— Напугала, — согласился он. — Но не деньгами.
— Знаю. Вы бы нам дали, правда?
— Дал бы, — сказал он. — Только вы бы не взяли.
Она вернулась на кухню.
— Мы ведь вас почти не знаем.
— Знаете, — сказал он.
— Но не очень хорошо. Недостаточно.
Тут Арт сказал:
— У нас п–п–полно денег. Мы больше с–с–ста баксов скопили.
— Давайте я вам еще столько же подкину, — вдруг сказал он.
— Ха, нет, не надо. Вы что! — нервно хохотнул Арт.
— Давайте, — настаивал он, и от души.
— Да ну, нет, что вы, — сказал Арт.
Но Джиму это было нужно.
— Что я могу сделать? — спросил он.
Вошла с кофейником Рейчел.
— Вы о чем?
— Мне хотелось бы помочь чем–нибудь.
Оба молчали. И он, и она дичились. Как кошки, подумалось ему. Как пума в зоопарке. Он слишком близко к ним подошел.
— Вам ведь никак не выкрутиться, — сказал он. — Живете в трущобе без денег — взрослые так не живут. Живете как бог знает кто.
— Потому что у нас нет денег? — спросила Рейчел.
— Меня пугает, что с вами что–нибудь случится. И я ничего не могу сделать, ничем не могу вам помочь.
Я бессилен, подумал он. Бессилен как–то повлиять на их жизнь, что–то в ней изменить. Передачи его больше нет, он утратил контакт с ними. Теперь он не может работать, не может делать ничего значимого. Он чувствовал себя бесполезным, никому не нужным.
— Может быть, я купил бы вам что–нибудь? — предложил он.
— Пейте лучше кофе.
Она поставила перед ним чашку.
— Как ты думаешь, каково сейчас мне?
Он упорно ждал от нее ответа, не обращая внимания на кофе.
Стоя перед ним с кофейником, она сказала:
— Купите что–нибудь для ребенка. Одежду какую–нибудь. Когда будет ясно, я напишу размер и цвет.
Она вернулась к кухонному столу и открытым кулинарным книгам, по которым готовила ужин.
Глава 7
В субботу вечером в запертую металлическую дверь чердака, где жил Людвиг Гриммельман, постучали.
— Кто там? — спросил Гриммельман, не узнав стука.
Он снял со стенной стойки армейскую винтовку М–1, сгреб со стола секретные документы и черновики донесений, запихал их в портфель, защелкнул замок и спрятал в тайник. Потом выключил свет. В темноте ему стало слышно собственное дыхание.
— Что вам нужно?
— Мистер Гриммельман? — спросил мужской голос.
Гриммельман подошел к боковому окну, открыл защелку, поднял окно и выглянул. На наружной лестнице стоял дородный человек в пальто, шляпе и выглаженном костюме. Средних лет, похож на торгового агента, вернее, страхового.
Включив свет, Гриммельман отпер дверь.
— Я занят, покупать ничего не собираюсь.
— Меня зовут Ральф Браун, — представился гость. — Я из ФБР. — Он распахнул черную кожаную обложку удостоверения. — Хотелось бы на минутку зайти и кое–что обсудить с вами. Если можно.
— А в чем дело?
Гриммельман попятился, и мистер Браун вошел.
— Дело касается одного парня, может быть, он вам знаком, — Браун окинул взглядом комнату. — Ну и квартирка у вас.
Он неторопливо прошелся.
— Что за парень?
— Его фамилия Кендельман. Не слыхали про такого? Леон Кендельман. Мы подумали, может, вы его знаете. Вот его фотография.
Мистер Браун извлек из глубокого кармана пальто пакет, открыл его, протянул Гриммельману расплывшийся и нечеткий снимок.
Человек на фото тем не менее был ему знаком.
— Что он сделал? — спросил Гриммельман.
— Уклоняется от призыва.
Гриммельман вернул фотографию.
— Нет, не знаю такого. И вообще, в вашу организацию проникли коммунисты, что толку вам что–то рассказывать — информация напрямую идет к приспешникам Советов из профсоюзных школ и окружения газеты «Пиплс уорлд».
— Вы никогда не видели этого человека?
— Нет.
— Уверены?
— Да, я никогда его не встречал.
Ему было очень страшно, потому что на снимке, сделанном телеобъективом с большого расстояния, был запечатлен не кто иной, как он сам.
— Можно посмотреть ваше призывное удостоверение? — попросил мистер Браун.
Удостоверение лежало в запертом ящике под столом, вместе с другими документами. Изготовил его Ларсен, типограф, у которого работал Арт. Ларсен одно время входил в число организаторов раскольнической троцкистской организации, в которой когда–то участвовал и Гриммельман.
Изучая удостоверение, мистер Браун спросил:
— Вам двадцать шесть лет?
— Да. Я родился в Варшаве, гражданство получил в тридцать втором году.
— Вы признаны негодным к службе, — сказал мистер Браун, возвращая удостоверение. — Как вам это удалось? На вид так вполне здоровы.
— Грыжа, — сказал Гриммельман.
— Так вы точно не знаете этого Кендельмана?
На самом деле никакого Кендельмана не существовало. Он зарегистрировался под этим именем и время от времени пользовался им в тайной политической работе, в секретных операциях, например при выслеживании фашистских студенческих группировок, сталинистских организаций и для того, чтобы брать в библиотеках книги, которые он не собирался возвращать.
— Точно, — подтвердил он.
Когда же, наконец, этот фэбээровец мистер Браун уйдет? Ему хотелось этого сейчас больше всего на свете, он не мог этого дождаться. Он упадет замертво, если мистер Браун не оставит его в покое как можно скорее. Ощущение опасности стало невыносимым.
— Ну и квартирка у вас, однако, — сказал мистер Браун, взяв в руки несколько фотокопий газеты «Правда». — Политикой интересуетесь, мистер Гриммельман?
Казалось, он и не собирается уходить. Напротив, чем внимательнее мистер Браун оглядывался вокруг, тем интереснее ему становилось.
— Он считает, что пора выводить «Хорьх». Велел, чтоб мы его запустили, чтоб двигатель работал, — рассказывал Джо Мантила.
Он высунулся из окна своего «Плимута» модели тридцать девятого года к Арту, стоявшему у обочины на Филлмор–стрит. За «Плимутом» сигналили, мигали фарами и пытались объехать его другие машины.
— Я за Хайнке поехал, а ты или сейчас садись, или мы тебя на обратном пути подберем.
— Давайте на обратном пути, — предложил Арт.
— Ладно, минут через пятнадцать, — Мантила подставил часы под свет от фар машин сзади. — Пять минут одиннадцатого.
Арт пошел обратно по дорожке и спустился по ступенькам в квартиру. За его спиной «Плимут», дав газу и отплевавшись, рванул с места и исчез из виду. Машины продолжили свое обычное вечернее движение по улице.
Закрыв входную дверь, он сказал Рейчел:
— Не получится у нас сегодня пойти. Мне нужно кое–что сделать.
— Гриммельман? — спросила она.
На ней уже было пальто, она стояла в ванной и расчесывала волосы. Они собирались сходить в кегельбан. Рейчел любила смотреть, как играют, любила этот шум, суету вокруг, компанию сверстников. Особенно субботним вечером.
— Кажется, сегодня нужно будет кое–чем заняться, — сказал Арт.
Он чувствовал себя неловко, зная, как она относится к Гриммельман) и Организации.
— Смотри сам, — сказала она. — Только он такой… странный. Ну, то есть сидит там у себя наверху целыми днями, никуда не выходит. Оно тебе нужно?
— Я в «Хорьх» столько вложил, — ответил он.
В его обязанности входило доставать детали для ремонта двигателя.
— Что–то не то с этим Гриммельманом, — сказала Рейчел, снимая пальто.
— Нэт то же самое говорит.
— Мне кажется, ты туда от нечего делать ходишь. Тебе просто заняться нечем.
— Может, ты и права, — пробормотал он, переступая с ноги на ногу.
— Когда вернешься?
— Поздно, наверно.
Ему не очень–то хотелось идти. Но долг звал. Он с запинкой спросил:
— Ты–то как, ничего, что остаешься?
— Я, может, в кино пойду.
— Мне бы спокойнее было, если б ты дома осталась.
— Ладно, — согласилась она, — останусь. Давай как–нибудь в покер снова сыграем.
Покер она любила и любви этой не изменяла. Играла она сдержанно, без слов и жестов, в покер без прикупа или с обменом — классический покер без джокеров. Обычно выигрывала пару долларов. Она распугала почти всех школьных друзей Арта, которым нравилась безалаберная, нерасчетливая игра с шуточками и прибауточками. Как–то раз она дала пощечину Ферду Хайнке, сбив с него очки, за то, что он в шутку открыл карту при раздаче.
— С тобой боятся в карты играть, — сказал он. — Ты чересчур всерьез к этому подходишь.
— Что значит «чересчур всерьез»?
— Когда это уже не игра.
— А покер — это и не игра, — сказала она. — Как ты думаешь, что это такое? Это тебе не червы какие–нибудь. В этом твоя беда — ты не можешь отличить важное от второстепенного. Вот ты идешь ерундой какой–то заниматься, а сам не знаешь, играешь ты или нет — в революцию, фашистов или что там еще у вас с этой машиной связано. Но ты при этом думаешь, что ты на самом деле революционер, что это не игра. Так кто же ты? Ни то ни се. А наша ситуация: я, квартира эта, ты сам? Это ведь тоже не игра. Вот ты собрался туда, дурака с ними валять, и вряд ли вернешься, во всяком случае, задержишься точно, значит, получишь у меня.
Она посмотрела на него своим пристальным, пронзительным взглядом, который так пугал людей: никто не мог его выдержать. Вот возьмет и разнесет эту квартиру со всей ее обстановкой, уничтожит ее. И при этом слова не вымолвит — сделает свое дело, и все. Потом несколько недель не будет разговаривать с ним: будет ходить на работу, готовить, покупать все, что нужно, убираться — и все это молча.
В ней всех повергало в трепет то, что она никогда не шутила. Все говорилось ею всерьез. Она не угрожала. Она пророчествовала.
Он обнял ее и поцеловал. Лицо Рейчел застыло, тонкие губы совсем сжались. Он поцеловал ее в щеку и почувствовал жесткую косточку сразу под кожей.
— Какая ты строгая, — сказал Арт.
— Просто хочу, чтоб ты знал, — наконец улыбнулась она.
— А что мне остается? Я должен идти.
— Ты не должен.
— Меня ждут, — беспомощно сказал он.
— Ты ничего не должен. Никто не имеет права заставлять тебя. Все, что они говорят, — это просто куча слов. Гриммельман ничем не лучше других. Он как бы знак. Ты всегда делаешь то, что предписывают знаки? Прочел что–нибудь, и сразу так и поступил? Ты веришь в то, что написано на стене или на бумажке, которую тебе прислали по почте? Ты же знаешь, это всего лишь слова. Просто болтовня.
— Иногда я слушаюсь других, — сказал он.
— Никогда не слушайся других.
— Вообще никого?
Она была так сурова, что ему стало не по себе.
— Помнишь всю ту муть, которой учили нас в школе, все это фуфло? Хоть бы что–нибудь было во всем этом!
Выверенным движением она подцепила нитку, свисавшую с его рубашки, накрутила на длинный палец, оторвала и бросила в пепельницу на каминной полке.
Он положил руки ей на плечи. Сквозь ткань ее блузки он почувствовал, что она здесь, с ним, совсем рядом.
— Хорошо бы куда–нибудь нам с тобой поехать, — сказала она. — В другие края. Мир увидеть хочется. Можно было бы доехать до Скалистых гор. Повыше забраться. А может быть, и поселиться там. Там ведь есть города прямо в горах.
— Там работу трудно найти, — заметил он.
— Магазинчик можно было бы открыть, — сказала Рейчел. — Пекарню, например. Людям всегда что–то нужно.
— Я не пекарь.
— Ну, газету могли бы выпускать.
Он снова поцеловал ее, приподнял и прижал к себе. Потом посадил на подлокотник дивана.
— Попроси Нэта, — сказала она, — пусть даст нам машину — у него их много, и мы бы съездили. Скажи ему, что нам нужна новая, чтобы мы могли продать ее, когда туда приедем.
— Ты серьезно?
А она и не могла иначе.
— Но не сейчас, — сказала она. — Давай подождем, пока малыш родится. А потом можно поехать. Через пару лет, когда денег поднакопим. Ты как раз закончишь свое ученичество.
— Ты правда хочешь уехать отсюда? — удивился Арт — она ведь родилась и выросла здесь.
— Можно было бы даже в Канаду поехать. Я думала об этом. В какой–нибудь городок, где много снега и ловят зверьков капканами.
— Тебе там не понравится, — сказал он.
И тут же подумал: кто знает, может быть, как раз понравится.
«Хорьх» стоял в гараже из листового металла в равнинном промышленном районе города. Гриммельман, в своей черной шерстяной шинели, ботинках десантника и армейской рубашке, отпер висячий замок и распахнул двери.
В гараже было сыро, на цементный пол пролилось масло. В стороне стоял верстак. Джо Мантила включил свет. Арт Эмманьюэл закрыл двери.
— Чужих тут не было. Никто до него не добрался, — сказал Ферд.
«Хорьх» был весь во вмятинах, полученных во время стычек, но все еще выглядел внушительно. Весил он почти шесть тысяч фунтов. Его привезли из Латинской Америки, а собран он был в 1937 году концерном «Ауто–Унион». Вермахт и СС использовали в свое время эту спортивную модель с откидным верхом на пять пассажиров как штабной автомобиль. Гриммельман никому не рассказывал, где и как он его достал и сколько заплатил. Покрашенный в смоляной цвет, с системой дистанционного управления, «Хорьх» был единственной в своем роде машиной.
Арт сел за руль и запустил двигатель. Грохот, раздавшийся в запертом помещении, оглушил их, заклубились выхлопные газы, тошнотворно запахло бензином.
— Барахлит немного, — сказал Ферд Хайнке.
Подняв капот, Арт принялся торопливо регулировать горючую смесь.
— С чего это ты решил сегодня выкатиться? — спросил он у Гриммельмана.
Никогда еще не видел он Гриммельмана таким встревоженным и взбудораженным.
— Время настало, пора, — провозгласил Гриммельман, выписывая круги по гаражу с заложенными за спину руками.
— Так вот почему ты сам не свой!
— Если мы на самом деле собираемся сегодня выступить, надо позвать кого–то еще — четверых недостаточно. Всю Организацию надо задействовать, — предложил Ферд Хайнке.
Организация не имела жесткого членства — был твердый костяк, другие приходили и уходили.
— Это у нас будет как бы разминка, — объяснил Гриммельман, прикрепляя релейную плату пульта дистанционного управления. Отверткой он подтягивал наконечники к клеммам. По щекам его лился пот, освещенное лицо блестело. — Генеральная репетиция — посмотрим: как, сможем двинуться по первому требованию или нет.
— Куда двинуться? — спросил Джо.
— Ситуация сложилась критическая, — ответил Гриммельман. — Нужно заправить «Хорьх», чтобы хватило на длинный рейс. Возможно, нам придется сменить место проведения операций.
Подсоединив пульт управления — важнейший орган автомобиля, он добавил:
— С этой секунды оружие должно быть всегда на борту «Хорьха».
— Куда сегодня едем? — спросил Ферд Хайнке.
— Проведем практические учения в районе «Старой перечницы». Если получится, вступим в бой с транспортным средством «Бактрийцев».
— Отлично, — обрадовался Джо Мантила, ненавидевший «Бактрийцев» с их кашемировыми свитерами, свободными брюками и носками в разноцветный ромбик, танцами в загородных клубах и, конечно же, детройтскими гоночными автомобилями последней модели.
— Посмотрите, свободен ли путь! — с лихорадочной одышкой велел Гриммельман.
Ферд вышел проверить улицу.
— Пойду «Плимут» оседлаю, — сказал Джо Мантила, выходя вслед за Фердом. Он взял с собой пульт управления, микрофон и катушку кабеля со штекером на конце. — Попробуем выкатить.
Он сел в «Плимут» и принялся нажимать на кнопки, управлявшие «Хорьхом». Гидроусиленный руль автомобиля повернулся, сработано переключение передач, и «Хорьх» задом двинулся из гаража. На нем вместо первоначальной восьмискоростной ручной коробки передач установили в свое время автоматическую, «Борг–Уорнер». Оригинальной частью машины оставался не имевший себе равных двигатель с верхними распредвалами, а огромный коленчатый вал в нем держали десять опор. Двигатель взревел, и «Хорьх» выкатился на улицу. Вспыхнули фары, включился передний ход, педаль акселератора отпустило. Из–за решетки под эмблемой концерна «Ауто–Унион» прогремел голос Джо Мантилы:
— Ну как, поехали?
— Великолепно, — сказал Гриммельман, торопливо выходя на улицу.
Арт закрыл двери гаража. Втроем они спешно влезли в «Плимут» к Джо.
Мантила вел «Плимут», а Гриммельман управлял «Хорьхом» с пульта. Массивный «Хорьх» двинулся, они следовали за ним на близком расстоянии — необходимо было видеть, что там, впереди. Когда они только начинали, ведущая машина отставала, и приходилось мириться с тем, что «Хорьх» врезался в стоявшие автомобили, заезжал на обочину тротуара, но теперь они научились всегда держать его в поле зрения. Свет его фар выхватил из темноты мостовую, за его открытым верхом они простреливали взглядами улицу.