными водой рытвинами, дорога бежала к двум деревням, располагавшимся на возвышенных местах. Вправо от этих деревень, в восточном и юго-восточном направлениях, виднелся огромный аэродром, откуда уже совсем отчетливо доносился шум моторов.
Петя долго разглядывал аэродромное поле, привязывал его к местности, и тут ему пришла мысль: «А ведь он лежит в треугольнике деревень Бородулино, Веретье и…» Юный разведчик смотрел на чуть видневшуюся третью деревню и вспоминал ее название. «Ильинский Погост? Да, это Ильинский Погост. Я был в этой деревне перед войной, с папой», — пронеслось у него в голове.
Он улыбнулся, довольный собой, и быстро зашагал по проселочной дороге. При входе в деревню Веретье мальчик остановился у столба, на котором висело несколько разноцветных листков с постановлениями немецко-фашистских оккупационных властей. Одно из них предупреждало, что все мужчины и женщины в возрасте от 16 до 45 лет должны зарегистрироваться в полиции. В другом местным жителям запрещалось посещать окрестные леса. При этом крупными буквами указывалось, что задержанные в лесу подлежат немедленному расстрелу немецкими солдатами. Чуть ниже местным жителям фашистские власти запрещали ходить из одной деревни в другую. За нарушение этого приказа полагался также расстрел. А вот синенькая бумажка сообщила Пете, что в деревне Веретье с 7 часов вечера устанавливается комендантский час. Ходить по деревне после этого местным жителям запрещалось. И за нарушение этого постановления полагалась та же мера наказания — расстрел.
Тут к столбу подошел бородатый старик в рваной фуфайке и замасленной шапке и стал читать фашистские объявления. Тяжело вздохнув, он зло сплюнул и тихо проговорил:
— У… сволочи!.. Скоро и за глоток нашего русского воздуха будут стрелять…
Увидев, что к ним направляются два немецких солдата, Петя тронул старика за рукав и спросил:
— Дедушка, скажите, пожалуйста, вам не знакома тетя Маня?
Старик исподлобья долго смотрел на мальчика и о чем-то думал, словно вспоминал, где он мог его видеть, а затем хрипловатым голосом спросил:
— А ты чей-то будешь? Уж не племяш ли Марии Васильевны из Бородулино?
Пете ничего не оставалось, как кивнуть годовой. А старик продолжал:
— Так она живет вон там, на другом краю. Пойдем, я тебя немного провожу.
Два высоких, надменных гитлеровца в касках и наглухо застегнутых шинелях с автоматами и какими-то медными бляхами на груди важно прошли около Пети. Старик зло посмотрел им вслед и громко сказал:
— Ишь, завоеватели. Ходят тут, как хозяева. Подождите, скоро обломает вам хвост Красная Армия.
Мальчик потянул старика за руку и шепотом проговорил: